Богова делянка - Луис Бромфилд
Шинцы, говорил он, знают, чего хотят, а это в жизни большое дело. Цель, поставленная ими себе, была честна, и он при своей честности не мог не уважать их. Все их помыслы были сосредоточены на одном — они твердо решили вернуть истощенной, измученной арендаторами почве ее былое плодородие. Они хотели, чтобы их земля себя оправдывала, и ради этого готовы были идти на любые жертвы. Для них содержимое выгребной ямы не было чем-то отвратительным, отталкивающим — это был дар божий, прекрасный, чудодейственный дар, благодаря которому их кукуруза вырастет на будущий год выше и зеленее, чем у соседей. Все удовольствия были навечно устранены из их жизни, поскольку малейшее удовольствие могло замедлить их движение по пути к цели, ради которой они жили. Они не интересовались политикой, не интересовали их и эксперименты, проводившиеся на разных частных станциях, ставивших себе задачу найти панацею от всех фермерских бед. Они знали землю. В этом обобранном новом краю она была точно такой же, как в Силезии. У них был собственный способ засевать и удобрять свою землю — способ старый, как мир. Они знали, что новомодные выдумки бессильны оплодотворить землю, так же как бессилен молодой человек в пенсне оплодотворить машинным способом коров-машин. Шинцы жили замкнуто, они не могли тратить время на визиты и приемы. Они знали, если ты работаешь на земле, твой труд нескончаем, что стоит кончить одну работу, как тут же встает другая. Не успеешь ты выполоть один сорняк, как рядом вырастает другой. Поэтому они приносили себя в жертву своей земле, жили замкнуто, занято, отгораживаясь от всех и желая только, чтобы их оставили в покое. Они не признавали другой жизни, и старый Джеми, полезный гражданин, сам одержимый желанием совершенствовать род человеческий, понимал и уважал это в них, хотя сам он никогда не смог бы так жить. Шинцы были крестьянами. Больше всего уважал их старый Джеми за то, как они обращались со своей землей. С полей, брошенных десять лет назад за негодностью, они снимали теперь лучший урожай в Округе. У них были прекрасные коровы, прекрасные свиньи, и их рослые лошади выглядели гладкими и холеными. Лучше вести свою ферму было невозможно. Большего дохода не дала бы ни одна ферма. У них не оставалась невозделанной ни одна полоска земли, ни одна канава.
Но старый Джеми знал, что денег у них нет. Он знал, что при всей своей работе, при всем своем прилежании они могли разве что отложить иногда несколько сот долларов в год, которые вносились в счет долга по закладной. Ему представлялось издевательским положение вещей, при котором человек, работая как вол, мог получать за это жалкие гроши. По всей вероятности, он был слишком стар, а люди, подобные Шинцам, слишком новы в этих местах и слишком непохожи на всех остальных, чтобы он мог понять их. Он не понимал, что у них, как и у него самого и у Полковника, своя мечта и, как и в их случае, деньги не играют тут никакой роли. Шинцам дела не было до демократии и до Утопии. Им было наплевать на все остальное человечество, лишь бы их самих оставили в покое. Они мечтали о земле — доброй, теплой темной земле. В них таилось страстное, тысячи лет настаивавшееся желание иметь свою землю — все равно какую. Пусть бы это был склон скалистой горы или клочок пустыни, через короткое время они очистили бы ее от колючек, растолкли бы камни в порошок и получили бы хорошую плодородную землю. Они работали отнюдь не ради денег и не ради пустых развлечений, которые можно иметь за деньги. Деньги им были нужны постольку, поскольку они давали возможность прикупить еще новую землю. Вот в чем заключалась их мечта. Старый Джеми никогда не знал раньше настоящих крестьян, и Шинцы приводили его в недоумение.
Они были родом из Силезии, и глава семьи Герман, флегматичный, честный человек, к шестидесяти годам сохранил силу и выносливость сорокалетнего мужчины. У него была огромная золотистая борода без единого седого волоска и голубые глаза; иногда воскресным вечером он любил выкурить большую фарфоровую трубку, на чашечке которой была изображена немецкая девушка с льняными волосами в рамке из незабудок. Он так никогда и не научился свободно говорить по-английски и в редкие минуты возбуждения переходил на гортанное силезское наречие.
Как и подобает крестьянину, он имел сыновей — четырех, — и все они разделяли его страсть к земле. Они не были балаболками и охотниками до легкой жизни, которые удирают в города, чтобы стать коммивояжерами или клерками в конторах. Все четверо были дюжие молодцы, целеустремленные и упорные.
Старая миссис Шинц была хрупкая невысокая женщина. У нее была какая-то опухоль, и иногда она так плохо себя чувствовала, что еле держалась на ногах. Она так и не научилась говорить по-английски, но, поскольку она никогда не выходила с фермы, а соседки навещали ее крайне редко, особенной нужды в этом не было. И она тоже, как муж и сыновья, жила только ради земли, ради дома, коровника и курятника.
Старый Шинц не имел никаких сомнений насчет того, что станется с его имением. У него было четыре здоровенных сына, и ни один не вынашивал завиральных идей насчет того, чтобы променять привольную жизнь на ферме на прозябание в Городе. Все они были уже взрослые, всем было пора обзаводиться собственным хозяйством, и они постепенно скупали земли, граничившие с их усадьбой. Третий сын Франц уже примеривался, как бы ему купить пришедшее в полный упадок поместье миссис Вилкокс. И действительно, еще до отъезда Джонни старая миссис Вилкокс умерла, и ее земля перешла во владение Франца и его жены, и не прошло и года, как и эта ферма приобрела совсем другой вид. Двор был расчищен, дом покрашен, изгороди починены, и тонны навоза, годами лежавшего на скотном дворе, вывезены на поля. Людям вроде пьянчуги Айка Ансона казалось, будто Шинцы обладают какой-то магической силой, но всей магии тут было тяжелый труд да такая страстная любовь к земле, что для нее не существовало никаких преград.
Вот каких соседей приобрели Джонни и его отец, ставши фермерами. С этими людьми они
