Николай Лейкин - Апраксинцы

Н. А. Лейкинъ

Апраксинцы

I

То торговое мѣсто въ Петербургѣ, гдѣ еще и понынѣ процвѣтаютъ слова: сначить, клево, керый, вершать и тому подобные термины изъ языка россійскихъ офеней, издавна называется «Апраксинымъ дворомъ» или «Апраксинымъ».

Кто изъ васъ, петербургскіе читатели, не знаетъ этого злачнаго мѣста? Кто изъ васъ не имѣлъ нужды прогуливаться по лабиринту его сбивчивыхъ линій и проходовъ?

Захочетъ-ли воспитанникъ пріобрѣсть себѣ подержанный учебникъ, понадобится-ли кому подобрать къ замку ключъ къ чайнику крышку, пожелаетъ-ли какой-нибудь любитель старыхъ книгъ пріобрѣсть «Письмовникъ» Курганова и тому подобное старье — всѣ бѣгутъ на Апраксинъ. Ѣдетъ мужикъ въ деревню — обновы закупаетъ на Апраксиномъ; понадобилось экономной барынѣ матеріи на платье, стали на кринолинъ, или чего-бы то ни вздумалось — деньги въ карманъ, и на Апраксинъ. Хочетъ-ли обмундироваться солдатъ, вышедшій въ офицеры — и онъ себѣ найдетъ тамъ нужное; захотѣлось-ли промотавшемуся мастеровому усладить свою жизнь извѣстною спиртуозною жидкостью — тащитъ какой-ни-наесть скарбъ, продаетъ на толкучкѣ и пропиваетъ вырученныя деньги. Низшій классъ увѣряетъ, что безъ Апраксина онъ и существовать не можетъ, а библіофилы и библіоманы отъ него просто въ восторгѣ; нерѣдко слышишь разсказы. что они пріобрѣли тамъ такія сокровища въ видѣ книгъ, которыя потомъ цѣнили на вѣсъ золота. Исполосуйте вы Апраксинъ вдоль и поперегъ — чего-чего вы тамъ ни увидите, что тамъ ни продается и что ни покупается! Нѣкоторые тамошніе остряки говорятъ, что «на Апраксинъ что хошь принеси, все купятъ; отца съ матерью — и того купятъ». И въ самомъ дѣлѣ, вглядитесь хорошенько, чего-чего тамъ нѣтъ! Мужское и женское платье всѣхъ модъ, начиная чуть-ли не отъ Екатерины II, книги, портреты, золоченыя рамы, солдатскія пуговицы, пироги съ семгой, шелковыя ткани, посуда, кислыя щи… ну все, все, кромѣ вина и водки. Да и то есть: выдьте только изъ лабиринта закоулковъ и вы увидите на дворѣ краснаго цвѣта флигелекъ, гдѣ помѣщается погребокъ, трактиръ и полицейское управленіе.

Говорятъ владѣтели: Апраксинъ такъ выгоденъ, что они не промѣняютъ его ни на какіе золотые пріиски; да и не мудрено вѣрить, ежели принять въ соображеніе цѣны на лавки. За наемъ лавки, построенной на трехъ или четырехъ квадратныхъ аршинахъ земли, платятъ по шестисотъ рублей въ годъ, а иногда и болѣе: прибавьте ко всѣмъ этимъ удобствамъ то, что ни одна страховая контора ни за какіе проценты не беретъ на страхъ товаръ, и удовольствіе торговцамъ лѣтомъ стоять на сквозномъ вѣтрѣ [1], а зимою мерзнуть на двадцати-пяти-градусномъ морозѣ.

Но читателю можетъ-быть покажется страннымъ, отчего торговцы, во избѣжаніе этихъ неудобствъ, не сговорятся нѣсколько человѣкъ выѣстѣ, не выпросятъ у правительства мѣста и не построятъ болѣе удобныхъ и теплыхъ лавокъ. На это мы васъ попросимъ поговорить съ любымъ апраксинцемъ. Вотъ что онъ вамъ на это отвѣтитъ:

— Помилуйте, какъ можно-съ! Здѣсь мѣсто насиженное. Переселись-ка куда-нибудь, такъ покупателя-то и въ глаза не увидишь, — съ голоду помрешь.

— Пустяки! отвѣтите вы на это: — пусть соединятся болѣе сильные торговцы, къ нимъ присоединятся маленькіе торговцы и образуется нѣчто цѣлое, отдѣльный рынокъ; да и владѣлецъ-то, увидя, что его мѣстомъ не дорожатъ, сбавитъ цѣны найма лавокъ.

— Что вы, зачѣмъ ему сбавлять! Да сойди-ка кто съ мѣста, такъ на его мѣсто десятки найдутся. Развѣ мало здѣсь приказчиковъ, которые желаютъ сами торговать! Они и теперь-то шныряютъ да нюхаютъ, не сдается-ли гдѣ лавка; по тысячѣ рублей выходу даютъ, сами на наемъ надбавляютъ, только-бы лавка досталась. Нѣтъ, ужъ здѣсь мѣсто насиженное! У насъ есть такіе люди, которые выстроятъ на землѣ владѣльца лавки, платятъ ему поземельные и отдаютъ въ наймы отъ себя. Капиталы наживаютъ, — вотъ какъ выгодно!

Всѣхъ торгующихъ на Апраксиномъ можно раздѣлить на три касты: на патриціевъ, плебеевъ и пролетаріевъ. Къ числу первыхъ относятся хозяева, ко вторымъ — молодцы, то-естъ приказчики, и наконецъ къ третьимъ — продающіе и перекупающіе разный хламъ и ветошь, а иногда занимающіеся, какъ выражаются молодцы, «карманною выгрузкою». Люди эти не имѣютъ осѣдлости, цѣлый день шныряютъ по линіямъ и обращаются къ проходящимъ съ слѣдующими вопросами: «Не продаете-ли чего? Кавалеръ! кажи, что несешь? Почемъ голенищи?»

Патриціи, то-есть хозяева — вольныя птицы; они пользуются всѣми удобствами жизни; но плебеи — молодцы — въ совершенной зависимости отъ хозяевъ; занятые круглый годъ, лѣтомъ съ восьми часовъ утра и до девяти вечера, а зимою съ девяти утра до пяти, они совершенно не имѣютъ воли и не смѣютъ сдѣлать шагу безъ спроса хозяина, не смѣютъ провести ни одной идеи, и по понятію хозяевъ, суть ничто иное, какъ магазины или ломовыя лошади. Пролетаріи въ дѣлѣ свободы гораздо счастливѣе ихъ; по-крайней-мѣрѣ тѣ могутъ сказать: «я самъ себѣ господинъ».

Кромѣ трехъ дней въ году, на Апраксиномъ круглый годъ производится торговля. Эти завѣтные три дня: первый день пасхи, троица и рождество. Только въ эти дни вы можеге увидать запертыя лавки и затянутыя веревкой линіи.

Впрочемъ кромѣ этихъ трехъ дней, есть еще дни, когда апраксинды торгуютъ только до обѣда, то-есть только до двѣнадцати часовъ, а именно: въ прощеное воскресенье, — на масляной и въ Ѳомино воскресенье — первое послѣ пасхи. когда учиняется разсчетъ прикащиковъ съ хозяевами.

Аптекарскіе приказчики, фельдшера въ больницахъ, наконецъ извозчики, лакеи, горничныя — и тѣ чередуются между собою и гуляютъ въ праздники; мы не говоримъ уже о мастеровыхъ и поденьщикахъ. Въ воскресенье, послѣ шестидневнаго труда, всѣ отдыхаютъ, всѣ стараются выдвинуть этотъ день изъ колеи другихъ дней и отличить его хоть какими-нибудь прихотями и удовольствіями. Но бѣдные апраксинскіе молодцы не испытываютъ этого удовольствія; они не знаютъ наслажденія воскреснаго отдыха послѣ шестидневнаго труда. Они не могутъ сказать, что, отдохнувъ въ воскресенье, принимаются въ понедѣльникъ за дѣло съ новыми силами.

Почти всѣ апраксинцы живутъ въ Московской части и Апраксиномъ переулкѣ; очень немногіе въ другихъ частяхъ города. Подите вы въ девятомъ часу утра по Чернышеву переулку — и вы встрѣтите сотни бѣгущихъ къ мѣсту торжища молодцовъ, размахивающихъ руками и надѣляющихъ толчками прохожихъ. Когда вамъ, любезный читатель, случится проходить по Чернышеву переулку, то, завидя бѣгущихъ молодцовъ, сходите съ тротуара: иначе они надѣлятъ васъ такими толчками, что вы невольно уступите имъ мѣсто.

Вторая половина декабря. Девятый часъ утра. На улицѣ еще очень сѣро, что-то такое между ночью и днемъ; зѣвая ѣдутъ на промыслъ извозчики и изрѣдка перекидываются между собою словцомъ. «Вишь утро-то какое морозное!» замѣчаетъ одинъ изъ нихъ, ударяя озябнувшей рукой въ желтой рукавицѣ по-облучку. Понуря головы, тихо выступаютъ ихъ лошади; заиндевѣвшія морды ихъ кажутся какъ-бы обросшими сѣдыми бородами. На дворѣ до двадцати градусовъ морозу. Почти изъ каждой трубы струится дымъ; отъ холоду онъ не разсѣевается въ воздухѣ, а какимъ-то облакомъ ложится надъ домами. Дѣло близко къ празднику — рождество на дворѣ; къ этому дню въ Петербургъ привозится огромное количество съѣстныхъ припасовъ. Вотъ и теперь тащатся розвальни съ гусями, индѣйками, курами; вонъ изъ-подъ рогожи выглядываетъ окаменѣлая отъ морозу голова барана. У сливочныхъ и зеленныхъ лавокъ выставили уже елки; черезъ четыре дня эти елки внесутся въ теплыя комнаты, украсятся конфектами и уставятся зажженными свѣчами. Всѣ радуются приближающемуся празднику, даже и молодцы: и у нихъ этотъ день будетъ одинъ изъ тѣхъ трехъ дней, когда они не пойдутъ въ лавку. «Вотъ, думаютъ они, выступая къ мѣсту торжища: — пройдемъ еще четыре раза взадъ и впередъ по этой дорожкѣ — и праздникъ наступитъ». Смотрите, какъ спѣшатъ они, идя по Чернышеву переулку, какъ размахиваютъ руками! Воротники ихъ подпоясанныхъ кушаками шубъ успѣли уже покрыться инеемъ. Впереди всѣхъ выступаетъ въ енотовой шубѣ и котиковой фуражкѣ бородатый старшій молодецъ; въ карманѣ у него ключи отъ лавки. Въ его походкѣ есть нѣчто важное, отдѣльное, непохожее на походку другихъ молодцовъ; даже и физіономія его какая-то хозяйская. Смотрите, у него на примѣтѣ непремѣнно есть лавка; послѣ пасхи онъ возьметъ разсчетъ у хозяина и будетъ самъ хозяйствовать. Сзади него выступаютъ младшіе молодцы въ бараньихъ, лисьихъ и заячьихъ шубахъ. «Смотри, карандашъ потерялъ!» поддразниваетъ одинъ изъ нихъ попавшагося имъ на дорогѣ школьника. «Отчего это у него колѣнки протерты!?» спрашиваетъ другой. Школьникъ отпускаетъ нѣсколько ругательствъ и идетъ далѣе. За молодцами бѣгутъ съ какими-то мѣшками три мальчика. Одинъ оторвалъ отъ водосточной трубы сосульку: ему очень хочется швырнуть ею въ пробѣгающую мимо собаку, но онъ боится зоркаго молодца, — оттреплетъ на мѣстѣ преступленія. Вотъ уже они и на мѣстѣ, подходятъ къ лавкѣ, крестятся, сторожа снимаютъ шапки, кланяются; вездѣ щелкаютъ запоры, звенятъ ключи.