Богова делянка - Луис Бромфилд
Именно для Джонни еще до его рождения мать составила целую библиотеку с полными собраниями сочинений Диккенса и Джордж Элиот, Теккерея и Вальтера Скотта. Как только Джонни научился говорить и немножко думать, она начала упорно подталкивать его к цели, избранной ею для него. Достаточно часто делалось это отнюдь не дипломатично, потому что кем-кем, а дипломатом назвать ее было нельзя. Когда Джонни немного подрос, его стали заставлять прочитывать каждый день определенное количество страниц, точно так же заставляли его сестру по два часа в день упражняться на рояле. Но чтение все же не столь утомительно, как гаммы, и Джонни продирался без больших мучений даже через такие тяжеловесные труды, как книги Купера, Скотта и Стивенсона, хотя принудительное чтение породило у него и к этим авторам с их многословием, и к историческим романам вообще отвращение, от которого он потом всю жизнь не мог отделаться. Чтение Джордж Элиот доставляло ему удовольствие, Мередита он не понимал, хотя, будучи мальчиком смышленым, не мог не раздражаться излишней эксцентричностью его стиля. Но по-настоящему Джонни наслаждался Диккенсом, Теккереем и Бальзаком. Читая их, он, казалось, открывал для себя романтический мир, не имевший ничего общего ни с Городом, ни с Округом, — суровый, полнокровный мир, к которому его неодолимо влекло.
Ему никогда не приходило в голову, что истории, которые описывались Бальзаком, Диккенсом и Теккереем, случались и в их Городе и в их Округе, что герои романов этих писателей встречались повсюду, куда ни глянешь. Город был скучен, тускл и обыден. Только люди, живущие за его пределами в большом мире, могли быть романтичны и интересны, только они настоящие, как герои Теккерея и Бальзака. Люди же вроде полезного гражданина — старого Джеми, — Старика, бабушки Джейн, доктора Трефьюзиса, прабабки Джонни — неуравновешенной, несчастной Марианны, были слишком близкими и привычными, как собака, спящая на ковре в гостиной.
Большую часть своего раннего отрочества Джонни прожил в воображаемом мире, населенном исключительно героями произведений великих романистов, и постепенно это раннее чтение отразилось на характере мальчика, по натуре склонного к самоуглублению, и заставило его заинтересоваться жизнью, характерами и личными особенностями окружающих. Этой пользы мать Джонни никак не могла предусмотреть, но с другой стороны она всегда упорно шла к основной цели, игнорируя побочные явления. И Джонни сохранил на всю жизнь глубокую благодарность ей за то, что она — вольно или невольно — заставила его интересоваться другими людьми, вместо того чтобы постоянно копаться в себе.
Впервые мать Джонни дрогнула и слегка растерялась, намечая жизненный путь своего младшего сына — возможно, потому, что родился он в то время, когда Джеймс Уиллингдон только начал заниматься политикой и она сама с головой ушла в предвыборную кампанию. Детство и отрочество напролет он часами играл на рояле гаммы и читал книги, с трудом подавляя ярость, так как и то и другое было совсем ему не по характеру: впоследствии он пытался писать, пытался стать музыкантом, но ничего не добился, потому что душа его не лежала ни к тому, ни к другому. Уэльс и Гексли говорят, что теория внутриутробного воздействия не имеет под собой никакой почвы. Вне сомнения, они правы, но я знаю, что из всех детей Джеймса и Элин Уиллингдон только младший, родившийся в разгар политической кампании, был наделен качествами политического деятеля. Он всегда был приветлив, приятен в обращении, эмоционален и настойчив. Как и остальные члены семьи, он был нетерпелив, но терпим, и умел всегда находить компромиссное решение — непременное качество прирожденного политика. Откуда-то должен же он был получить эти черточки характера. Лицом он как две капли воды походил на старого Джеми, но старый Джеми к компромиссу был не способен и в любом случае шел напролом.
14. ВОЗВРАЩЕНИЕ
Итак, пока отец Джонни задумчиво брел по своей жизненной тропе, мать энергично продвигалась по своей, подталкивая впереди себя детей. Иногда они сбивались с пути и забредали в места, не сулившие выгод или грозившие нравственными потерями, но в конце концов она, как надежная овчарка, неизменно вызволяла их из артистических и житейских дебрей и снова загоняла на правильный путь.
А тем временем финансовое положение семьи становилось все хуже и хуже. Разоренные фермы продолжали поглощать все деньги, и мать Джонни все чаще восставала. Дали бы ей волю, она быстро привела бы дела в порядок, но поддержки она не могла найти ни в ком. Муж был против нее, и переломить его спокойное упрямство очень часто оказывалось невозможно: против нее были и сыновья — брошенные фермы казались им прелестными райскими уголками, посещение которых приносило много чистой радости; но, самое главное, старый Джеми отказался встать на ее сторону. Возможно, это было выше его сил. Он родился на земле. Всю свою жизнь он жил ею, ненавидя города и тесноту. Даже в старости он не сдался и продолжал бороться, без надежды на успех, за дело фермеров. В глубине души он твердо знал, что нет ничего прекрасней и почетней для человека, чем труд земледельца. И пока он сидел сложа руки в Городе, ненавидя его как злейшего врага, он видел свою собственную Ферму — гордость и основу всей его жизни, — быстро скатывающуюся до уровня заброшенных, заросших сорняками усадеб, которые без конца покупал и продавал отец Джонни. Думаю, что зрелище это доставляло ему непрестанное страдание, и каждая печальная поездка на Ферму приносила все новые и новые огорчения. И кончилось тем, что он-то и предал свою дочь, предложив план, грозивший крахом делу всей ее жизни.
В течение долгого времени робкая мысль зрела в его уме под настороженным оком Джонниной матери. В этой войне на стороне Элин была бы дочь, но дочь вышла замуж за инженера и уехала с ним на Запад. Помощи ждать было не от кого. А мысль зрела, подобно облачку в чистом небе, которое растет и превращается в тучку, грозящую непогодой. Никаких разговоров на эту тему
