Невиновный - Ирен Штайн
И хорошо, что не чувствует – иначе я никогда не посмел бы. Не посмел бы царапать ее шею сухими губами, поднимаясь все выше. Руки Верочки были безвольно раскинуты, и больше никогда не смогли бы обхватить мою спину. На секунду, ту самую секунду до, я подумал, что целую ангела. Потом мыслей не стало. Я ненавидел себя за то, что жалел о своей короткой памяти, что хотел сохранить это воспоминание в мельчайших деталях. Но тогда ни тело, ни разум больше не слушались меня. Помню дрожь, охватившую меня, волну желания, пульсирующую в паху. И эти чуть влажные губы, принимающие мои ласки молча и безропотно.
– Я люблю тебя. Люблю тебя, Мотылек. – Наверное, я повторил это раз десять, слыша, как слова звучат будто в собственной голове, а снаружи – все та же звенящая тишина. Может, это умер я?
Нет же, не умер. Где-то вдалеке послышались крики. Но, наверное, ничто бы в тот момент не оторвало меня от чуть приоткрытого рта, светлых волос, в которые уже вплелись листья и травинки. Как хотел бы я вымыть ей голову, бережно проводя расческой сверху вниз…
Крики приближались откуда-то сзади, наполняясь гневом, как парус – ветром. Глаза пришлось открыть, и стало больно от света. Но, скорее, от первых проблесков понимания происходящего вокруг. С ужасом я почувствовал, что моя рука пробралась слишком высоко под джинсовую юбочку, увидел, как голова Верочки бессильно откинулась назад, стоило мне убрать вторую. Так головка цветка падает вниз, без воды, под полуденным солнцем. Я обернулся, все еще стоя на коленях. Знаете, что чувствует загнанный зверь, видя воинственную толпу охотников, мчащихся на него? Он не думает о здравом смысле, не призывает на помощь логику. Он просто бежит, пока есть силы, и пока в тело не вошла решающая пуля. И я побежал.
Какой, к черту, здравый смысл? Кому поверят спешащие на помощь воспитатели, охранники и медсестра? Сбивчивому рассказу девчонок-«наездниц», захлебывающихся в рыданиях? Или собственным глазам, увидевшим склонившегося над Верочкой убийцу и насильника? Я невиновен? Что за бред? Невиновные не выжидают за забором, пока маленькое тельце не рухнет на землю, не набрасываются на него, пользуясь случаем. Невиновные вмешиваются и зовут на помощь. Они звонят в 03, подхватывают девочку на руки и бегут, но не от людей, а к людям, оглашая все вокруг вопросами, есть ли рядом врач.
***
– Эй, ты в порядке? – Женька смотрела на меня обеспокоенно, но в то же время не отходя от края. Одно мое движение – и она полетит вниз, как тот окурок, что мы не провожали взглядом. Догорит в воздухе, или погаснет уже на земле? Я испугался этой мысли, чужой и отвратительной, потому взял ее за руку и рывком притянул к себе.
– Поехали? Здесь холодно. – Ответил я на немой вопрос.
– Куда?
– А тебе есть разница?
Ей действительно было все равно. Женька доверяла мне целиком и полностью – едва знакомому человеку с сомнительным прошлым, ничего не давшего взамен, кроме еды и бутылки. И, что самое удивительное, чувства защищенности. Наверное, я случайно дал ей то, чего не хватало самому. И не посмею это отобрать, пока возможно. Потому не расскажу, ни слова из своей истории, просто уведу с крыши, где ветер становится острым и леденящим. Лишь бы она ничего не спрашивала.
– Куда мы едем? – В машине Женька на минуту расслабленно откинулась на сидении, но затем снова встрепенулась. Наверное, думала, не проболталась ли случайно, где живет, и не замелькает ли в окне до боли знакомый маршрут домой. Можно это назвать домом? Вряд ли.
– Не бойся. – Только и ответил я, притормаживая на светофоре. Бояться, наверное, нечего. Кроме того, что я пьян, в розыске, вооружен и на угнанной машине. Если нас остановят, добавлю в свой «послужной список» и похищение несовершеннолетней. Плевать – какая, к черту, разница. Никто из серых рож в участке не узнает, что это «похищение» было во спасение, но разве их мнение хоть сколько-нибудь важно? Женька знает, вот и все.
Свет стоп-сигналов машин, зеленые огоньки светофоров, фары встречных авто глаза воспринимали размыто, будто под дождем или на картинах импрессионистов. И бесполезно было их тереть – так только бросало в жар, а четкость изображения не восстанавливалась. Ехать приходилось, полагаясь на интуицию и напрасно надеясь, что открытое окно хоть немного отрезвит.
– Кто там? – Недовольный оцифрованный голос затрещал из домофона.
– Горгаз.
Дверь, протяжно пиликнув, открылась, и краем глаза я поймал очередное восхищение Женьки. Она по-прежнему не задавала вопросов, куда и, собственно, какого черта мы приперлись, только с наслаждением наблюдала за моей находчивостью, так характерной бандитам. От нее, конечно, ускользнуло, что перед тем, как изобразить уверенный и непринужденный голос, я дважды задерживал дыхание, а теперь и сам не верил в удачу.
Если мне не изменяла память, и календарь в телефоне Женьки не врал, Валера Птичкин сегодня должен еще втирать всем присутствующим мазь из ежиных экскрементов на столичном симпозиуме по нетрадиционной медицине. Обычно этот слет немного поехавших (кто бы говорил) продолжался не меньше недели, а значит, ключи от птичкиной двушки по-прежнему дожидаются меня под ковриком. Так и было! Кто бы мог подумать, что моя патологическая безотказность когда-то сослужит мне неплохую службу.
Птичкин был не только «народным целителем», но и по совместительству школьным приятелем моей сестры. До рождения Верочки пару раз в год ключи для ухода за Валериными гортензиями и какой-то лекарственной ерундой доставались ей. После она, разумеется, спихнула эту обязанность на меня, не сообщая об этом владельцу квартиры – иначе тот стал бы привозить ежиный помет в благодарность мне, а не ей. Потому, шагнув в прохладный, пропитанный благовониями полумрак, можно было вздохнуть спокойно и поблагодарить свою память за отлично придуманный ход. Квартира, пусть и сумасшедшего – все же квартира, а не коврик под мостом.
– Ни фига себе… – Удивленно протянула Женька, как только я щелкнул выключателем. Прямо с порога на нас таращилась пустыми глазами компания африканских масок. «Музыка ветра» над дверью приветствовала тревожным перезвоном. Красный абажур люстры заливал квартиру кровавым светом, и теперь мы тонули в нем вместо темноты.
– Как-то так. Располагайся.
В зале все выглядело на уровне. Сушеные веники, привязанные под потолком, напоминали ведьмино гнездо, только порядком осовремененное. Абстрактная мазня на полстены била в глаза яркостью хаотично разбрызганной краски. Гортензии и прочие растения, названий которых я не знал, уже слегка поникли, потому я, подчиняясь скорее привычке, чем состраданию, направился в ванную, захватив по пути лейку. Женька
