Сочувствую, что вы так чувствуете - Ребекка Уэйт
Мать почти все время проводит с Кэти и хозяйством занимается лишь урывками. Она читает ей вслух, разговаривает с ней (иногда Кэти даже отвечает, и порой осмысленно), и они вместе смотрят «Улицу Коронации», хотя «смотрят» – это слишком громко сказано применительно к Кэти. Отец загадывает Кэти загадки, но ответы ему приходится называть самому. На выходных родители куда-нибудь вывозят Кэти, а вот Селия увиливает от этих поездок и говорит, что ей надо делать уроки. Она готовится к выпускным экзаменам, только ее успехи никого не интересуют.
Селия знает, что сейчас ей надо найти способ побыстрее убраться из дома. Возможности срочно выскочить замуж она не видит – у нее даже и мальчиков-то знакомых нету, не говоря уж о том, чтобы с кем-то встречаться. К тому же ее непривлекательность никуда не деть. К счастью, на горизонте маячит университет. На протяжении следующих месяцев она усердно зубрит вопросы к экзаменам (впрочем, у нее не сказать чтобы было много других занятий). Оценок она в итоге добивается неплохих: четверки по английскому и французскому и пятерка по географии, которую она и выбрала своей университетской специализацией – не потому что как-то особенно любит предмет, а просто потому что по географии успеваемость у Селии на удивление лучше, чем по другим предметам. К собственной радости и отчасти изумлению, Селия поступает в Лондонский университет. Для нее этот университет первый в списке приоритетных: во-первых, Лондон – это роскошно, а во-вторых, он достаточно далеко, чтобы не ездить домой.
Селия полагает, что родители, как и обещали, наконец-то устроят ей торжественный ужин в ресторане. Она ни разу в жизни не пробовала пиццу и не сомневается, что это вкусно, поэтому присмотрела итальянский ресторан. «Пицца? – небрежно бросит она своим новым друзьям в университете. – Да, очень люблю». Но когда Селия поднимает эту тему, мать раздраженно заявляет:
– Сейчас не самый подходящий момент. И по отношению к Кэти несправедливо. Разве ты сама не понимаешь?
Селия понимает, что мечты о пицце пошли прахом. Но какая разница, успокаивает она себя. Ведь совсем скоро ее здесь не будет.
К сожалению, университетская жизнь оказывается ей не по душе. Она напоминает Селии школу. В первые же недели студенты сбиваются в кучки, но ее ни в одну компанию не зовут. Откуда все они знают, как разговаривать друг с другом, что сказать? И, что важнее, каким образом это говорить. Ведь Селия тоже пытается задавать дежурные вопросы.
«Что ты изучаешь? Откуда ты родом? А вот отгадай загадку!» – наседает она на собеседника, однако собеседники едва ли не игнорируют ее. У Селии складывается впечатление, что она просто поменяла одноклассников, которым она не нравилась, на однокурсников, которым она тоже не нравится.
Занятия в университете, хоть и не всегда интересные, кажутся сносными, а вечера Селия проводит по большей части в одиночестве – готовит себе безвкусную еду на кухне общежития или прилежно занимается и пишет конспекты у себя в комнате. На некоторое время она заводит привычку подолгу сидеть на кухне – приносит туда книги и тетради и с чашкой чая ютится за маленьким столиком в надежде завести разговор с кем-нибудь из девушек, которые заглядывают на кухню. Однако и тут дело не заходит дальше обмена репликами. Вопреки надеждам, в паб ее не приглашают.
На занятиях Селия пробует подружиться с однокурсниками, и тоже почти безуспешно. Она разработала стратегический прием: делает вид, будто забыла ручку, и просит ручку у соседа. Как нарочно, получив ручку, она не знает, что предпринять дальше. Она восхищается тем, как легко ручка скользит по бумаге, как ее удобно держать, хвалит оттенок чернил или, если ручка шариковая, делится каким-нибудь интересным фактом о братьях Биро. Тем не менее выстроить на этом полноценную беседу, не говоря уж о дружбе, у нее не получается.
Селия звонит домой раз в неделю, вечером по воскресеньям, и каждый раз поражается, насколько сильная тоска по дому охватывает ее при этом. Иногда мать настаивает, чтобы Кэти тоже поговорила с Селией, и бывает, что Кэти не против, и Селии приходится терпеть натянутую, мучительную беседу с сестрой.
– Как дела? – спрашивает Селия.
– Хорошо.
– По телевизору что-нибудь интересненькое смотрела?
Молчание. И немного погодя:
– Нет.
– А что сегодня на обед ела?
Молчание.
– Жареную курицу.
– А на сладкое?
Молчание.
– Пудинг с изюмом.
В ответ Кэти вопросов не задает. Прежде худышка, за последний год она здорово прибавила в весе, и Селия представляет, как Кэти сидит на диване между родителями, оплывшая, с пустыми глазами.
«Ты все еще считаешь, что я тебе завидую?» – хочется спросить Селии.
Во втором семестре Селия решает, что пора принимать активные меры. На глаза ей попадается объявление, где говорится о собрании Христианского союза, и хотя в Бога она не верит, ей все равно хочется сходить – студенты-христиане, руководствуясь хотя бы верой, должны с ней подружиться.
Первая встреча, которую она посещает, проводится в актовом зале одного из университетских корпусов на Говер-стрит. Стулья поставлены в ряд, на столах вдоль стен разложен перекус и расставлены стаканчики с апельсиновым соком. Селия собиралась приехать пораньше и сесть в первом ряду – попытать счастья до того, как начнется беседа, возможно, попросить ручку у кого-нибудь из христиан. Как назло, сперва она ошибается корпусом и понимает это, лишь уткнувшись в запертую дверь. Вспотевшая, она прибегает в другой корпус, едва успев к началу беседы, и втискивается на сиденье в заднем ряду.
Перед слушателями стоит паренек, стриженный под горшок, словно Генрих V, а рядом полукругом выстроились члены комитета. Почти тридцать пять минут паренек разглагольствует о природе «миссии». Говорит он размеренно, в нос, и картавит на «р» – Селия даже сочувствует, учитывая, сколько раз в его речи встречается слово «воскрешение». Он утверждает, что Христианский союз существует ради тех, кто в нем не состоит, и что долг его членов – это нести Благую весть всем друзьям и сокурсникам. («“Друзья и сокурсники”, – думает Селия, – этих слов ему тоже лучше избегать».) Парень продолжает говорить, а мысли Селии идут своим ходом. Она смотрит на выступающего, разглядывает его тонкое лицо, прическу, вслушивается в его нарочито отчетливую речь, а потом переводит взгляд на других
