Место клизмы изменить нельзя. Рассказы морского доктора - Михаил Сорин
– Зачем вам так много «алко пуро», – произнес он португальское название спирта, – больных много?
– Да, почти весь экипаж, – услышав перевод, присоединился к разговору я, – жаркий климат, смена воды, продуктов, в результате – солнечные ожоги, понос, лихорадка.
– Лихорадка? – забеспокоился чернокожий коллега. – Если лихорадка, необходимо срочно в госпиталь. Это может плохо кончится, нужен врач. У вас есть врач?
– Есть, – ответили мы со Станиславом Павловичем хором.
– А еще мы его пьем от укачивания, – неожиданно встрял в разговор, молчавший до сих пор, наш радионавигатор. Комар механически перевел.
– Что пьете? – не понял африканец.
– Спирт конечно, – навигатор не обращал внимания на наши предостерегающие жесты, – вот и доктора нашего судового, – он показал пальцем в мою сторону, – только спиртом от морской болезни и спасли, пусть хоть у командира, хоть у стармеха спросят. Если бы не «шило», давно бы рыбам скормили, правда, Док?
До меня только сейчас дошло, что Иван Иванович, так звали навигатора, перед нашим походом в аптеку уже остограмился.
– Но «алко пуро» – смертельный яд, его пить нельзя! – пытался нас наш оппонент.
– Чего? «Шило» – яд? Мужики, – икнув, обратился к нам навигатор за помощью, – они тут, что все на солнце перегрелись? Корче, амиго, давай на спор, ты наливаешь мне стакан спирта, я его на твоих глазах выпиваю, если останусь живой, то ты выкатываешь нам… Док, сколько у нас там по рецепту?
– Три литра, как автомат, ответил я.
– Отлично, три литра вашей «пуры», и разойдемся красиво.
– Иваныч, ты что охренел? – зашипел на него Комар, – закрой рот, все испортишь, и потом, стакан спирта в такую жару, а нам потом тебя на себе через весь город тащить.
– Сам дойду, – насупился Иван Иванович, – я же не для себя, для общества стараюсь. И потом, если не нравится, мог и не переводить, за язык никто не тянул.
Аптекарь больше не противоречил, видимо азарт спора захватил и его грешную душу. Он, молча, налил стакан спирта и протянул его нам. Навигатор выдохнул воздух и одним махом выпил огненное зелье, затем, отдышавшись, закусил услужливо предложенной кем- то конфеткой.
– Класс, – причмокнул он губами, – как наш, медицинский, только аромат другой, можно повторить.
Глаза африканца медленно выползали из орбит, челюсть от удивления отвисала и казалось, что язык вот – вот выпадет наружу: русский моряк совершенно живой нахально закусывал, и, кажется, готов был спор повторить снова.
– Ченч! – неожиданно, но достаточно твердо произнес запретное для нас слово фармацевт, – ченч: камиза; сапаты, парфюм!
– Чего, чего он сказал? – забеспокоились наши, – он что отказывается «шило» по рецепту отпускать? Это не честно, Иваныч – то живой остался, как договаривались.
– Все нормально, ребята, – Станислав Павлович кивнул в сторону хозяина аптеки, – он просто обмен предлагает – взамен спирта от нас рубашку или туфли, или парфюмерию, короче говоря- «ченч», а я вас предупреждал, что добром это не кончится.
Минут через пятнадцать наша пятерка двинулась в обратный путь. Двое из наших, шли с обнаженным торсом, заплатив нахальному негру за дефицит. Мы с доктором Комаром несли три литра спирта в мелкой посуде; навигатор, с чувством исполненного долга, слегка покачиваясь, сам шел впереди и во всю глотку распевал русские народные песни. А я думал о том, что мой первый «ченч», о котором дома так строго предупреждали, все- таки состоялся и Родину никто не предавал.
Саванна
Я постоянно возвращаюсь к теме африканских событий, потому что полтора года проведенные там оставили в моей душе неизгладимый след. Это был период моей молодости и возмужания одновременно. Я увидел мир, о котором можно было только прочитать в приключенческих романах, где цивилизация тесно переплеталась с первобытным строем. Я столкнулся даже с проявлениями каннибализма. Но к нам эти люди отнеслись с дружеским пониманием и всем своим поведением дали понять, что все их внутренние дела нас абсолютно не касаются. Страна, куда была направлена наша экспедиция, шла по своему пути развития, пытаясь отряхнуть с себя все навязанные нами и другими противоборствующими государствами правила поведения. Поэтому и принимать их нужно было такими, какими они были на самом деле и ничему не удивляться.
Был 1982 год. В Мозамбике шла гражданская война. Обе воюющие стороны боролись за независимость. От кого они хотели быть независимыми, сказать было трудно. Главным лозунгом было одно: – «Долой колониализм». Отличались воюющие стороны только спонсорами. С одной стороны были мы, а с другой ЮАР. Наша экспедиция была гидрографической. Мы помогали молодой республике восстанавливать карту побережья страны и подводного шельфа, а заодно избавляться от ракушек и кораллов, которых до нашего появления здесь было великое множество, а местное население даже не представляло, что они могут быть предметом бизнеса. Их вылавливали, моллюски поедались, а раковины выбрасывались просто так. С нашим появлением все резко изменилось. Мы начали коллекционировать это все. Негритосы быстро поняли, что просто так отдавать нам то, что раньше шло в отходы не выгодно и стали совершать с нами меновые сделки. С начала это были предметы гигиены, т.е. зубная паста, одеколон, душистое мыло. Аппетиты росли и затем в ход пошли нитки, иголки, а затем одежда. Забавно было видеть черную рожицу на голове которой красовалась наша пилотка или лучше того бейсболка с надписью: – «Слава Октябрю». В то время промышленность выпускала подобные опусы. Но я хотел рассказать совсем о другом, хотя и об этом тоже. В стране, как я уже говорил, шла гражданская война. Экипаж на борту нашего гидрографического судна в основном был гражданским. Военными были командир, старпом, зам по науке, старший перехода, другие прикомандированные лица, и я в том числе. Все имели паспорта моряков и числились «пиджаками», т.е. тоже гражданскими лицами. Один я такой паспорт не получил, время было такое, мешала определенная графа в личном деле. Хотя за границу меня выпустили. С этим моим положением постоянно происходили разные курьезы, иногда анекдотичные, о которых я писал в своих предыдущих рассказах, а иногда и не очень. Зав. продом на борту была женщина. Да, я забыл сказать, что в составе экипажа их было трое, две поварихи или, как их звали на морском диалекте – «кокши» и зав. прод. Дина Ивановна. Да простят меня читатели, особо те, кто был свидетелем тех событий за то, что я умышленно меняю имена и некоторые названия, т.к. пишу рассказы, а не документальные очерки. Шла вторая половина нашего пребывания в командировке. Мы привыкли к невыносимой жаре, научились бороться с местными болезнями, которых тут было великое множество. Я престал укачиваться, научился часами плавать, правда, в маске и ластах. Вечерами со всем экипажем, в свободное от работы время, обрабатывал «дары моря». Чистил ракушки, «надувал» и формалинил экзотических рыб и очень скучал по дому, где оставалась жена и двое еще очень маленьких девочек, моих дочерей. Близился конец сентября, лето здесь было в самом разгаре. Вода в некоторых лагунах достигала температуры сорока градусов и при купании не освежала, а совсем на оборот еще больше разогревала уставший от постоянного зноя организм. Ребята из экспедиции, которые в отличии от нас большей частью находились на земле, болели малярией и мне приходилось в плотную заниматься и этой патологией. В конце сентября внезапно заболела наша Дина Ивановна. У нее появились боли в животе, которые начались постепенно, но ничем не снимаясь, приняли угрожающий характер. Появилась горечь во рту и боль начала концентрироваться в правом подреберье. На лицо была клинка острого холецистита. В течение трех дней я героически пытался побороть этот недуг. Ставил капельницы, но болезнь не отступала. В конце – концов, я сдался. Тридцатого сентября,
