Песчаная роза - Анна Берсенева
Переходя Лубянскую площадь, Ксения не знала, дойдет ли до дому. Но и до дому дошла, и легла вечером в постель, и назавтра в ней проснулась. Не произошло ничего. Совсем ничего.
И ничего не происходило еще две недели. Что это значит, Ксения не понимала. Возможно, те двое, или сколько их там, испытывают ее терпение. Возможно, что-то решают. Возможно, уже решили не обращать внимания на ее слова и арестовать ее, как только она перестанет этого ожидать. Не понимала она и того, медленно идет время или летит стрелою.
Через две недели, когда Ксения возвращалась из Андрюшиной школы, куда ее срочно вызвали получить учебники для пятого класса, к ней подошел Федорец. Не во дворе подошел, а у поворота в Подсосенский переулок.
– День добрый, – сказал он. – Ну, как поживаешь?
По его тону, одновременно небежному и настороженному, Ксения поняла, что ее обстоятельства ему известны.
– Здравствуйте. Жду встречи с мужем, – сказала она.
– Дался тебе этот муж! Десять лет без него жила, а тут вдруг приспичило. Эх, бабы!
Его слова не стоили даже того, чтобы их опровергать.
– Когда я смогу его увидеть? – спросила Ксения. – Хотелось бы поскорее.
– Мало ли чего кому хотелось бы… – начал было Федорец. И вдруг отбросил дурацкий элегический тон и сказал сухо и жестко: – Зря ты все это затеяла. Я тебе и отвечать бы не стал. И что с тобой делать, знал бы.
«Те, значит, не знают, – стараясь не выдать волнения, подумала Ксения. – И готовы мне ответить».
– Так когда? – повторила она.
– Когда до места доберешься, – сказал Федорец. – Путь не близкий. И сидела б ты лучше дома. Сына растила.
Последнюю фразу он произнес с продуманной угрозой. Ксения похолодела.
Андрюша был ее ахиллесовой пятой. Не требовалось особой догадливости, чтобы это понимать.
– Где находится это место? – спросила она.
– На Дальнем Востоке.
По его прищуру Ксения поняла, что Федорец присматривается к ее реакции. Но ей было не до его психологических изысков – мысль о том, что Сергей жив, захватила ее полностью. И целый сонм сопутствующих мыслей завихрился у нее в голове. Где именно на Дальнем Востоке, как она туда доберется, ведь там, наверное, пограничная зона, сколько времени займет дорога…
– Я должна выехать немедленно, – сказала она.
– Ничего ты ему не должна, – пожал плечами Федорец.
– Как мне узнать адрес Сергея Васильевича? – пропустив мимо ушей это замечание, спросила Ксения.
– Адрес! Думаешь, там улицы-переулки? – хмыкнул он.
Но, наверное, в ее глазах проступало то, что происходило у нее внутри. Федорец достал из кармана галифе запечатанный конверт и протянул ей. Настороженность по-прежнему была заметна в его взгляде, как он ее ни прятал.
Когда Ксения вскрывала конверт, руки дрожали так, что она боялась разорвать вложенный в него листок. Федорец внимательно наблюдал за каждым ее движением, но ей было уже безразлично, заметит ли он ее состояние.
На бумажке в половину стандартного листа Костромину К.А. одной фразой извещали, что ее муж Артынов С.В. отправлен отбывать наказание в Николо-Уссурийск (Дальневосточный лагерь).
Руки у нее ослабели совсем, листок выпал из них, полетел, кружась, на асфальт.
– Ты чего? – Федорец подхватил листок и вернул ей. – Вот бабы! То адрес ей подай, то под ноги бросает.
– Он… он… живой…
Ксения выговорила это с трудом: губы дрожали, зубы стучали.
– Ну вроде того, – усмехнулся Федорец. – Был живой, во всяком случае. Только ехать к нему тебе незачем.
Его ухмылка и слова привели Ксению в чувство.
– Почему незачем? – настороженно спросила она.
– Потому что он не в санатории там. Ворота лагерные поцелуешь и пойдешь себе. Да и к воротам не подпустят.
– На месте это будет понятнее. – Ксения уже овладела собою. – Благодарю вас.
– Ну ты и… – Федорец крутнул головой. – Казалась тише воды, ниже травы, а оказалась упертая, как… Только смотри. – Его голос снова сделался жестким. – Что ты там начальству наговорила, не знаю. Но обманывать не советую. Не те люди, чтобы их обманывать. Если что, в пыль сотрут. И тебя, и пацана. А Артынов твой сам после этого сдохнет. Чего смотришь, как с луны свалившись? Чем его все эти годы держали, по-твоему? Вами и держали. Так что не заигрывайся.
Федорец развернулся и широкими шагами пошел к Лялину переулку, оставив ее в том состоянии, которое бывает, наверное, после удара молнии.
Домна приехала вечером того же дня. Ксения не ожидала ее, дома кроме хлеба и молока даже есть было нечего. Правда, Домна привезла земляничное варенье, но Ксения не могла себя заставить съесть хотя бы ложку.
– Уссурийск, значит, – сказала Домна. – Места нам знакомые.
– Откуда? – удивилась Ксения.
– Брат мой троюродный три года в Приморье провел.
– В лагере?
– Работать завербовался. Из Москвы-то, из Рогожской слободы, ироды наших высылать стали. Он и не стал дожидаться, покуда в скотском вагоне на погибель повезут – сам уехал. Лес валил в тайге, рыбу на побережье заготавливал. Звали в Сучан на шахты, да здоровья не осталось уже. Гиблые там места, – добавила Домна, помолчав. – Гнилые. Болота, комарье, зверье. Нельзя Андрейке туда, детишки там как мухи мрут. И взрослым не выдержать, а уж им…
Ксения опустила голову. Она и сама это понимала. И боль разрывала ее изнутри так, что невозможно было даже заплакать.
– Невозможно, Домна, – проговорила она наконец. – Невозможно не поехать к Сергею. Туда, где он.
– Оставляй Андрейку, – твердо сказала та. – Как я за ним пригляжу, никто не приглядит.
– Я знаю.
– Поплачь. – Домнин голос звучал сурово, но он и всегда так звучал. – Лучше сейчас поплакать, чем при Андрейке потом. Поедешь ведь в Переславль к нему?
– Завтра поеду.
– А к Сергею когда?
– Как только билет смогу взять. Я не хотела их об этом просить.
– Да уж иродов просить – себе дороже выйдет, – согласилась Домна. – Вещей теплых нету у тебя.
– Кое-что есть. Белье с начесом в прошлом году купила, когда зима холодная была. Докуплю, что смогу. Домна, – сказала она, помолчав. – Я из квартиры не буду выписываться и никому не стану сообщать, что уезжаю. Но все равно каждый мой шаг известен и я в их полной власти. Может статься, что не вернусь.
– Это и здесь с каждым может статься, – пожала широкими плечами Домна.
– Если Андрюшу захотят у тебя забрать…
– Ночью за ребенком вряд ли придут, а днем выскользнем. Увезу его в деревню, пересидим.
– Ты как Сережа говоришь, – улыбнулась Ксения. – Он сказал, что если не вернется, чтобы мы с Андрюшей уезжали к тебе в деревню. И