Я – спящая дверь - Сьон Сигурдссон
Впрочем, этот вывод генетик не мог предложить журналу в качестве ответа на вопрос, что сделало его, одного из пяти самых известных людей Исландии, тем, кто он есть сегодня. Нет, поворотным моментом в его жизни стало совсем другое событие.
В конце июня тысяча девятьсот шестьдесят второго года тринадцатилетний Хроульвур возвращался из культпохода с работниками Рейкьявикского рыбоморозильного завода, где он тогда подрабатывал. В тот день они сходили на вечерний сеанс «Пожирателя женщин»[19], в котором безумный ученый, доктор Моран, с помощью отпрыска амазонских тропиков, барабанщика Танги, скармливал молодых женщин плотоядному дереву, а из выделившейся при этом смолы изготавливал лекарство, способное воскрешать мертвых. Возле дома, в припаркованном у крыльца зеленом русском джипе «ГАЗ-69», или попросту «Козлике», сидели его родители. Они уединялись в машине каждый раз, когда, по их словам, им нужно было обсудить дела. Ни отец, ни мать никогда бы не признались, что между ними случались ссоры, но братья уже были достаточно взрослыми и замечали, как эти «обсуждения» расстраивали родителей и как всё чаще один из них еще долго оставался в машине после разговора.
Хроульвур почувствовал, как внутри у него всё сжалось, и спрятался за соседним гаражом. Из своего укрытия сквозь запыленное заднее стекло внедорожника он видел силуэт матери, в сжатых кулаках она комкала раскрытую газету и тыкала ею в лицо мужа. Силуэт отца твердо высвободил газетный лист из рук матери, после чего обнял ее и прижал к себе. Спустя продолжительное время она мягко отстранилась от него и вытерла лицо ладонями. Водительская дверь открылась, отец обошел капот, помог жене выйти из машины и подняться по ступенькам крыльца. Когда они вошли в дом, будущий генетик, помедлив мгновение в нерешительности, подбежал к «Козлику» и неслышно в него забрался.
На полу машины валялась помятая «Утренняя газета» – рупор политических оппонентов отца, лживая тряпка, строго-настрого запрещенная в их семье – и первой реакцией Хроульвура было наивное предположение, что ссору спровоцировала мать, принеся газету домой. Он разгладил бумагу. По всему развороту крупными буквами тянулась надпись:
Снотворное средство «Талидомид» – причина врожденных физических дефектов у тысяч детей
Статью сопровождала фотография двух новорожденных – мальчика и девочки. Они лежали на спине на белой простыне, слегка скособочившись на одну сторону и со склоненными в ту же сторону головами, как часто случается с младенцами, когда их укладывают позировать для фотографии, но вместо рук и ног у них были крошечные культи, а на культях – маленькие плавники, каждый с несколькими пальчиками, больше похожими на перья или бахрому. Один из детей зажмурил в плаче глаза, у другого на лице застыло удивленное выражение.
Две недели спустя мать неожиданно уехала в Данию – на операцию на ноге…
Генетик, подняв стакан, смотрит сквозь виски на озеро и остров Сандэй, сияюще-черный в лучах ночного полярного солнца:
– Тринадцать тысяч…
III
Детство
(27 августа 1962 года – 3 сентября 1972 года)
6
Голос генетика глухо отдается в динамике:
– Тринадцать…
Ухоженная женская рука поднимает диктофон с журнального столика в гостиной Йозефа Лёве и длинным, покрытым синим лаком ногтем нажимает кнопку, из-за чего запись спотыкается и икает на последнем слове:
– … тыу-сиач…
В воцарившейся тишине женщина разглядывает задремавшего напротив нее человека: он, скособочившись, полусидит, подоткнутый для поддержки позвоночника грудой больших вышитых подушек, в то время как могучая диванная спинка нависает над ним словно коричнево-вельветовое крыло матери-лебеди, оберегающей лежащего в гнезде птенца.
Впрочем, на лебеденка он похож меньше всего. Это мужчина средних лет, слегка пухловатый, буднично одетый в красно-клетчатую фланелевую рубашку, просторный свитер болотного цвета с V-образным вырезом, широкие светлые брюки цвета хаки, коричневые носки и войлочные тапочки. Лицо гладкое и безбородое, коротко подстриженные, с проседью волосы уже редеют на макушке, округлая голова склоняется набок между ключицей и плечом, бледные руки лежат на коленях – не расслабленные, а напряженно-жесткие – как у куклы чревовещателя. На первый взгляд это самый обыкновенный человек, заснувший в неудобной позе у себя на диване, но глазу не нужно долго задерживаться на Йозефе Лёве, чтобы понять, что скрывается под его позой, одеждой и прической. Выпуклые шишки на лбу, челюстях и темени придают его черепу странную форму, покрывающая их кожа туго натянута. Такие же наросты, только крупнее, можно различить на его руках, грудной клетке и ногах.
Уже не в первый раз он засыпает вот так, под наполненный молчанием монолог из Ти́нгветлира. Женщина часто проигрывает для него запись с голосом генетика. Ей кажется, что Йозеф имеет полное право услышать рассуждения человека, по заданию которого она берет это интервью.
А звуки летней исландской ночи убаюкивают…
* * *
САЧОК
Когда Хроульвур Зóфаниас Мáгнуссон был мальчишкой и жил на мысе Лёйгарнес, каждому жителю Рейкьявика было известно, что в переулке Фишерсюнд есть «хóру-кáсси»[20].
Никто из его друзей толком не знал, что такое хора и чем эти хоры занимались там, в своем ящике, – разве что занимались они этим, стоя или сидя на нем, – однако само слово, составленное, во-первых, из какой-то ужасной персоны женского пола (до этого они додумались сами[21]), а во-вторых – из материала для строительства голубятен, было окутано такой тайной, что коротенький переулок, соединявший центральную часть города с западной, стал абсолютной запретной зоной: никто туда и носа сунуть не решался.
Лишь самые храбрые отправлялись в центр специально с целью расследования, однако все женщины, которых они видели в окрестностях Фишерсюнда и пристально изучали с безопасного расстояния в надежде разгадать природу явления «хора», оказались настолько похожими на их собственных матерей, сестер, теть и даже бабушек, что вывод пришел сам по себе: хоры эти либо в голове чем-то отличались от обычных женщин,
