Апейрогон. Мертвое море - Колум Маккэнн
84
Й. А. лежит в своей комнате, растянувшись на кровати, держа в одной руке сигарету, другой закрывая опухшие глаза.
83
Очень далеко от «хозер би-тшувы».
82
Рами хотелось взять Й. А. и вывести в большое поле, без камней, без заборов, толкнуть его, сперва несильно, один толчок в плечо, пусть он отшатнется немного назад, задаст логичное «почему», снова толкнуть в плечо, сначала в правое, потом в левое, Й. А. быстро развернется и побежит в поле – теперь море темной травы, залитое лунным светом, – он поднимет руки вверх в жесте неполной капитуляции, станет кричать, что это ошибка, просто ошибка, подожди, подожди, это не моя вина, оставь меня в покое, не моя вина, брат, и тут Рами станет толкать Й. А. еще сильнее, говоря, не называй меня братом, Й. А. споткнется и упадет на траву, поднимет руки вверх, растопырив пальцы, эй, это не моя вина, старик, ты должен мне поверить, я просто выполнял приказ, командир сказал нам стрелять, ты хоть представляешь, какого там, это джунгли, я был просто ребенок, он сказал нам стрелять, мы не хотели никого ранить, честно, старик, мы даже не видели, куда стреляем, это была ошибка, я понятия не имел, что мы находимся возле школы, нас забрасывали камнями, ты сам знаешь, что это такое, перестань, старик, ты же тоже служил, ну же, брат, камни отскакивали от крыши, это был приказ, это ужасно, старик, признаю, и как я вообще должен был знать, что это девочка, вот скажи, и тут Рами ударит его кулаком в первый раз, сильно, в самый центр солнечного сплетения, чтобы Й. А. согнуло пополам, он хватал ртом воздух, руки держал еще ближе к лицу, чтобы защитить себя, эй, оставь меня в покое, ты не знаешь, что делаешь, теперь он немного скалился, убирайся от меня, я не сделал ничего плохого, не вини меня, я просто делал свою работу, я видел ее, говорю тебе, она кидала камни, старик, у нее был камень в руке, все они кучка лжецов, рожденные, чтобы лгать, чертовы арабы, все они, и она там была, как другие, и здесь Рами начнет наносить шквал ударов, правой, левой, правой, левой, чтобы Й. А. упал назад, прикрываясь руками, да пошел ты на хер, урод, пошел на хер, ты ничего не понимаешь, оставь меня в покое, у нее был камень в руке, я видел, как она там стояла, ее вообще не резиновой пулей ранило, ей камень в голову прилетел, вот что случилось, я тут ни при чем, мне насрать, я не стрелял, в нее попал один из ее же людей, и теперь Рами обрушится на него с яростными ударами, станет колотить солдата по голове, шее, ушам, и это будет продолжаться до тех пор, пока тот не обмякнет под ним в темной траве, и Рами не встанет над ним, и тут солдат начнет хныкать и говорить, что ему жаль и он не хотел, он правда не знал, что происходит, просто послушай меня, пожалуйста, все произошло за секунду, металлическая створка упала, оставалось только высунуть оружие, если честно, старик, мне было страшно, мне было просто страшно, я не знал, какого черта я делаю, ты бы сделал то же самое, признайся, старик, признайся, что ты бы сделал то же самое.
81
Восемнадцать лет: иногда другого выхода просто нет.
80
В тюрьме Бассам иногда размышлял о том, что гранаты могли быть подброшены в пещеру специально. Две взрывчатки на подушке из хрупкой соломы. Сперва они подумали, что нашли ящик с гранатами от гранатового дерева.
Гранаты были очень старые, скорее всего, остались после войны тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года. Весьма вероятно, что их уже кто-то нашел раньше – порох был ссыпан, чеки обезврежены.
79
На еврейском языке для граната как плода гранатового дерева и гранаты как оружия используется одно и то же слово rimon. Согласно некоторым библейским исследователям, он был запретным плодом Эдемского сада. Говорят, что в каждом плоде можно найти ровно шестьсот тринадцать зерен, по числу заповедей Торы.
78
Заповедь 598: Те, кто участвуют в военных действиях, не должны испытывать страх перед своим врагом и поддаваться панике во время битвы.
77
На утро третьего собрания «Родительского круга» – двенадцать дней после смерти Абир – Бассама остановили на контрольном пункте в долине Валаджа. Его отвели в заранее приготовленную каморку и велели раздеваться.
Комнатушка была маленькая и тесная. На стене висел постер «Бейтар Джерусалем». Он заметил камеру под потолком в углу: она крутилась на металлическом локте.
Он снял одежду, все до нижнего белья и носков. Поставил туфли на землю, сложил рубашку, куртку и штаны на стол. Пришел солдат и сложил его одежду в белый пакет.
– Часы тоже.
– Почему?
– Для проверки.
– На что?
Солдат ничего не ответил.
В открытую дверь со свистом залетел январский ветер. Бассам передал ему часы.
– Мне нужен плед, – сказал Бассам.
Он удивился, когда солдат принес ему небольшой красный плед. На нем остались кусочки собачей шерсти. Его запах немного напоминал запах маленького ребенка.
– Сколько мне здесь находиться?
– Сколько понадобится.
Бассам натянул плед на плечи. Так и работала оккупация: ты просто ждешь. И ждешь. И потом ждешь, чтобы предыдущее ожидание не прошло напрасно. Лучше всего, он знал, притворяться, что тебя ничего не задевает. Ты ждешь стоя, ты ждешь сидя, ты ждешь, растягивая мышцы у стены. Ты ждешь, пока в комнату не войдет еще один солдат. Ты ждешь, пока он уйдет. Ожидание превращается в искусство.
Дверь открылась. Солдат спросил, не хочет ли он сделать перекур. Получалось так, подумал Бассам, что он как будто тоже здесь работает. Да, ответил он, он бы не отказался от сигареты.
Солдат зажег сигарету, поставил пустую банку с содовой на стол, чтобы Бассам использовал ее как пепельницу, потом снова вышел.
Бассам глубоко вдохнул, делал самые длинные затяжки. Он посмотрел на запястье, чтобы узнать время на снятых часах.
Он почти разочаровался,
