Собрание сочинений в десяти томах. Том 9 - Юзеф Игнаций Крашевский
Иногда молнией пробегала у ней мысль: а если полюбит панич? И бедняжка, задумываясь, вздыхала и смеялась как бы во сне. Юлька не была уже неопытным ребенком. Нищета и горе быстро развивают и учат добру и злу, и нет ничего страшнее их ядовитого дыхания; но уроки отца и собственное благоразумие не позволяли ей даже подумать предаться безумным удовольствиям. Сколько раз Ян занимал ее пылкую голову — и ей грезилось, что он ее полюбит и, как в сказке, женится на ней.
Ей казалось это таким естественным, а личико в зеркале говорило: — конечно, это может случиться!
Между тем, каждый день, каждый час стягивались сети около девушки. Но средства, употребляемые на обман бедной жительницы лесов, были неудачны, потому что не могли тронуть ни ее души, ни сердца; средства эти клонились к тому, чтобы погубить ее душу зверски, насилием.
Насилия ни понять, ни допустить не могла девушка, а гордым взглядом черных глаз она умела сдерживать смелых, не позволяя им коснуться и даже приблизиться к себе. Никто не умел проникнуть в ее сердце. Паничу хотя она и нравилась, но он не думал играть в любовь или показывать ее, а если бы даже и чувствовал, то не решился бы сказать о ней простой девушке. Ему казалось, что все покупается, за все платится на свете.
Наконец, когда неожиданное, но гордое и презрительное упорство начало приводить Яна в нетерпение, а опомнившаяся Юлька начала упрямо запираться в гардеробной, не делая из нее ни шагу; когда для панича исчезла всякая надежда, и все прежние средства овладеть девочкою потерпели неудачу, надо было подумать о новых средствах.
При долгом совещании с доверенным камердинером и Павловой порешили, что намного будет лучше и безопаснее отвести девушку со старой теткой в лесную избу и, снабдив их всем необходимым, наведываться к ним, когда угодно в глушь, на безлюдье.
Решено было расширить и украсить хату будника, не щадить подарков, действовать через Павлову, которая согласилась быть сатаной-искусителем, присылать к Юльке гардеробных девушек, музыку, дворовых, одним словом, несмотря ни на что, быстро и всякими средствами достигать своей цели. Во дворе же, между разными неудобствами, опасались еще и того, чтобы вечно слепая, старая пани не приметила, что затевается, или девушка, по неопытности, не разболтала чего перед нею.
Панне Текле, участвовавшей в постыдном заговоре, легко было изъяснить старой пани, что Юлька необыкновенно тоскует о своей хате и лесе, что она очень привязана к ним и целые дни и ночи скрытно плачет, не смея сказать о своем горе. Расчувствовалось сердце доброй старушки и девушку с теткой отправили домой, богато одарив.
Прежде их прибытия хата была перестроена, кладовая наполнена, а вместо тощей коровы и коз, порядочное стадо очутилось в загоне.
Но довольно обрисовывать подробно эту сторону картины, во всех отношениях заурядную; не стоит в сотый раз пересказывать обычный путь соблазна девушки. Разве надо описывать и вечерние посещения Яна, вероломные советы Павловой и сопротивление Юльки, и безумие, наконец, закружившее молодую голову, и все бесчестные способы, которые страсть не поколебалась употребить.
О, зверь не может быть отвратительнее унизившегося человека!
Тени лесов скрыли преступление, исполненное во имя сердца, без участия сердца, с холодным расчетом, с порочным легкомыслием, с злодейской усмешкой. Только Павлова да сатана улыбнулись в то мгновение, которое не одна горькая слеза должна была облить впоследствии.
Юлька сделалась любовницей Яна, но вскоре отчаяние, презрение и раскаяние закружили ее слабую голову. От безумного смеха переходила она к неутолимым слезам, билась головой о стены, рвала свои прекрасные черные косы, ломала руки и, бегая, как помешанная, по лугам и по лесу повторяла: отец, отец!..
И когда вскоре явился Ян с довольным видом победителя, она оттолкнула его и, нахмурив брови, не позволила даже приступить к себе. Дикое упорство это разгорячило преследователя и, если бы было расчетом, ничего бы не могло быть выгоднее для Юльки. Упрямство это и презрение привязали молодого человека к девушке.
Упреки, равнодушие, грусть и отчаяние влекли его в хату будника сильнее, чем влекли его любовь, просьбы, заклинания и слезы.
Павлова в то время сильно задумывалась и беспокоилась, посматривая на Юльку.
— А, это сатана, а не девушка! — говорила она, сидя на при-печке и лаская любимого бурого кота. — Черт знает, что в этой голове? Где и отцовская кровь! Глупая, гордая, неубедимая девчонка! Что уже бедному так дорожить собою. О, если бы мне дал Бог в другой раз молодость, знала бы я, что с нею делать! А между тем, когда бы на беду старик не возвратился! Будет плохо.
В одно утро, наконец, проплакав целую ночь, Юлька внезапно исчезла из хаты. Павлова думала, что ее отвезли во двор, но Ян, приехавший по обычаю, совсем перепугал ее, разуверив, что девушки во дворе не было. Разбежались искать ее и только что вечером нашли бедняжку в глубине леса, полуобнаженную, с распущенными волосами, сидящую на пне, с неподвижным взором, с устами, искривленными улыбкой, в полном помешательстве.
Сильно испугалась Павлова, и в первый раз Ян ощутил какую-то дрожь, пробегающую по душе и телу, почувствовал, как сжимается сердце и выступают кровавые слезы.
Он не был вполне развращен и понял, наконец, что совершил преступление. С тех пор ежедневно приезжал он к безумной и по суткам просиживал здесь, под видом охоты…
Странно было помешательство Юльки. Редко переходило оно в бешенство, но успокаивалось быстрым потоком слез и переливалось в какое-то сладкое мечтание, как бы сновидение, исполненное чарующих наслаждений, что поражало присутствующих, перед которыми была страшная действительность.
В припадке безумия бросалась она на Павлову и других; часто ранила себе грудь ножом, желая убить себя, бежала к воде утопиться, искала веревки, чтоб повеситься. В каждом углу видела горячие отцовы очи, смотрящие на нее с сожалением и упреком. Тогда закрывалась она платком, но и сквозь него видела отцовские взоры, набрасывала на себя одежды, укрывалась в темнейших углах и везде, везде, всегда этот взор старого отца пронизал ее убийственным упреком.
Потом, ослабев и поплакав, она успокаивалась, постепенно начинала засыпать, пока снова открывались ясные ее очи, улыбались уста, лицо покрывалось румянцем и, если Ян был при ней, она
