Мулен Руж - Пьер Ла Мюр
– Я сказал, никаких Лувров, и точка, – решительно объявил он. – И не воображай, что тебе удастся переспорить меня, подчинить своей воле и обвести вокруг пальца вот этой своей улыбочкой.
– Ну что ты, Анри, – возразила Мириам с видом оскорбленной невинности, – я и не думала тебе улыбаться.
– Тогда ты улыбалась кому-то другому, и это еще хуже.
Он погрозил ей пальцем.
– Знаю я эту твою улыбочку. Миссия тоже умеет так улыбаться. Так что, поверь, меня этим не возьмешь.
Мириам была так мила, сидя на полу, когда отблески света играли на ее темных волосах, освещая половину лица, а стройные ноги были сложены по-турецки под юбкой из саржи, что несколько мгновений он просто глядел на нее, совершенно забыв о ходе своих мыслей.
– Когда я говорю «никаких Лувров», то это означает именно то, что означает, – и не стоит спорить.
В следующее воскресенье они пошли в Лувр и с тех пор регулярно появлялись там во все выходные.
К величайшему удивлению Анри, эти походы стали для него источником новых и приятных впечатлений. Ему нравилось видеть восторг в глазах Мириам всякий раз, когда ее взгляд останавливался на каком-нибудь всемирно известном шедевре, отвечать на ее вопросы, обращать ее внимание на технические детали. Проходя вместе с ней по гулким галереям, он был очарован пытливостью и остротой ее ума. Невольно начинал рассказывать об искусстве, объясняя, почему Рембрандт считается более великим, чем Питер де Хох, а Фрагонар гениальнее Натье, анализируя их работы, указывая на то, что действительно гениально, а что просто талантливо.
В одно из воскресений они остановились перед Венерой Милосской, кажущейся необычайно белой и отрешенной в сереньком свете мартовского дня.
– Она прекрасна, правда? – прошептал Анри. – О ней ничего не известно, кроме того, что греческий крестьянин нашел эту статую в канаве и продал ее французскому правительству за шесть тысяч франков. Пожалуй, это была единственная выгодная сделка нашего правительства, если, конечно, не считать те замечательные холсты, что Наполеон украл у итальянцев. Представляешь, – немного помолчав, продолжил он, – она так прекрасна, что, глядя на нее, забываешь о том, что ей уже много, очень много лет. Вообрази себе, она старше Парижа, старше Цезаря, старше самого Христа… Порой мне кажется, что было бы гораздо лучше, если бы святой Павел вообще никогда не появлялся в Афинах.
Еще некоторое время они тихо переговаривались, медленно обходя вокруг возвышающейся перед ними статуи, разглядывая ее со всех сторон.
– Ну что ж, нам пора, – объявил Анри. – Уже поздно. Сегодня мы посмотрели египетские барельефы, греческие кариатиды и финикийские скульптуры. Этого должно быть достаточно, чтобы удовлетворить твои культурные потребности на целую неделю.
– Но, Анри, ты же обещал показать мне «Мадонну» Филиппо Липпи. Помнишь?
– Ну, бог мой, ты, похоже, никогда и ничего не забываешь, да? В таком случае нам стоит поторопиться; времени до закрытия осталось совсем немного.
Они поднялись по широкой мраморной лестнице на второй этаж. Кроме них, там уже никого не было.
– У нас есть время только на одну картину. – Тяжело дыша, Анри поспешил к картине, на которой была изображена миловидная белокурая Мадонна, взгляд которой был обращен на Младенца у нее на коленях. – А остальные, если захочешь, можно будет посмотреть в следующее воскресенье.
Они замерли перед картиной в благоговейном молчании.
– Это, Мириам, гениальное полотно, – изрек он в конце концов. – Ты заметила, что ее кожа как будто светится изнутри? А все потому, что Липпи наложил первоначальный слой охры. Это такой художественный прием, очень эффектный. Позволяет придать внутреннее сияние. Теперь его использует любой студент, но во времена Липпи это был по-настоящему новаторский шаг. У нее ангельский вид, правда? – В его глазах появился блеск. – И при взгляде на нее никогда не подумаешь, что она, скорее всего, уже давно жарится в аду. Вместе с Липпи, если уж на то пошло. Эти двое были той еще парочкой…
Его монолог был прерван появлением смотрителя в униформе.
– Господа, мы закрываемся через несколько минут.
Он выпалил это на одном дыхании, бросив восторженный взгляд на Мириам, недоуменно посмотрев на Анри, пожал плечами и поспешно удалился.
– Искусство перед грехом в огромном долгу, – продолжал развивать свою мысль Анри по пути к выходу из музея. – По какому-то очень странному стечению обстоятельств великие художники почти никогда не увековечивали на своих холстах образы добродетельных женщин. Напомни, чтобы я как-нибудь рассказал тебе о романе Филиппо Липпи с его прекрасной монашкой.
– Когда мы придем домой – пока я буду заваривать чай.
В следующее воскресенье они отправились не в Лувр, а в Салон Общества независимых художников, открытие которого состоялось на неделе. Анри представил Мириам несколько членов Исполнительного комитета и был весьма польщен их нескрываемым восхищением. Затем они ходили по различным залам экспозиции, бросая поспешные взгляды на бесчисленные картины, развешанные по стенам.
– Теперь ты понимаешь, почему художники умирают с голоду, – заметил Анри, в то время как они брели по галерее. – Искусство является наиболее продуктивным и наименее необходимым удобством изо всех. Только дураки или гении, ну, или люди вроде меня, у которых просто нет иного выбора, могут намеренно и добровольно задаться целью сделать на этом карьеру.
Они заметили Анри Руссо, стоявшего на страже своих картин. Облаченный в начищенные до блеска грубые башмаки и заплатанный редингот, бывший сержант и служащий таможни ныне являл собой весьма колоритное зрелище.
– Мириам, это мой старинный приятель, месье Руссо. И если ты вдруг решишь научиться играть на скрипке или у тебя возникнет необходимость написать замысловатое любовное письмо, то без него тебе просто не обойтись. Кстати, а еще он замечательный художник.
Анри Руссо отвесил низкий поклон, принялся что-то бормотать сквозь пышные, уныло повисшие усы и, взяв Мириам под руку, подвел ее к большому полотну под названием «Карманьола». К раме при помощи обычной кнопки был приколот листок со следующим изречением: «О, Свобода! Всегда будь путеводной звездой для тех, кто трудится не покладая рук ради славы и величия Франции!»
На обратном пути до улице Пти-Шампс Анри рассмешил ее до слез рассказами о бестолковых посиделках Исполнительного комитета. Постепенно в своем рассказе он дошел до Сёра и Винсента.
– Жаль, что мы с тобой не познакомились раньше. Они тебе понравились бы… Оба были великими художниками, хоть совсем непохожими, как день и ночь. Мне кажется, уж Винсентто понравился бы тебе наверняка. Он просто не мог не понравиться, хоть и был немного странным. Но зато, так же как и ты, был демократом, так
