Богова делянка - Луис Бромфилд

свой опыт и практические знания, землю не любила. Ферму она любила сентиментальной любовью, потому что здесь прошла почти половина ее жизни и потому что с ней были связаны многие воспоминания. Она с удовольствием сохранила бы Ферму в качестве сувенира, как что-то не имеющее отношения к жизни ее и ее детей, но посвящать себя Ферме она не хотела и потому каким-то уголком своей души возненавидела ее. Элин Уиллингдон, таившей тщеславные замыслы, казался до глубины души оскорбительным вид пашущего или возящего навоз Джонни, и она твердо решила положить этому конец. Потерпев поражение в открытых стычках, она решила прибегнуть к дипломатии, однако дипломатические способности отсутствовали у нее полностью. Ей, как и старому Джеми, было куда больше с руки действовать дубиной, чем рапирой, и все ее тщательно завуалированные намеки и тонкая, по ее мнению, пропаганда были на деле мучительно очевидны. Почти все ее старания сосредоточились на Джонни, поскольку она знала, что младший сын, ненавидевший все, что имеет отношение к сельскому хозяйству, находится вне опасности. Она говорила о богатстве (вот уж чего никогда не видать фермеру), о далеких путешествиях, о музыке и театрах (хорошо знала, на что бить). Пренебрежительно отзывалась о соседях — о вдове Макдоналд и о Шинцах, о пьянице Айке Ансоне и об этом ничтожестве — научном фермере, управлявшем бывшим поместьем Джоба Фини. Ну почему, спрашивала она, ее сын должен жить среди такой публики? Со своим безошибочным чутьем она великолепно угадывала уязвимые места. И если она колотила по ним дубиной, вместо того чтобы колоть рапирой, ему от этого было не легче. Только одну черту в характере Джонни она упустила — упрямство. Очевидно, она просто не отдавала себе отчета в том, что такое упрямство порой бывает непрошибаемо.

Но в своей борьбе она имела мощных союзников — возможно, даже не догадываясь, насколько мощных и многочисленных, — потому что Джонни пошел не только от нее и от старого Джеми, но и от всех прочих предков, неуравновешенных, бурных, непохожих друг на друга людей. Сам Джонни твердо решил добиваться успеха. Со всей добросовестностью он хотел стать хорошим, преуспевающим фермером, каким был когда-то старый Джеми. Он знал, что эта жизнь хороша, но бывали моменты, когда он знал с той же достоверностью, что жизнь эта может быть хороша только в том случае, если человек сумеет подавить в себе все другие чувства, кроме страстной любви к земле. Месяц шел за месяцем, и постепенно он стал понимать, что ему — человеку сегодняшнего дня — приходится отказываться от большего, большим жертвовать и большим поступаться, чем старому Джеми в его время, не говоря уж о Полковнике. В семнадцать лет его иногда одолевали сомнения вроде тех, которые испытал Полковник, обняв напоследок своего друга-иезуита и осознав вдруг, что в погоне за несбыточной мечтой отвернулся от всего, что было ему по-настоящему дорого. Но Полковнику не приходилось жаловаться на недостаток впечатлений, даже переселившись в нетронутое цивилизацией место, да и у старого Джеми было многое, помимо Фермы. Политика, например, и борьба за отмену рабства, и лекции, и создание школы-интерната, теперь уже полуразвалившейся. У него были соседи, наконец. Он жил полной жизнью.

В редкие минуты, когда сомнения нападали на Джонни, он осматривался по сторонам и не видел почти ничего. Фермер больше не имел политического значения, и даже если бы сам старый Джеми родился заново и начал свою жизнь в Округе — напористый, с кальвинистскими замашками, готовый палками загонять сограждан в благопристойную жизнь, — то и у него ничего не вышло бы, потому что материал был уже не тот. Что можно сделать с горсткой дышащих на ладан стариков, несколькими сотнями вялых арендаторов и твердолобыми, ко всему безразличными крестьянами? Жизни, которую знал старый Джеми, того мира просто больше не существовало. Можно, конечно, было читать — хотя времени для чтения у настоящего фермера почти не оставалось, — но ведь человеку нужно еще и общество, нужны люди, с которыми можно поговорить, а когда Джонни оглядывался вокруг, взгляда остановить было не на ком.

Союзниками Элин Уиллингдон были и соображения экономические — не в пример ее доводам они были внушительны и бесстрастны. Они подстерегали вас на каждом шагу, вы сталкивались с ними каждый день, каждую неделю, каждый месяц — они злили, приводили в отчаяние, и деваться от них было некуда. Какой смысл завертывать по одному в бумажки яблоки, паковать их в ящики и отправлять в восточные штаты на огромные рынки, если перевозка и посредники стоили так дорого, что фермеру ничего не оставалось, а посредники норовили к тому же скостить с оптовой цены еще несколько драгоценных долларов, потому-де, что яблоки пришли побитыми и подпорченными, а проверить, так ли это, у фермера не было никакой возможности. Какой смысл выращивать пшеницу, когда гораздо выгоднее скармливать ее свиньям, чем продавать по цене, которую вам за нее дают? Какой смысл иметь прекрасное молочное хозяйство, не дающее никакого дохода, тогда как владельцы фабрик сгущенного молока уверенно богатеют и строят себе роскошные дома? Зачем выращивать картофель, если весь доход — да и то неверный — выражается в нескольких долларах с поля? Зачем? Зачем? Зачем? На все существовал один неизбежный ответ. Нужно или бросить Ферму совсем, или жить, как Шинцы — ограничивая себя буквально во всем, но и тогда самое большое, на что вы могли рассчитывать, это отложить несколько сотен долларов в год.

Джонни продолжал упрямо бороться даже после того, как его отец понял, что их затея легкомысленна и безнадежна, и все же бывали минуты, когда в разгар полевых работ Джонни тоже вдруг начинал отчетливо видеть, что ничего из этого не выйдет. Бывали минуты, когда на него нападало неодолимое беспокойство, желание бросить все и бежать прочь. Но он знал, что если уедет, то никогда больше не вернется. Если уж он убежит, то куда-то далеко, не только за пределы Города, но и Округа, даже штата, потому что, помимо Фермы, в мире, в котором он вырос, места ему не было. Не его была в том вина, а его предков и истории.

16. КОНЕЦ

И вот ранней весной, едва только сошел снег с полей, старый Джеми умер. Был первый по-настоящему теплый весенний день, и он потребовал, чтобы его отвезли по непросохшей, а местами и не совсем оттаявшей дорожке в лес, где Джонни с отцом варили патоку. Брат Джонни, осторожно катя кресло по колдобинам и по лежащей толстым ковром прошлогодней листве, привез