Николай Лейкин - Апраксинцы
— Харламовой, — за купца Бирюкова отдаютъ ее, съ важностію отвѣчаютъ носильщики и идутъ далѣе.
IV
Но вотъ насталъ день свадьбы. Не стану описывать сборы въ церковь со стороны жениха и невѣсты, но скажу, что вѣнчаніе было очень парадное. Церковь была въ полномъ освѣщеніи и на клиросѣ пѣли невскіе пѣвчіе. Подъ конецъ апостола дьяконъ такъ хватилъ «а жена да боится своего мужа», что даже невѣста вздрогнула, а мужчины одобрительно переглянулись и подумали: «вишь какая сила!»
Теперь отправимтесь, читатели, на обѣдъ и на балъ въ квартиру кухмистера.
Новобрачные еще не пріѣзжали изъ церкви. Въ залѣ и въ смежной съ нею комнатѣ накрыты обѣденные столы покоемъ. Они украшены фруктами, конфектами на горкѣ и полинялыми цвѣтами въ вазахъ. Ежели вы прослѣдите внимательно вина и напитки, которыми уставленъ столъ въ залѣ, то на одномъ концѣ его увидите бутылки съ металлическими украшеніями на горлышкахъ и ярлыками съ болѣе высшими цѣнами, чѣмъ на другомъ концѣ. Здѣсь сядутъ почетные гости. На столѣ же въ другой комнатѣ вина разставлены гораздо рѣже; ихъ замѣняетъ пиво и графины водки. Гости уже начинаютъ съѣзжаться. Кавалеры приглаживаютъ передъ зеркаломъ свои прически, дамы отряхиваютъ платья и входятъ въ залу. Сначала всѣ какъ-то дичатся другъ друга. Вотъ одинъ фертикъ, съ закрученными усиками и съ буклями на вискахъ въ видѣ сосисокъ, прохаживается по залѣ. Стоячіе воротнички его рубашки такъ и упираютъ подбородокъ; стараясь, чтобы ихъ не измятъ, онъ ворочается всѣмъ тѣломъ. Немало также его стѣсненію способствуетъ шляпа. Онъ совершенно не можетъ придумать, что ему съ ней дѣлать; то прижметъ къ правой колѣнкѣ, то къ лѣвой, то къ груди, стараясь при этомъ выказать свой брильянтовый перстень, надѣтый сверхъ бѣлой перчатки на указательный палецъ правой руки.
Въ залу входятъ тятенька, маменька и двое чадъ ихъ: дочь, пухленькая, краснощекая дѣвушка лѣтъ шестнадцати въ розовомъ тарлатановомъ платьѣ и сынъ лѣтъ девятнадцати, въ сюртукѣ и цвѣтномъ галстукѣ,- физіономія, напоминающая господина, котораго обыкновенно пишутъ на цирульныхъ вывѣскахъ; тѣ же усы, та же прическа. Тятенька ихъ въ длиннополомъ сюртукѣ и дутыхъ сапогахъ. Изъ-подъ его клинистой бороды виднѣются двѣ медали, одна на красной, другая на голубой лентахъ. Маменька, съ повязанной косынкою головой, въ длинныхъ брильянтовыхъ серьгахъ и съ довольно почтеннаго размѣра брюшкомъ.
Молодой человѣкъ съ перстнемъ на указательномъ пальцѣ все еще прогуливается и думаетъ: «Пора и о дамѣ позаботиться, а то послѣ обѣда не успѣешь носа утереть, какъ и расхватаютъ ихъ. Вотъ важная штучка: пойду и попрошу ее на кадриль». Онъ предварительно топнулъ ногою, какъ застоявшаяся лошадь, поправилъ галстукъ и нагнувъ немного голову, какъ-будто кого-нибудь сбирался боднуть, подошелъ къ знакомой уже намъ дѣвицѣ въ розовомъ тарлатановомъ платьѣ.
— Позвольте васъ анжировать на первую кадриль, — началъ онъ, расшаркиваясь.
Дѣвушка зардѣлась ярче своего платья, опустила глазки и прошептала:
— Извольте.
— А на ланце?
— Я не танцую.
Кавалеръ, очень довольный собою, отошелъ въ сторону.
— Что, Паша? Хе-хе-хе…. Вотъ и завербовала одного молодца, — шутитъ съ нею тятенька. — Главное дѣло починъ есть, — а починъ дороже денегъ. Хе-хе-хе.
— Ахъ, папенька, оставьте!
— Оставьте! а небось самой любо. А ты что-жъ себѣ дѣвушку не ищешь? обратился онъ къ сыну. Хошь, я тебѣ найду?
— Нѣтъ, тятенька, не извольте безпокоиться; я лучше ужо, по-малости въ горку сыграю….
Въ углу на столѣ поставлена закуска съ цѣлою батареею штофовъ, графиновъ и бутылокъ. Поодаль стоятъ двое гостей въ сибиркахъ. Они разговариваютъ, но разговоръ ихъ какъ-то не клеится; головы ихъ то-и-дѣло поворачиваются къ закускѣ. Подобно магниту, притягивающему желѣзо, столъ съ бутылками и штофами такъ и притягиваетъ ихъ. Нѣсколько времени они борятся съ притягательной силой, наконецъ она беретъ верхъ, и они подходятъ къ столу.
— Выпьемте, Иванъ Иванычъ, говоритъ одинъ:- вѣдь еще долго дожидаться, и наливаетъ двѣ рюмки.
Офиціанту, стоящему поодаль, такая несвоевременная выпивка очень не нравится. Онъ начинаетъ коситься.
— Ты на вѣнчанье-то не поѣхалъ?
— Не поѣхалъ. Чего я тамъ не видалъ?
— Обыкновенно… И я вотъ тоже не поѣхалъ. Да и лучше оно, по-крайности мы здѣсь рюмку, другую выпьемъ, говоритъ Иванъ Иванычъ, выпивъ рюмку водки и тыкаетъ вилкой въ селедку.
Увидя это, офиціантъ не вытерпѣлъ и подошелъ къ нимъ.
— Ужъ вы хоть селедку-то не портите. Закусывайте вонъ сыромъ, а то какой вы видъ теперь изъ нее сдѣлали, замѣчаетъ онъ.
— Что-жъ развѣ мы не гости?…
— Кто говоритъ, что вы не гости, да на все чередъ знать надо. Смотрите, развѣ кто пьетъ теперь….
— Ну, ничего, поправишь, замѣчаютъ гости и отходятъ въ сторону.
Комнаты все болѣе и болѣе наполняются гостями. Кажется, вся каста патриціевъ-хозяевъ собралась здѣсь, начиная съ лицевой аристократической линіи и до тряпичнаго ряда. Музыканты строятъ свои инструменты.
Въ залу вбѣгаетъ Миша, шаферъ жениха; въ петлицѣ его фрака красуется розанъ.
— Михайло Родіонычъ! Михайло Родіонычъ! пищитъ ему одна гостья:- вы замѣтили, чья свѣчка больше обгорѣла: жениха или невѣстина?
— Невѣстина, невѣстина! впопыхахъ отвѣчаетъ шаферъ и стремится далѣе.
— Бѣдняжечка! раньше женишка умретъ! продолжаетъ гостья и отходитъ въ сторону.
Но вотъ офиціантъ махнулъ салфеткой музыкантамъ и раздались звуки какого-то марша. «Пріѣхали, пріѣхали!» послышался шопотъ, и въ залу въ сопровожденіи гостей вошли новобрачные. Живо бросилась мужская половина рода человѣческаго къ закускѣ и въ нѣсколько минутъ опустошила столъ. Нѣкоторыя женщины удалились въ отдѣльную комнату и тоже пропустили по маленькой очищенной. Черезъ четверть часа всѣ уже сидѣли за столомъ. На самой серединѣ, передъ вазою съ цвѣтами, на которой изображены сатиръ и нимфа, сидятъ новобрачные; по правую и по лѣвую сторону — ихъ родители; далѣе дьяконъ, тотъ самый дьяконъ, который такъ удивилъ своимъ голосомъ въ церкви, родственники и почетные гости, между которыми два офицера въ парадной формѣ и квартальный надзиратель. Офицеры эти приглашены самимъ кухмистеромъ. У одного конца сидитъ цѣлый рядъ дѣвицъ и напротивъ ихъ кавалеры. Въ комнатѣ, смежной съ залою, помѣстились третьестепенные гости — молодцы Бирюкова и Харламова и всѣ любящіе выпить и вмѣстѣ съ тѣмъ боящіеся общественнаго мнѣнія.
Бокалы налиты шампанскимъ. «За здоровье новобрачныхъ!» прокричалъ офиціантъ, музыканты заиграли тушъ и гости забили вилками въ тарелки и рюмки.
— Горько! проговорилъ кто-то изъ родственниковъ невѣсты.
— И мнѣ горько! отозвался другой: — подсластите!
Новобрачные посмотрѣли другъ на друга.
— Миколай! что-жъ, поцѣлуй жену-то! проговорилъ Бирюковъ, толкнувъ подъ бокъ сына.
И они поцѣловались. Ярко зардѣлась новобрачная, исполнивъ требованіе родственниковъ, и только-что сѣла, какъ снова послышалося «горько». Церемонія повторилась. Что дѣлать, обычай старины! Попробуй-ка его не исполнить, такъ апраксинскія сплетницы всѣ кости перемоютъ!
Разговоръ становился все живѣе и живѣе. Какой-то гость разсказывалъ дьякону про одну свою покупательницу игуменью, которая забирала у него въ лавкѣ духовъ, помады, бѣлилъ, гребенокъ и прочихъ вещей на триста рублей въ годъ. «Для всего монастыря бывало наберетъ, и все товаръ самый лучшій; не торгуясь и деньги отдаетъ.»
— Это вы про Булаховскій монастырь говорите?
— Да.
— Э, батенька, да куда же имъ и деньги-то дѣвать! Народъ все богатый: по буднямъ въ шелковыхъ платьяхъ ходятъ, да еще кринолины поддѣнутъ. Ну-ка, пройдемтесь по рюмочкѣ.
— Извольте, отецъ дьяконъ!
— За ваше здоровье, Анна Максимовна! говоритъ одинъ изъ шеренги кавалеровъ, помѣщающихся передъ дѣвицами, и выпиваетъ рюмку мадеры.
— Эка важность, смотрите, выпилъ и облизывается! Я такъ, Анна Максимовна, за ваше здоровье лучше жаркого съ сахаромъ съѣмъ — перебиваетъ другой и дѣйствительно сыплетъ въ тарелку сахаръ.
— Я такъ за здоровье дѣвицъ съѣлъ бы съ дегтемъ, ежели бы онъ здѣсь былъ, снова говоритъ первый кавалеръ.
— А я такъ-бы рюмку скипидару выпилъ.
— Выпейте! мы сейчасъ скажемъ офиціанту, чтобъ онъ принесъ вамъ, жеманно отвѣчаютъ дѣвицы.
— Ахъ, мальчикъ, мальчикъ! смотри, на тебя тятенька глядитъ, уши выдеретъ! — И кавалеръ, желавшій съѣсть за здоровье дѣвицъ жаркого съ дегтемъ, сбиваетъ прическу изъявившему желаніе выпить скипидару.
— Ну, не балуйся! оставь! говоритъ кавалеръ, вытаскивая изъ кармана гребенку и причесываясь. — Я, Надежда Степановна, васъ сегодня видѣлъ-съ, вы мимо нашей лавки изволили проходить!
— Полно врать, пойдутъ-ли они по вашему ряду! Вѣдь онъ въ проходномъ ряду пылью торгуетъ. Эту лавку ему тятенька на отчетъ далъ, больше ему не довѣряетъ; на полкѣ только и товару, что пыль, аршинъ, ножницы да котъ голодный.
