Богова делянка - Луис Бромфилд
Он не верил в то, что в разложении и коррупции повинны ирландцы. Просто эта нация обладала политической жилкой и умела сыграть на нечестности бизнесменов. При чем тут ирландцы, когда речь идет об их стране или о правительстве в Вашингтоне? В темных делишках, которые почему-то не предавались гласности, неизменно фигурировали новоанглийцы или потомки новоанглийцев, переселившиеся на Средний Запад. По твердому убеждению старого Джеми, вовсе не пуританизм был причиной краха республики, а бизнес. По его мнению, Александр Гамильтон был гением, только гением бесславным, выскочкой и оппортунистом, блестяще одаренным юношей, приехавшим в Америку с Антильских островов в поисках счастья и не сумевшим вовремя умереть, чтобы сохранить доброе имя. С Гамильтона все и пошло. Корень зла был в его доктрине, согласно которой управление страной должно находиться в руках не демократов или аристократов, а в руках плутократов. Он успел насмотреться, как шла порча от идей Гамильтона и его теорий, постепенно парализовавшая правительство. На его глазах республикой, демократией стали управлять, как коммерческим предприятием, и она быстро превратилась в вотчину лавочников и менял, которые вкладывали в нее капитал, рассчитывая получать дивиденды в виде законов, тарифов и земельных наделов. Довелось ему повидать и то, как американцы стали постепенно взирать на подобные сделки без возмущения, без протеста, без жалоб.
Для него самым горьким свидетельством поражения было то, что теперь рядового гражданина интересовало исключительно собственное благополучие, что же касается чувства долга, порядочности и чести, то на это ему было в высшей степени наплевать. И в совершенное недоумение приводили его люди, умевшие прикрывать свои некрасивые поступки красивой миной добродетели, люди, обладавшие характером, умом и способностями и ставившие себе в заслугу, в достоинство умение одурачить кого-то. И главное, они вовсе не были лицемерами, просто, постепенно сдавая позиции, они поверили, что купля-продажа, умение найти компромисс, предать кого-то узаконены новой системой и новой политической философией, и, следовательно, с этим приходится мириться на благо всем и главным образом на благо бизнеса. Он никак не мог понять нескрываемого восхищения, с которым американцы смотрели на известных своими злоупотреблениями чиновников, которые сумели и состояние нажить, и от уголовной ответственности уйти. Он не понимал, как это можно низводить святое дело управления страной до уровня бизнеса, не понимал он и людей, обожествлявших материальный успех. Ему — и, по-видимому, больше никому — подкуп казался преступлением, не менее тяжким, чем взяточничество. Каким образом стали бы подкупными должностные лица, если бы не было бизнесменов, подкупающих их? И не ирландцы были в его представлении совратителями или совращенными, потому что среди людей, которых он знал, не было ирландцев, а только американцы и в большинстве своем — новоанглийцы.
Под конец жизни он уверовал, как уверены в том большинство иностранцев, что единственное, что по-настоящему интересует американцев, — это процесс обогащения и материальные блага. Надо ли, спрашивал он, посылать американских солдат на убой ради защиты интересов миллионеров, чтобы те могли продолжать и дальше грести деньги? Надо ли посылать войска подавлять восстания и беспорядки, спровоцированные бизнесменами?
Много лет спустя бескомпромиссность старого Джеми стала для Джонни объектом величайшей гордости. К старости, когда Джеми устал от жизни и растерял все свои иллюзии, бескомпромиссность эта выродилась в фанатизм, который был так отвратителен ему самому когда-то в бостонских борцах за отмену рабства. К старости он сменил свои либеральные убеждения безо всякого перехода на радикальные, потому что ему казалось, что жизнь в Америке стала невыносимой. Лет в девяносто методы анархистов и радикальных профсоюзов казались ему вполне приемлемыми.
Он вступил в республиканскую партию, потому что республиканская партия была против рабства, но воровство и грубые, беззастенчивые махинации этой партии при Гранте оттолкнули его. Честный шотландец никогда не забывал, что и тут не обошлось без новоанглийцев. А когда республиканцы, чтобы прикрыть собственные жульничества, начали науськивать северян на южан и всячески разжигать страсти, он навсегда порвал с ней. Один раз, много лет спустя, у него возникло искушение вернуться в партию — когда Теодор Рузвельт, прикинув все «за» и «против», согласился возглавить прогрессивное крыло партии, — но он не поддался искушению, слишком уж скользким политиком казался ему герой Сан-Хуана.
Он жил так долго, что увидал на посту президента Вудро Вильсона, и в те короткие минуты, когда не клевал носом и сознание его не блуждало среди теней минувшего, в минуты, когда на него нападал прежний пыл, он мог часами говорить о Вильсоне. Вот это человек, сильный человек, честный до мозга костей, каким и должен быть вождь! Человек, не забывший идеалов, к которым стремились основатели страны, человек, который делал дело, а уж если говорил, то, по крайней мере, с толком, не ограничивался пустыми угрозами или завуалированными фразами, которые потом можно истолковывать и так и эдак. Джеми знал все речи и обращения к народу Вильсона и весь длинный список хороших законов, которые он провел в жизнь. То, что он был плохим политиком, еще больше возвышало его в глазах старого Джеми. Прямо будто под конец его жизни на землю сошел мессия.
Джеми не дожил до возвращения к власти партии, которую всегда называл «партией лавочников и менял», и ему не пришлось узнать — на этом свете, во всяком случае, — обо всем, что произошло во время президентства Гардинга, не узнал он также о «системе безопасности» и о нерешительности преемников человека, бывшего родом из соседнего округа. За несколько месяцев до смерти он как-то раз вспылил совершенно по-старому и кричал с возмущением старому приятелю, пересмотревшему свои убеждения: «Вот погоди! Еще увидишь, куда они нас заведут, эти твои банкиры и бизнесмены!
