Николай Лейкин - Апраксинцы
Но это еще не все, читатели, это не послѣдній кутежъ: настоящее безобразіе будетъ впереди.
У апраксинцевъ, да и вообще у купечества средней руки, существуетъ дикій обычай, — за день или дня за два до свадьбы ѣздить огромной компаніей въ баню. Это-бы еще ничего, пускай себѣ моются; но мытье это происходитъ среди страшнаго пьянства и оргіи, да и не у однихъ мужчинъ, а даже у женщинъ. Въ понедѣльникъ вечеромъ къ жениху Бирюкову собрались всѣ его пріятели, отправились въ Туляковы бани, гдѣ и взяли большой парадный номеръ, который нарочно устроенъ для подобныхъ случаевъ. Что тамъ было и каковы были по выходѣ изъ бани пріѣхавшіе омывать свою грѣшную плоть, можно судить по тому, что по пріѣздѣ два мальчика Бирюкова внесли въ баню большую корзину съ разнымъ виномъ, и по выходѣ не вынесли ни одной бутылки; да еще прибавьте къ этому поддаваніе виномъ на раскаленную каменку. Двое пріятелей жениха напились даже до совершеннаго безчувствія. Ихъ пробовали отливать водой, терли имъ уши, но ничего не помогло. Кой-какъ напялили на нихъ рубахи, окутали въ шубы и повезли домой.
Тоже почти было и у женщинъ. Невѣста въ сопровожденіи своихъ подругъ, свахи, замужнихъ родственницъ и женской прислуги, отправилась въ ту-же баню, съ тою только разницею, что днемъ. И здѣсь не обошлось безъ вина: обычай требуетъ, чтобъ въ этотъ день пили вино и поддавали имъ на каменку. На Руси говорятъ, что ежели баба выпьетъ на грошъ, то накричитъ на рубль, и это чистѣйшая правда. Запѣли, закричали, завизжали моющіеся и даже составили кадриль подъ пѣсни, съ акомпаниментомъ ударовъ въ тазы. Ежели, читатель, вамъ когда нибудь случится увидѣть на улицѣ двѣ-три кареты. нагруженныя женщинами и везомыя лошадьми, гривы и сбруя которыхъ украшены цвѣтными лентами, — знайте, это непремѣнно ѣдетъ изъ бани невѣста въ сопровожденіи своихъ безобразницъ-родственницъ. Безстыжіе и цинизмъ этихъ бабъ превосходитъ иногда всякія границы. Онѣ доходятъ до того, что не только-что поютъ на всю улицу пѣсни, но даже, высовываясь изъ оконъ каретъ, задѣваютъ и ругаютъ прохожихъ и не рѣдко бросаютъ въ нихъ вѣниками и порожними бутылками. Въ это время бѣдная невѣста и ея подруги, сгарая эта стыда, укутываются въ платки, стараясь не быть замѣченными прохожими.
На другой день былъ дѣвишникъ. Еще до пріѣзда Бирюкова, къ невѣстѣ пріѣхалъ Вася, его шаферъ, и дружка жениха, тотъ самый Вася, котораго надулъ лихачъ на десять цѣлковыхъ. Онъ привезъ ларецъ; между платочками, перчатками, духами и мыломъ, румянами и бѣлилами, тамъ были и цѣнныя вещи: золотые часы съ брошкой, браслетъ брильянтовый и такія-же шпильки. Вскорѣ пріѣхалъ женихъ; онъ былъ что-то разстроенъ; посидѣвъ немного съ невѣстой, онъ пошелъ покурить въ молодцовую и мигнулъ своему шаферу Васѣ, чтобъ тотъ слѣдовалъ за нимъ. У Степана Иваныча въ залѣ не курили; онъ не былъ раскольникомъ, но и не терпѣлъ табачнаго дыма.
— Дѣло, братъ, яманъ, Вася.
— А что?
— Да съ Катюшкой сообразить не могу.
— Что же?
— Была у меня сегодня въ лавкѣ. Давалъ ей три сотни, не беретъ. Даже совѣстно: при молодцахъ плюнула и ушла. Что, ежели она къ отцу явится?
— Табакъ, братъ, дѣло, истинно яманъ-сортъ! — И Вася щелкнулъ языкомъ. — Что-же ей, мало что-ли?
— Въ томъ-то и дѣло, что нѣтъ. «Ни копѣйки, говоритъ, не возьму; да вы, говоритъ, и не бойтесь, что я свадьбу вашу разстроивать стану: я, говоритъ, и стыда на себя не возьму; я, говоритъ, васъ ненавижу теперь.» Что, Вася, нѣтъ-ли тутъ какого подвоху? Смотри, чтобъ въ чемъ въ другомъ не наегорила?
— Маргафонъ, братъ, ты, и больше ничего. Крестись обѣими руками: извѣстно, чиновничья кровь заговорила. Тятенька въ судѣ строчилой служилъ: на грошъ амуниціи, на рубль амбиціи. Что она, въ церковь что-ли прйдётъ? Гришуху поставимъ у двери, да и не пустимъ ее.
Женихъ немного повеселѣлъ. Въ молодцовую вошелъ Степанъ Иванычъ.
— Николай Михайлычъ, подь-ка сюда; мнѣ съ тобой потолковать нужно.
Онъ привелъ его въ комнату. гдѣ стояло приданое невѣсты. Комната эта походила на мебельную лавку: она была вся заставлена стульями, комодомъ, туалетомъ, шкафами, диванами и прочей мебелью.
— Считай.
И Степанъ Иванычъ вынулъ изъ боковаго кармана пачку пятипроцентныхъ билетовъ.
— Десять тысячъ. Вѣрно? спросилъ онъ, когда Бирюковъ сосчиталъ билеты.
— Вѣрно-съ.
— Теперича давай ихъ сюда. Видишь, я кладу въ комодъ, въ верхній ящикъ.
Женихъ не хотѣлъ быть одинъ свидѣтелемъ всего этого и позвалъ своего отца. Въ присутствіи ихъ были положены деньги въ верхній ящикъ комода. Женихъ самъ заперъ его и ключъ положилъ въ карманъ.
— Ну, теперь сдѣлалъ все на чистоту. Обнимемся, сватъ.
И Степанъ Иванычъ обнялъ сперва свата, потомъ жениха. Вообще въ этотъ день женихъ не бываетъ долго у невѣсты и потому Николай Михайлычъ часу въ одиннадцатомъ ушелъ домой. Невѣста разобрала свой ларецъ и одѣлила дѣвицъ, которыя не ночевали эту ночь у нея и уѣхали съ своими родными домой.
Въ субботу наканунѣ дня свадьбы, къ жениху отправляли приданое. За приданымъ пріѣхалъ дружка. Съ нимъ было человѣкъ тридцать носильщиковъ, — всѣ въ синихъ кафтанахъ. У невѣсты ихъ угощали водкой и подарили по платку.
— Ну дай Богъ здоровья Николаю Михайловичу: вишь какъ онъ почитаетъ свою невѣсту, говорила сваха. — Народу-то, народу-то, что за приданымъ пригналъ. Со всѣмъ парадомъ понесутъ!
Дружка подошелъ къ комоду, отворилъ верхній ящикъ, вынулъ оттуда деньги и, сосчитавъ ихъ, положилъ себѣ въ карманъ.
Носильщики начали выносить мебель на дворъ. Дѣло дошло до перины. Подруги невѣсты сѣли на нее и не давали выносить. Началась церемонія выкупа перины.
— Отдайте, дѣвицы, говорилъ стоящій передъ ними дружка. — Я вамъ въ ножки поклонюсь!
— Экъ съ чѣмъ подъѣхали! кричали ему дѣвицы.
— Дешево даешь, домой не донесешь! замѣтила сваха.
— Чего-же вы хотите?
— Выкупу!…
— Ну, вотъ вамъ, проговорилъ дружка и вынулъ десятирублевую бумажку.
— Дешево цѣните! закричали дѣвицы. — Не отдадимъ! и запѣли:
Какъ на дружкѣ-то штаны Послѣ дѣда сатаны….
— Прибавляй, полно сквалыжничать-то. Вѣдь это перина, безъ нее никакъ ужъ не обойдешься, вещь самая нужная! говорила сваха.
Дѣвицы засмѣялись. Дружка далъ еще пятнадцать рублей.
— Мало, мало! кричали дѣвицы и снова запѣли туже пѣсню.
— Много-ли-же вамъ надо? опросилъ дружка.
— Давайте еще столько-же, тогда и отдадимъ.
— Ну хорошо дамъ, только мнѣ по поцѣлую отъ каждой.
— Ну, давайте!
Дружка далъ еще 25 рублей. Дѣвицы встали съ перины, запѣли пѣсню, въ которой говорилось, что «друженька хорошенькій, пригоженькій, на друженькѣ шапка во сто рублей, шуба въ тысячу» и дали ему обѣщанное, то-есть поцѣловали его.
— Ну, Василій Родіонычъ, теперь отправимся, только вотъ дорожку смочить надо, чтобъ не пылило. Ужъ по порядку такъ слѣдуетъ, говорила дружкѣ сваха.
Появилось вино. Дружка выпилъ восемь рюмокъ, почти каждая дѣвица требовала, чтобъ онъ пилъ за ея здоровье.
— Ну теперь ужъ пора ѣхать, отпустите меня дѣвицы, проговорилъ онъ не совсѣмъ твердымъ голосомъ.
Глаза его уже порядочно съузились. Прощаясь съ нимъ. мать невѣсты подарила ему матеріи на сюртукъ.
— Ну, прощайте!
— Стой, стой родной! Посошокъ на дорожку выпить надо.
Выпили посошокъ. Дѣвицы начали выносить на дворъ перину и подушки и укладывать ихъ въ карету.
Дружка надѣлъ шубу. Она была вся въ бантахъ изъ цвѣтныхъ лентъ. Въ то время какъ совершался выкупъ перины, дѣвицы успѣли украсить шубу.
Въ карету между подушекъ и перины сѣли дружка и сваха.
— Ну съ Богомъ! Трогайте! кричали имъ съ крыльца.
Карета поѣхала.
— Отворяйте ворота!
— Не отворимъ, выкупъ давайте! говорили стоящіе у воротъ; дворникъ, водовозъ и кучеръ Харламова.
Начался снова торгъ. За десять цѣлковыхъ ворота отворили и потянулась процессія. Впередъ несли кровать, ее несли шесть человѣкъ, далѣе комодъ, шкафъ и другую мебель. Шествіе замыкала карета съ периной, подушками, свахой и дружкой.
Сваха сидѣла съ образомъ въ рукахъ и шептала какія-то слова, могущія по ея мнѣнію принесть счастіе въ домъ жениха.
— Чье это приданое несутъ? спрашивали любопытные прохожіе у носильщиковъ.
— Харламовой, — за купца Бирюкова отдаютъ ее, съ важностію отвѣчаютъ носильщики и идутъ далѣе.
IV
Но вотъ насталъ день свадьбы. Не стану описывать сборы въ церковь со стороны жениха и невѣсты, но скажу, что вѣнчаніе было очень парадное. Церковь была въ полномъ освѣщеніи и на клиросѣ пѣли невскіе пѣвчіе. Подъ конецъ апостола дьяконъ такъ хватилъ «а жена да боится своего мужа», что даже невѣста вздрогнула, а мужчины одобрительно переглянулись и подумали: «вишь какая сила!»
Теперь отправимтесь, читатели, на обѣдъ и на балъ въ квартиру кухмистера.
