Бунт - Владислав Реймонт
Но сейчас, как только эта пара пришельцев начала нести дикую смерть и опустошение, сердца болотных обитателей затрепетали в ужасе. Ни один поступок этих двоих не ускользал от их пристального внимания. Они и не догадывались, что из каждой топи, из каждого куста, с каждой кочки за ними следили невидимые глаза, и вести об их преступлениях разносились дуновением ветра по всем болотам, в самые дальние уголки. И воздушная стража не дремала. Чайки, чьи яйца они пили охотнее всего, кружили без устали, криками предупреждая о каждом их движении. И крачки смело летали над ними с коротким боевым кличем. Даже журавли опускались низко, чтобы увидеть этих общих врагов, потому как уже никто в этом рае пернатых не чувствовал себя в безопасности в собственном гнезде. Легавая со своим дьявольским нюхом находила даже наиболее тщательно спрятанные гнездовья, а Рекс помогал в их разорении, не опасаясь ни тяжелых клювов диких гусей, ни их бьющих, словно молотилки, крыльев. Лишь журавли и аисты своими страшными клювами заставляли себя уважать. На них псы не нападали, хотя легавая не раз их выслеживала. И так им полюбилась жизнь, полная ярких переживаний и чудесных приключений, что они почти позабыли о людях и их мире…
Лишь иногда, по ночам, когда легавая спала, нежно прижавшись к Рексу, в нем пробуждалось что-то вроде тоски по усадьбе и по давно уже не приходившему Немому. А со временем любовница начинала тяготить его, ему опротивела та жестокость, с которой она терзала побежденных. Он уже пресытился мясом и кровью, пресытился любовью и пресытился счастьем этой дикой жизни. Рекса начинала беспокоить непонятная тревога о завтрашнем дне. Временами он чувствовал какую-то недалекую опасность. Как-то раз, почуяв струю порохового дыма, пес задрожал в тревоге. А однажды ночью четко услышал эхо далеких выстрелов. Или голос барыни вновь гремел в его ушах так страшно, что Рекс убегал из своего логова. Не рассказывая о своих терзаниях, он мог порой улизнуть на самый край болот и в нарастающей тоске ловил отзвуки, долетавшие со стороны усадьбы. Тут же перед его глазами вставали воспоминания о перенесенных обидах, и в нем пробуждалась такая дикая жажда мести, что пес выл от бессильной ярости, роя землю когтями. После этих тайных прогулок он становился будто бы нежнее с легавой, но при этом более жестоким ко всему, что попадалось ему в лапы.
Одной лунной, наполненной непередаваемым пением ночью Рекса разбудил тревожный крик гусей, за которым наступила внезапная гробовая тишина. Суки рядом не было – она лежала перед избушкой, била хвостом и клацала дрожащими челюстями. Поверху стелился какой-то странный настораживающий запах. Пес вскочил на крышу избушки и, потянув носом на все стороны, несмотря на сильный запах болот и журавлиных гнезд, отчетливо почувствовал волчий смрад.
Готовый к прыжку и борьбе, Рекс поводил носом и ушами во все стороны. Волк притаился где-то недалеко, ходил кругами; треск сухих стеблей и шорох задеваемых им камышей, напитанных ночной росой, были все ближе. Наконец в тишине раздалось короткое лающее ворчание. Сука, сделав пару бешеных прыжков и неожиданно развернувшись, забилась в самый темный угол избушки. Рекс бросился огромными скачками навстречу врагу. Волк удрал, и все успокоилось. Но на следующую ночь, когда луна взошла над лесами и заиграла искрами на мертвых черных водах, из ольховых зарослей послышалась любовная песнь волка. Песнь была полна таких страстных рыданий и пронизана такой тоской и призывностью, что легавая, несмотря на тревогу, как будто инстинктивно кинулась к нему.
И тогда голос пса, как зловещий рокот, загрохотал в ночной тиши.
– Чего хочешь, крысоед? Помнишь, как я твоему отцу лапы переломал?
Тревога объяла болота, когда, подобный грому, раздался второй голос:
– Пожиратель помоев! Лизатель кастрюль, слушай, что говорит свободный господин!
– Смердящий помет паршивой матери!
– Тебе только гусей сторожить и сносить удары от хозяина! Я еще повыпущу тебе кишки, так и знай!
– Девки прогнали тебя метлами с помойки, так ты сюда явился, дохлятина!
– Ты, кожаный мешок, я ни одной твоей косточки целехонькой не оставлю!
– Я оттащу твой труп на навозную кучу, пусть тебя там вороны расклюют.
– Молчи, лакей, сорвавшийся с цепи! Молчи, когда говорит свободный!
Легавая вернулась и, будто окаменев на месте, с задранной головой, поднятой лапой, полная дрожи, опасений и наслаждения, ожидала конца этой песни, которая, словно буря, неслась в ночной тиши так, что все вокруг умолкло и попряталось в самых тайных убежищах. Даже ветер притих, встала вода, а наклонившиеся деревья и тростники, казалось, прислушивались к этому воющему урагану ненависти.
– Живодеры выделают твою шкуру, чтобы мне было на чем лежать! Иди ближе, трусливый баран, ближе, я тебе клыками ребра пересчитаю! Ближе! – выл Рекс с презрением.
– Ублюдок! Я еще отпраздную свадьбу с твоей сукой, а ты, пес, на ней споешь!
– Я жду тебя, дохлая падаль! Смерть тебе пропою! Смерть! – завыл Рекс и мощными прыжками достиг зарослей, в которых мелькали зеленоватые зловещие глаза. Пес и волк бросились друг на друга и сплелись в смертельной схватке. Они метались по земле клубком страшных воплей, хрипов, борьбы и жестокой ненависти. Более рослый, хотя и не настолько сильный и опытный в драках, Рекс схватил волка и, придушив его, яростно бил им о землю. Волк, последним усилием вырвавшись из лап смерти, понесся прочь с безумным воем.
Борьба длилась недолго, но Рекс, смертельно уставший, обагренный кровью, истерзанный когтями, рухнул на землю. Легавая, покорно скуля, зализывала его раны и, пока они не зажили, исправно приносила ему пойманных птиц. И несмотря на то что при воспоминании о побежденном ее охватывала дрожь неудовлетворенного желания, она верно и с безграничным послушанием служила победителю.
Все вновь стало по-старому, но оба они, вдохновленные триумфом, просто обезумели, все болота огласились неумолкающими стонами убиваемых без милосердия и необходимости. Рекс, упоенный победой, силой, страхом, который он пробуждал в окружающих, и обожанием суки, считал себя полноправным хозяином этих бескрайних трясин и распоясался до такой степени, что готовился бросить вызов людям.
Но произошло нечто совершенно непредвиденное.
Как-то ближе к вечеру, когда оба они спали в тени избушки, солнце уже садилось за лесом, а ветер приносил приятный холодок, стадо журавлей поднялось в воздух и, сделав несколько кругов, опустилось на землю недалеко от спящих.
Рекс открыл зоркие глаза, а легавая ощерилась.
Огромная дрожащая тень на минуту заслонила солнце, и туча аистов бесшумно
