Сущность - Фрэнк де Фелитта
– Зачем? – спросил Гэри.
– Чтобы призвать сущность.
Шнайдерман повернулся к доктору Кули и задумался, не было ли у нее своего психического срыва.
– Вы хотите ее поймать? – недоуменно спросил он.
– Понаблюдать за ней. Если сможем.
– А если предположим, что она возьмет и не явится?
– Значит, не явится, – ответила доктор Кули, не обращая внимания на сарказм. – Я объясняла, доктор Шнайдерман. Мы тут ничего не придумываем.
– Я бы хотел поговорить с Карлоттой, – попросил он.
Доктор Кули замерла, оглядывая ординатора.
– Нет. Лучше держать ее в изоляции.
– Совсем недолго.
– Мне придется настоять на своем, доктор Шнайдерман.
Шнайдерман перевел взгляд с доктора Кули на мониторы. Карлотта объясняла что-то Механу, свободно жестикулируя, а затем улыбнулась.
– Видите? – сказала доктор Кули. – Она в прекрасном настроении.
Шнайдерман побрел в темный коридор. На мгновение он будто заблудился. Но затем увидел дверь в экспериментальную камеру. И подошел к двери. Ему нужно с ней поговорить, проанализировать свои чувства, понять, почему он так на ней зациклился. И наконец снова взять свою жизнь под контроль.
Шнайдерман вдруг прислонился к двери. К его удивлению, та поддалась. Несомненно, никто не ожидал, что он попытается войти. Но нет, дверь открылась, потому что Карлотта открыла ее изнутри. Она выходила в коридор. Это застало Шнайдермана врасплох.
– Карлотта, – нерешительно произнес он.
На мгновение она испугалась, не ожидая увидеть кого-либо в темноте. Когда ее глаза привыкли, она узнала стоявшую перед ней фигуру. Затем застенчиво произнесла:
– Здравствуйте, доктор Шнайдерман.
Гэри мельком увидел помещение за ее спиной – точную копию дома, в котором он уже однажды бывал.
– Здесь создали естественные условия, – почти гордо сказала женщина. – Чтобы поймать его.
– Так они вам говорят?
– Так они поступают.
– И вы в это верите?
– Я хочу верить.
Ее глаза сверкали в глубоких тенях коридора. Шнайдерману хотелось схватить ее, заставить выслушать, проникнуть за те стены, которые она позволила другим воздвигнуть вокруг себя.
– Возвращайтесь к… терапии, – он чуть не сказал «ко мне».
Карлотта печально улыбнулась.
– Вы как ребенок, доктор Шнайдерман. Вечно хотите того, чего не можете получить.
– Карлотта, – хрипло произнес он, – в глубине души вы знаете разницу между реальностью и фантазией.
– Я не понимаю, о чем вы.
– Они мошенники.
Карлотта сердито отвернулась.
– Вы все повторяете одно и то же, – сказала женщина. – И я даже не понимаю зачем.
– Разве не понимаете?
– Нет.
– Потому что я забочусь о вас.
Она рассмеялась, резко и неожиданно, но без злобы.
– Вы мне очень дороги, Карлотта.
Женщина казалась встревоженной. Она отступила назад, поплотнее заправила блузку в юбку, затем снова посмотрела на доктора в замешательстве.
– Что ж, вы очень странный человек, доктор Шнайдерман, – сказала она.
– Я просто не хочу, чтобы вы замыкались в себе, – сказал он. – Иногда нужно наладить контакт хотя бы с одним человеком, иначе теряется связь с реальностью.
– Я пыталась, – с горечью сказала Карлотта. – И что из этого вышло? Джерри не отвечает. Для меня он все равно что мертв.
– Но не все такие, как Джерри. Иногда нужно тянуться, несмотря на боль и страдания…
– На что вы намекаете, доктор Шнайдерман?
– Я говорю о том, – сказал он, собрав остатки достоинства, – что мы с вами можем установить такой контакт.
Карлотта молчала. Ее черные глаза по-звериному блестели в темном коридоре.
– Я не хочу вступать в контакт, – сказала она.
– Вы понимаете, о чем я?
Это был тупик. Шнайдерман больше не мог читать по ее лицу. Он перестал сдерживать свои чувства. В присутствии Карлотты они полностью им овладевали. Шнайдерман никогда еще не чувствовал себя таким одиноким. В одно мгновение он понял, почему доктор Вебер научился не обращать внимания на человеческие эмоции в общении с пациентами. Подобные боль и изоляция от нее были невыносимы.
– Я ценю вашу заботу, – сказала Карлотта со странной категоричностью.
– Хорошо, – недоуменно ответил доктор Шнайдерман. – Наверное, именно поэтому я и пришел. Убедиться, что вы все поняли.
Не говоря больше ни слова, Карлотта открыла дверь и вошла в камеру. Тяжелая дверь захлопнулась, автоматически закрывшись на замок. Но перед этим Шнайдерман увидел ее, и это видение мучило его во сне. Очертания ее фигуры в красивой блузке и юбке, одинокой женщины в своем выдуманном мире. Эти пронзительные глаза, столь же беспомощные, сколь и демонические, уничтожали все остатки его независимости. Теперь Гэри понимал, что их судьбы переплелись. Он глупо, неуклюже шагнул назад, пытаясь найти выход из коридора.
Час спустя Шнайдерман терпеливо слушал, как мужчина с ожирением объясняет, что он не смог удержаться и заказал в ресторане самый большой десерт. Но внутренним взором Шнайдерман видел Карлотту, ее едва различимую под блузкой фигуру и ее горящие черные глаза.
Слушая монотонный монолог тучного мужчины, Шнайдерман открыл для себя истину психиатрии, которая приходит только с опытом. Некоторые пациенты, несмотря на все старания соблюдать дисциплину, могут наскучить, разозлить и показаться совершенно несносными. Встревоженный этим открытием, Шнайдерман с новой силой постарался помочь сидящему перед ним человеку.
Поздно ночью Шнайдерман курил в своей комнате общежития и размышлял о том, что всего несколько месяцев назад для него не существовало такого понятия, как чувства. Психиатрия была спокойной, точной дисциплиной, хирургией разума. Но теперь он понимал, что ни один человек не застрахован от своих чувств. Ему надо было разобраться в деле Моран и во всем, что оно для него значит, или он навсегда потеряет свою психологическую независимость.
Выбросив из головы все мысли, кроме Карлотты Моран, Шнайдерман попытался взглянуть на нее с клинической точки зрения и как можно более объективно: не очень молодая, довольно симпатичная женщина с тремя детьми, один из которых почти взрослый; больная, сбитая с толку жертва собственных глубоко подавленных проступков и вины, борющаяся за выживание в отвратительном кошмаре, созданном ею самой. Это было совершенно очевидно. Явно и понятно. Лишь он сам был элементом, который постоянно ставил в тупик, сопротивлялся анализу и пониманию. Что ему делать в центре ее искаженного пейзажа? Какая слабость заставила его поддаться этой шизоидной соблазнительнице? В психиатрических кругах это считалось клише. Если бы это не было так чревато всеми элементами нарастающей трагедии, то стало бы просто смешным – черная комедия с ним, Шнайдерманом, в главной роли.
На его губах появилась улыбка, когда он внезапно представил ошеломленное лицо своей матери после хороших новостей. «Привет, ма, я влюбился в сумасшедшую. Нет, она не еврейка». Улыбка все росла и
