Язык за зубами - Полина Панасенко
Если звук срабатывает – он становится словом. Если нет, я кидаю его обратно в реку. Звук, который работает, – это звук, который что-то провоцирует. Звук, который не работает, равняется молчанию. Ты его издаёшь, а человек ведёт себя, как будто ты ничего не говорил. С маминой совой так и получилось. Салю сава? Я смотрю на Филиппчика: ноль реакции. Бульк! в реку.
Благодаря заиканиям Филиппчика, во всеобщем крике формируются трещины. Постепенно прорисовывается географический очерк загона.
Это треугольник, состоящий из основания, центра и вершины. Основание упирается в бетонный блок, а вершина – в ворота. Основание – самая широкая часть треугольника. В ней преимущественно слышны крики самцов, чья деятельность главным образом состоит из игр с мячом, салок, драк и демонстрации своих половых органов. Это основание доминирует над центральной частью треугольника. Центральная часть – более узкая, здесь раздаются преимущественно крики самок и наблюдаются такие занятия, как классики, резиночки, скакалки и странное групповое скитание, сопровождаемое монотонным пением. Эта центральная часть находится под доминированием основания, но, в свою очередь, доминирует над вершиной треугольника. В самом отдалённом от бетонного блока углу, в узкой и тихой вершине треугольника, находится местный люмпен-пролетариат: Филипп и я. Заика и русская девочка.
Внутри треугольника передвижения происходят от основания в сторону центра или от центра к дальнему углу и, как правило, осуществляются в завоевательных целях: я пришёл на твои земли, чтобы доминировать над тобой.
Что касается взрослых женщин-тёть, то те доминируют над всеми. Они двигаются в обе стороны. Бок о бок, стройным рядом, расхаживают от основания треугольника до границы, где начинается вершина. До самого конца треугольника они не доходят никогда. Иначе их стройному ряду пришлось бы распасться. Дойдя до края вершины, они разворачиваются на ходу, как тот пловец, которого я видела в бассейне. Они разговаривают между собой и окидывают загон пустым скользящим взглядом. Следят они за тем, что видят. Кто хочет от них скрыться, должен просто дождаться момента, когда они повернутся спиной.
* * *
В ослепительном зале мои дела идут всё хуже и хуже. Как только раздаётся сирена, я закрываю рот, пока за мной не вернётся мама. Двое моих соседей по парте в конце концов сообразили, что у них карт-бланш. Что бы они ни делали, что бы они со мной ни делали, я никогда не смогу использовать звуки против них. Высокая женщина-тётя мне не поможет. Полная безнаказанность.
Высокая женщина-тётя сообщает маме, что я не произношу ни одного слова. Мне вновь и вновь объясняют, как важно приобрести язык, которого нет. Французский. Это за ним мне надо каждый день ходить в матэрнельчик. Всё это для того, чтобы у меня вырос французский язык. Вот увидишь, ты будешь на нём щебетать, как птичка. Чик-чирик, поёт воробей.
Но у меня уже есть язык. Что же с ним случится? Чик-чик, режут ножницы, чик-чик.
Я думаю о хвостах ящериц, которых ловлю на даче. Если до них дотронуться – хвост оторвётся. Виднеется розовый обрубок, кровоточащая культя. Мускулы хвоста ещё пару раз сокращаются, и всё. Это мёртвый хвост. Ящерицу сажают в пустой аквариум. Несколько дней спустя у неё отрастает новый хвост. Вот за этим и надо ходить в матэрнельчик.
Однажды вечером в комнате, которую мы делим с сестрой, я прислоняюсь к тёплой стене, вдоль которой стоит моя кровать. С той стороны стены – духовка. После ужина от неё, как от дачной печки, ещё долго идёт тепло. Прижавшись к стене, я засыпаю и молюсь о том, чтобы матэрнельчик исчез, чтобы пришёл конец его существованию.
Когда я просыпаюсь, стена уже остыла, и у меня странное ощущение во рту. Там что-то чешется. Горло, нёбо, язык. У меня во рту что-то чешется, как под болячкой ободранной коленки. У меня вяжет язык. Это идёт откуда-то снизу, из глубины горла. Мне хочется почесаться изнутри. В одном мультике, который происходит в джунглях, я видела большого серого медведя, который чесался о пальму. Мне хочется сделать так же. Я слегка покашливаю, рычу. Вдыхаю, выдыхаю, издаю придыхательные, гортанные звуки. Мне становится легче, звуки как-то действуют. Что это – переизбыток русского, который застрял во мне, пока я была в матэрнельчике, или французский, который во мне обустраивается и начинает его выселять? Сестра просыпается, вскакивает с кровати. Ты что? Что случилось? Ты почему так дышишь? У меня чешется язык.
* * *
Наступила зима. У Филиппчика синяя балаклава, а у меня фиолетовая шапка-шарф-два-в-одном с отделкой из искусственного меха. Дальний угол загона усеян вертолётиками. Мы вытаскиваем из них семена и превращаем их в липкие катышки. Катышки пахнут смолой и московской осенью. Клёнами из парка Дворца пионеров. Мы раскручиваем их пропеллеры между пальцев, изображая звук вертолёта.
Пока мы играем, я непрерывно слежу за нашей территорией. Я её караулю – как бы к нам не подкрался мародёр, грабитель, захватчик. Тот, что толкает и дёргает за волосы, тот, что бьёт и царапает лицо. Тот, который отбирает палки и разворачивает ленты слов, которые заставляют Филиппчика плакать. Когда индивидуум, принадлежащий к основанию или центру треугольника, подходит к нашему углу, я встаю в полный рост и быстро анализирую ситуацию. Самец или самка. Степень нарушения границ. Намерения. Выражение лица.
Полина́ – ле кака́.
Полина́ – ле кака́.
Нет, я не ослышалась. Звук совершенно ясен. Полина. Ле. Кака. Если убрать ле получится Полина – кака́. Так я и поняла. Она только что обозвала меня какашкой.
Полина́ – ле кака́.
Я её узнаю. Это моя соседка по столику в ослепительном зале. Филиппчик замирает. Соседка смотрит на него и разворачивает свою ленту звуков. Я уже вижу, что это злая лента. Ну раз так, получай. Топаю ногой. Топаю ногой. Один раз я видела, как так делал пони. Все вокруг него испугались. Топаю ногой. Серия шажков, переходящих в топот. Соседка пятится. На этот раз пыли в глаза оказалось достаточно, всё обошлось.
На следующей неделе я узнала, что надо делать, если пылью в глаза обойтись не получилось. Я узнала об этом, когда мы стояли в загоне, выстроившись в колонну по два человека. Сирена давно умолкла. Мы вот-вот должны были подняться обратно в ослепительный зал, но нас задерживали в загоне.
