Собрание сочинений в десяти томах. Том 9 - Юзеф Игнаций Крашевский
— Не правда ли, — говорила она, — хотя ты и богатый пан, но женишься на мне, как в той сказке, что я слышала от Павловой, князь женился на пастушке? Ты поведешь меня к своей матери и она благословит нас. Дашь мне одежды, вышитые солнцами, месяцами, звездами, наденешь мне на голову, на шею жемчуг, на ноги золотую обувь и поведешь меня к алтарю. Потом, потом…
Мрачный Ян не отвечал ни слова.
— Конечно, правда, что ты на мне женишься, — допрашивала, обнимая его Юлька, — ведь, правда? Люди не верят, смеются, но я верю. Я, хотя и бедная девушка, однако, шляхтянка, не мужичка… Ты меня любишь, мать позволит. Ведь ты вчера мне говорил, что меня любишь… Помнишь, там под деревьями, на зеленой муравке… Месяц смотрелся в поток, птицы пели на ветках, а отец мой смотрел на нас…
И вдруг она, при воспоминании об отце, снова закрывала себе глаза, набрасывала на себя платки, одежды и пряталась, пока страх ее не проходил постепенно, не расплывался слезами; а потом снова расцветали грезы.
— Смотрите, — говорила она, — вокруг паны и пани, князья, княгини, короли и все мне кланяются. Ян ведет меня, ведет и посадил на богатом престоле. Седая мать нас благословляет… А вот и маленький ребенок, наш ребенок… Какой хорошенький, что за золотистые волосы, что за розовые губки, какие голубенькие глазки…
Часто по целым дням не прерывались эти разговоры с собою, составленные из отрывистых фраз, которые слушали с ужасом Павлова и Ян, погруженный в горе и глубокую задумчивость.
С тех пор Ян очень переменился. Никто но мог догадаться, что с ним сделалось, потому что никто не мог допустить, чтобы помешательство бедной девушки было тому причиной.
А между тем так и было.
Внезапно оставил он забавы в кругу товарищей, оттолкнул прежних любовниц и, печальный, задумчивый запирался один у себя, или молча просиживал у матери, или как безумный носился на коне, или целые дни просиживал в хате будника, питаясь хлебом и водою.
Не ушло это от внимания старушки, которая начала беспокоиться о здоровьи Яна и поскорей послала за доктором.
Но что лекарю до болезни души и мучений совести! Ни гидропат, ни аллопат помочь тут не в состоянии.
Доктора покачали головою, прописали что-то, уверяя, что болезнь происходит от засорения желудка или что они ничего не понимают.
Во дворе, на вечеринках и на утренних сходках, только и говорили, что о болезни панича и помешательстве Юльки, гадали и рассуждали, чем все это может кончиться.
Вообще, перемену и привязанность Яна приписывали чарам и зельям Павловой, которая слыла колдуньей.
XIV
Старик Бартош все еще содержался в местечке, но его дело начало постепенно изменяться. Неожиданно помощник поссорился с евреем Абрамкой.
Затем следствие, в силу каких-то новых дознаний и улик, начало тайно переделываться. Призванный снова Матвей, который под угрозами готов был показать, что угодно, хоть на самого Бога, признался, что лошадей привел действительно Абрамка, что отец хотел их доставить помощнику, когда его схватили на дороге, что, наконец, еврей сделал фальшивый донос из мщения, за то, что Бартош не хотел покрыть его воровства.
Истина легко открывается, притом же начали находить тысячи доводов к ее открытию. Один старый Бартош так упорствовал в своем гордом, презрительном молчании, что даже лаской трудно было заставить его проговорить слово.
— Отчего же, — отозвался старик, — прежде пан не поступил так, щадя мою старость от стыда и страданий, которые мне укоротили жизнь, а тебе кинули упрек на совесть?
Помощник начал отговариваться, бормотать что-то, перебирая бумаги, грызть чубук, плевать, ворочаться и пить водку, закусывая селедкой.
Бартош, наконец, рассказал все, как было. Дело остановилось на том, что отец и сын смогли бы быть выпущены на поруки, если бы только нашлось доказательство их прежней беспорочной жизни.
Конечно, все начинало принимать самый лучший оборот.
В лесах, где жили мазуры, со времени заключения Бартоша чувствовалось отсутствие человека, который, не имея никакой власти над соотечественниками, имел, однако ж, огромное значение и влияние. Сначала, может быть, все были рады, что на время удален от них суровый глаз и суровые уста, которые не раз им выговаривали; но скоро поразительно почувствовали будники, что им недостает старого Бартоша, не с кем посоветоваться, некому пожаловаться, не к кому прибегнуть в болезни за помощью, в горе за утешением; не было, где сойтись в воскресенье, послушать о прежних временах, как бывало сходились у хаты Бартоша. Несколько человек из молодежи собрались в судорабочие, но не было кому условиться с судовладельцами и заключить контракт; иные хотели идти в соседние леса тесать бревна, и также не доставало старого Бартоша, чтобы за всех сделать условие. И будники, один по одному, начали говорить: худо нам без старика, очень худо.
— И нам-таки не годится оставлять его в беде — он ведь помогал каждому из нас.
— Что, если бы подумали?
— А что же мы подумаем?
— Неужели нельзя помочь невинному?
— А если бы мы сложились? — промолвил один потихоньку.
— Конечно, если бы было из чего.
— Право найдется из чего — была бы только добрая воля. Здесь лисичья шкура, там несколько заячьих, где-нибудь может быть и лосья; у того немного меха, масла, у другого дрянной теленок. И если бы мы только захотели, нашлось бы, за что выручить копейку.
Многие, правда, не слишком охотно разделяли это мнение, но когда старшие согласились, другим было уже стыдно, и не один вынул из грязного узелка грошик и положил его в складчину.
В субботу сошлись все у пана Мартоша, жившего по соседству с Бартошем, и за чаркой горелки начали рассуждать — кому идти с поклоном к помощнику. Пан Мартош жил безбедно, обрабатывая кусок поля, да и сын, служа во дворе, помогал ему.
И пожилые, смелейшие и красноречивейшие три мазура взяли на себя тяжелую обязанность идти в местечко.
— Все хорошо, — сказал один по окончании совета, — но если, Бог даст, освободят старика и он возвратится домой, не знаю, что будет.
— А что же будет? — спросили другие.
— Разве же вы его не знаете? Ему ничего неизвестно о дочери, а как узнает, нелегко перенесет.
— Ну, он первый что ли?
— Не хотела бы я быть на месте Павловой, — сказала хозяйка.
— Э, было и хуже.
— Что вы называете худшим? Бог знает, что хуже. Невинному нигде ничего не станется, а здесь и сам Бог не поможет такому несчастью.
— Ой, правда, пани Мартышова. Однако если бы старик
