Торквато Тассо - Освобожденный Иерусалим

ПЕСНЯ СЕМНАДЦАТАЯ

У грани Палестины, на путиВ Пелузиум, смиряют стены ГазыСвирепость волн морских; за ними ж знойныхПесков далеко стелется равнина.Тот ветер, что господствует над морем,В своей же власти держит и пустыню:Не видя ни дороги, ни следа,Себя причудам бурь вверяет странник.

Турецкий город, некогда досталсяВластителю египетскому ГазаКак дар войны: покинул царь тогдаМемфис и в нем дворец великолепный,Чтоб здесь свое устроить пребываньеИ средоточье замыслов своих.Из недр земель обширных в этот городСтянул теперь огромные он силы.

И вот теперь нужна мне помощь, Муза!Какие там стеклись войска, поведай,И сколько дали воинов отдельноЕгипет и подвластные цари;Скажи, как Юг соревновал с Востоком:Одна лишь ты напомнить можешь мне,Кто над каким отрядом был главоюВ неисчислимой рати полумира.

Когда, восстав на Бога своего,Египет сверг с себя ярмо неволи,В нем воин из потомков МагометаПод званием калифа воцарился;К наследникам его уже потомПереходило с властью это званье.Так старый Нил за рядом фараоновРяд Птолемеев видел на престоле.

С годами укрепилось это царствоИ возросло; от киринейских стенДо крайних граней Сирии все землиОно своим могуществом покрыло.Нил, в недрах Эфиопии скрываясь,Боялся за источники свои;И Савские пустыни, и долинаЕвфрата под его стопой стонали.

Аравией богатой с Красным моремВладея безраздельно, простиралосьОно до золотых ворот Авроры.Могущество его не в силах лишьМорских и сухопутных, но и в самомВластителе: рожденный на престоле,Калиф и государем образцовымЯвляется, и доблестным вождем.

И с Персией, и с Турцией он долгоБоролся, побеждая зачастую,Порою же, притом с гораздо большимВеличием, терпя и пораженья.Отяжелев от старости, егоРука мечом владеть уже не в силах;Но жажда бранной славы и победПоддерживает в нем былое пламя.

Сражается он через слуг усердных;И мысли и слова его горятОтвагою, и бремя царской властиНе угнетает старости его.Всю Африку он именем своимПриводит в трепет; чтит его индиец;Обязаны ему соседи помощьОказывать солдатами и данью.

Таков был государь, что угрожалДержаве нарождавшейся латинянИ тщательно обдумывал препоныТревожным и зловещим их успехам.Когда Армида в Газе появилась,Он занят был подсчетом сил своихИ, выведя за стены городскиеОтряды все, им делал смотр в равнине.

Сидел на возвышенье он, кудаВели сто ступеней слоновой кости:Над головой его раскинут былСеребряный навес, а под ногамиЛежал ковер из золота и шелка.Его одежды пышные блисталиВсей роскошью Востока, а челоОхватывал тюрбан великолепный.

В руке державный скипетр; на грудиВ волнистых прядях борода седая;Глаза еще былою мощью блещут:Достоинством и возраста и властиПроникнута осанка вся его.С такою же наружностью в своихСозданиях и Апеллес и ФидийИзображали Зевса-громовержца.

Направо и налево от калифаСтоят, как изваянья, два сатрапа:Один с мечом карающим, другой жеС печатью государственной в руке.Второй законы ведает и в царствеБлюдет покой и мир, а первый всемиНачальствует войсками и вокругРаспространяет ужас и возмездье.

Вокруг престола верные черкесы:В руках сверкают дротики, бронейПрикрыта грудь и длинные кривыеВисят с боков мечи. Глаза калифаСкользят по многочисленному войску;И стройные в движении отряды,Перед вождем державным проходя,Оружие склоняют и знамена.

И египтяне первыми идут;Начальников у них четыре, по дваОт Верхнего и Нижнего Египта.Последняя страна, созданье Нила,Морской лишь грязью бывшая когда-то,Со временем вся стала плодоносной.Там плуг изборонил и взрыл ту гладь,Что флагами судов пестрела раньше.

Калиф сначала видит те народы,Что населяют край Александрии,А также берега, которым шлетПоследние свои улыбки солнце.Начальствует отрядом тот Арасп,Чей ум врагам меча его страшнее:Все хитрости, все вероломство мавровПостиг он и усвоил в совершенстве.

За ними чередой Авроры дети,Явившиеся с крайнего востока:Ведет их Аронтей. Неведом мируНи доблестью, ни подвигами он;Доспехи в нем не вызывали пота,Труба его с зарею не будила:Нескромным честолюбием оторванОт неги он и ввергнут в приключенья.

Огромнейший отряд проходит следом;Казалось бы, не столько надо рук,Чтоб жатву со всего собрать Египта.Меж тем представлен здесь один лишь город;Соперничать, однако, с целым краемСпособен он, зовется же Каиром.Толпой несметной этой, в бранном делеНеопытной, начальствует Кампсон.

Газель проводит жителей страны,Что место занимает от КаираДо нильского второго водопада.Оружия не знает египтянинИного, кроме лука и меча,И тяжести доспехов не выносит:Богатые одежды обличаютНе воина, стяжателя скорее.

А дальше Аларкон с его кой-какВооруженной шайкой оборванцев,Тех, что пустыни Барки населяютИ впроголодь разбоями живут.За ними показались уж не стольНегодные отряды из ЗаморыИ Триполи: наездники лихиеВзад и вперед без перерыва скачут.

Прошли потом народы КаменистойАравии; за ними уроженцыАравии Счастливой, той страны,Где солнце не палит лучами землю,Зима ж ее не покрывает снегом:Там ладан; там благоуханья; тамБессмертный феникс, на костре цветочномСгорая, возрождается из пепла.

Блестящие не столь, как египтяне,Они вооруженьем с ними сходны.Арабы к ним другие примыкают:Кочевники без прочных очагов,Они с собой свои жилища возят;У них и женский рост, и женский голос,И черные, как уголь, волосаНа смуглые их лица ниспадают.

В руках у них метательные тростиС железными и острыми концами,И едут на конях они, быстрей,Чем молнии, несущихся в пространстве.Над первыми начальствует Сифак;Альдину повинуются вторые;У третьих вождь Альбиазар, стяжавшийНе воина известность, а убийцы.

Сменяет их отряд людей, прибывшихС тех островов, что окружает море,Где падкий до наживы рыболовСо дна сбирает жемчуг драгоценный;Начальник их зовется Агрикальтом.Осмид, чужих религий сокрушитель,Сам ни во что не верующий, черныхТуземцев с моря Красного ведет.

Вот эфиопы с острова Мероэ,Что омывают Нил и Астрабон;В своих больших пределах этот островТри царства и две веры заключает:Канар и Ассимир, магометанеИ данники калифовы, явилисьС подмогою к нему, а третий царь,Христовой церкви сын, остался дома.

В сопровожденье конницы ещеДвух данников там видит египтянин.Один царит в Ормусе, плодороднойСтране у вод Персидского залива;Другой в Бекане властвует; когдаПрилив поверхность моря поднимает,Бекан водой, как остров, окружен;В отлив же там, как посуху, проходят.

И ты здесь, Альтамор: не удержалиТебя жены возлюбленной объятья;Она напрасно плакала, напрасноТерзала грудь и волосы рвала.«Жестокий, – говорила, – иль меняТебе милей бушующее море!Иль слаще бремя лат, чем бремя сына,Что за тебя так нежно ухватился!»

Царит над Самаркандом Альтамор;Венец его сияет полным блеском,Но не венцу он славою обязан.Искусный в бранном деле, он к тому жИз воинов храбрейший: христианеУж и теперь должны его бояться.Закованы в броню его солдаты,И целый арсенал у них при седлах.

Оттуда, где конец уже вселеннойИ где Авроры зиждутся ворота,Является Адраст свирепый; латыЕго обиты кожею змеи,А сам сидит он на слоне огромном.Его сопровождают племена,Тела свои купающие в море,Что Инда насыщается струями.

За ним отряд воителей отборных,В войне и в море служащих калифу;Он осыпает почестями ихИ льет на них щедроты в изобилье.Они искусно правят скакунами;Багрянцем их одежд сияет небо;Их плотно облегающая стальИздалека блестит угрозой смертной.

Видны в отряде Аларкон жестокий,Омар благоразумный, ХидраортИ Римедон, в отваге дерзновеннойНи смертных не боящийся, ни смерти.Тигран, Рапольд, корсар неустрашимый,Морей недавний ужас, и Ормонд,И Марлабуст, арабов покоривший,За что и был «Арабским» прозван сам.

Оринд еще там виден, Аримон,Пирга, Бримарт, в прах мечущий твердыни,Сифант, коней известный укротитель:И ты, Аридамант великодушный,Лицом к лицу с врагом неодолимый,И Тизаферн, и на коне, и пеший,С копьем, с мечом, достойного себеПротивника доныне не нашедший.

Главенствует отрядом армянин,В ислам из христианства перешедший;Как христианин Климентом он звался,Теперь же носит имя Эмирена.Всех воинов дороже он калифу:Искусный вождь и доблестный боец,Своим благоразумием он так жеИзвестен, как и храбростью и силой.

А после всех героев появиласьС блестящей конницей своей АрмидаВ роскошной колеснице; за плечамиКолчан был у нее и лук в руке.В лице с природной нежностью мешаясь,Гнев придавал ей вид неустрашимый:И угрожает будто бы она,И, угрожая, тем сильней чарует.

Армиды колесница вся сверкаетРубинами и золотом; ееПопарно запряженные четыреВезут единорога, а вокругСто юношей и сто юниц несутсяС пучками стрел, бряцающих в колчанах:Они коней белее снега гонят,А те быстрей, чем молния, летят.

За конницей Армиды АрадинВедет отряд наемников сирийских.Так феникс возрожденный эфиопамЯвляет снова прелести свои:И оперенья пестрого богатства,И блеск лучистый горла золотого;Его глазами люди провожают,И птицы от него не отстают.

Так воинов Армида ослепляет:Как ни были бы яростны, при видеЕе воспламеняются все души.И с гневом на лице уж все сердцаОна приводит в трепет: что же будет,Когда ей радость взгляды оживит,Подернутся глаза истомной влагойИ на губах засветится улыбка!

Калиф за Эмиреном шлет: он хочетЕму вручить военной власти знакИ замысел блистательный доверить.Уже предназначеньем славным полный,Воитель приближается, собойДостойного избранника являя;Ряды свои черкесы размыкают,И он по ступеням восходит к трону.

Колена преклонив перед калифом,Он слышит: «С этим скипетром тебеИ власть свою, и участь я вручаю;Возьми его и за меня начальствуй.Да сокрушат врага твои удары,Да не познает ига данник мой!Кому же избежать удастся смерти,Пусть мщенье обретет в оковах наших!»

Эмблему принимает ЭмиренС почтительным поклоном и словами:«Напутствуемый милостью твоею,Лечу я на призыв желанной славы.Я именем твоим сражаться будуИ отомщу за Азию; вернусьК тебе я победителем иль смертью,Но не стыдом покрою пораженье.

Ах, если нам грозит небесный гнев,Пусть на меня падут его удары!Пусть с торжеством к тебе вернется войско,А вождь его свидетелем победыОстанется лежать на поле брани».Сказал; и клики воинов, и звукиВоенных труб вещают тот восторг,Что вызван этим выбором блестящим.

Калиф среди приветствий сходит с тронаИ в ставку возвращается свою.Там к трапезе вождей он приглашаетИ, на своем почетном месте сидя,Им рассылает кушанья с приправойИз слов благоволенья и вниманья.Армида и в утехах между темНамерений не забывает злобных.

По окончанье трапезы все взорыУстремлены упорно на Армиду,И по известным признакам онаВ заразе убеждается всеобщей.И в голосе являя, и в осанкеСуровую надменность, но при этомПочтительность стараясь соблюсти,К калифу речь она такую держит:

«О царь царей, намерена я такжеЗа веру и за родину сражаться.Я – женщина, но родилась в венце;Руке ж, которой подобает скипетрВластительный держать, равно приличенИ бранный меч. Моя рука сумеетВрагов разить без промаха и кровьИз ран их извлекать струей обильной.

Не думай, государь, что я своюОтвагу под знаменами твоимиВпервые подвергаю испытанью.Сражалась я уже за нашу веруИ за твое владычество; ты слышалО подвигах моих: тебе известно,Что я одна сумела положитьСлавнейших из героев христианских.

Закованных, в неволю обращенных,Отправила я их в твои владенья;Теперь уже стонали бы ониВ твоих недосягаемых темницах,И сам бы ты в успехе своегоОружия сильнее был уверен,Когда б Ринальд спесивый, их оковыРазбив, не истребил моей охраны.

Ринальда знаешь ты: тебя достиглаМолва о приключениях его;Жестокий, он нанес мне оскорбленье…И до сих пор еще мной не наказан!..Давно я ненавижу христиан,Но ненависть во мне кипит иная.Когда-нибудь я все тебе открою,Теперь же занята я только местью.

И месть свершится: ни одна стрелаНе полетит по воздуху напрасно;Но если кто из воинов твоихСнести сумел бы голову злодеюИ мне ее кровавую принес бы,Считала бы себя я отомщенной,Хоть для меня и слаще и славнейБыла бы месть, исполненная мною.

За эту благородную услугуВ награду предлагаю, что могу:Сокровища мои и самоеСебя. Я это обещаю, в этомКлянусь перед людьми и небесами.И если бы нашелся воин здесь,Которого прельстила бы награда,Пусть выступит и пусть себя объявит».

Адраст, пока Армида говорила,С восторгом пожирал ее глазами.«Небесная краса, – он восклицает, —Не твой удар злодея поразит.Для сердца вероломного большаяБыла бы честь пасть от руки прекрасной;Я буду мстить и голову егоЯ положу к ногам своей богини.

Ему я сердце вырву; из останковДля коршунов устрою пир кровавый».Так говорил индиец; Тизаферн,Бахвальством возмущенный, восклицает:«Да кто же ты, что смеешь на глазахКалифа и моих так величаться?Есть воин, может быть, что все свершил бы,Чем хвастаешься ты, но он молчит».

Адраст ему в ответ: «Мои словаМоих же дел неизмеримо ниже;И если бы не здесь мы находились,Ты смертью бы за дерзость мне ответил».Калиф их заставляет замолчатьИ говорит, к Армиде обращаясь:«Прекрасная царевна, ты, бесспорно,Душой и сердцем воина владеешь.

Достойна ты, чтоб эти два герояТебе и гнев и мщенье посвятили;Сама уже направить их отвагуТы против оскорбителя должна.Есть поприще, где могут, соревнуя,Они себя бойцами проявить».Сказал и смолк: и воины царевнеСвои мечи тотчас же предлагают.

За ними восхваляют и другиеИ рвение и мужество свое:И обещают все, и все клянутсяМстить до конца. Пока она искусноГотовит столько злобы на героя,Что был еще недавно ей так дорог,На корабле волшебном по волнамБлагополучно путь он продолжает.

Благоприятный ветер неизменноИ крепко надувает паруса,И океан подкатывает волныПод легкую, знакомую уж ношу.Ринальд глядит на небо и на звезды,Что путникам указывают цель;Порою видит реки он и горы,С угрозою нависшие над морем.

То спрашивает он о христианах,То изучает нравы чуждых стран.С тех пор, как судно их отплыло, солнцеЧетыре раза в небо восходило;И погрузилось вновь оно в пучину,Когда земли они коснулись. «Здесь, —Им говорит неведомая, – берегСвятой для вас земли; ваш путь окончен».

Высаживает их она на землю,Сама ж быстрее мысли исчезает;Тем временем с небес нисходит ночьИ темной пеленой природу кроет.Среди их окружающих пустыньТри воина ни стен нигде не видят,Ни признаков живого человека:Ничто пути им указать не может.

Колеблются они одно мгновенье,Потом идут, от моря удаляясь;И вот им неожиданно в глазаБросается светящаяся точка:Из серебра и золота сияньеПронзает ночь и озаряет тьму.Они идут на светоч неизвестный,И вскоре разъясняется загадка.

По дереву развешаны доспехи,И лунный свет в них прямо ударяет;На шлеме золоченом ярче звездСверкают драгоценные каменья;Пониже щит с трофеями, а возлеСидит почтенный старец, как бесценныхСокровищ этих страж; поднявшись с места,Он к воинам идет навстречу сам.

Датчанин и Убальд в нем узнаютТого, кто их на верный путь направил,И раскрывают мудрому объятья;Ринальд же на него глядит безмолвно.И старец говорит тогда герою:«Тебя лишь я разыскивал повсюду,Тебя лишь одного я ожидалВ своем уединенье с нетерпеньем.

Меня не знаешь ты, но я – твой друг,У спутников своих спроси об этом;Я научил их одолеть те чары,В которых ты влачил свой жребий жалкий.Внемли моим речам: они не будутТак нежны, как твоей сирены речи,Но в сердце все ж их сохрани, покаНаставника достойней не достигнешь.

Не под прохладной сенью, не в истомеСладчайших нег найдешь свое ты счастье:На непорочном ложе, на вершинеКрутой горы покоится оно;Его достичь возможно, лишь презревИ зной, и стужу, и услады жизни.Ты спустишься ли, житель поднебесья,В долину, чтоб во прахе пресмыкаться?

В твоей груди горит отваги пламя,И поднято чело твое высоко;Внемли природы голосу, идиНа зов Небес к величию и славе.Твой гнев неукротимый дан тебеНе для того, чтоб истреблял ты братьевИ слепо предавался побужденьям,Что отвергает разум неподкупный.

Да не остынет мужество твое:Сильнее будь своих страстей и ужасУмей внушать врагам, что, в недрах сердцаНайдя приют, его же и терзают.Смири себя и покорись руке —Наставнице твоей на утре жизни:Готфрид благоразумный знает лучше,Когда твой пыл разжечь иль погасить».

Ринальд, пылая краскою стыда,Со взглядами опущенными слушалИ в сердце хоронил советы старца.Тот в глубь души героя проникаетИ говорит: «Оправься от смущеньяИ подними свой взор, мой сын! ВзгляниНа этот щит; на нем увидишь ясноТы славных предков славные деянья.

Увидишь ты, как смелыми шагамиОни одолевают те препоны,Что смертному простому не сломить…Они тебе дорогу проложили.Иди по ней! Проснись! Картины этиПусть для тебя послужат вдохновеньем».Так старец благородный говорит,И уж к щиту прикован взор героя.

На месте ограниченном художникСумел расставить множество фигур,Одну другой не заслоняя: в должномПорядке здесь все Акция потомки.Их кровь берет начало из тогоИсточника, что скрыт в останках Рима;О войнах их и о победах, славойУвенчанных, рассказывает старец.

Среди обломков царства Кай браздыПравления рукой хватает смелойИ в сане государя над народомВоинственным приобретает власть;Его не столь могучие соседиЕго же подчиняются законам.Тогда на зов Гонория странуОпустошать приходит гость суровый.

В том пламени, что злобно пожираетОбъятый скорбью край, меж тем как РимПод бременем оков бессильно стонетИ рокового ждет конца, АврелийОтбрасывает иго от народов,Его руке подвластных, а ФорестВождю завоевавших север гунновПреграду угрожающую ставит.

По мрачному огню, которым блещутГлаза, по омерзительной фигуреЛегко узнать свирепого Аттилу;Рычанье будто слышится его.Чудовище, понесши пораженье,Спасается среди подвластных полчищ;Меж тем Форест, родного края Гектор,Стремится Аквилею защищать.

Подальше – смерть героя и егоСудьба, судьбою ставшая отчизны.Наследник добродетелей отцовых,Страну оберегает Акарин.Фортуной, а не гуннами гонимый,Альтин приют разыскивает новый:Из сотен хижин, что в долине ПоРассеяны, он образует город.

Плотиною удерживая яростьСтремительной реки, выводят стеныИ на ином закладывают местеОсновы для престола дома Эстов.Аланов победитель устоятьНе может против силы Одоакра,И гибнет для Италии Альтин:Отца его достойная кончина.

С ним гибнет Альфориз; Аццон же с братом,Изгнанники, являются обратно,Чтоб бывшего властителя сменить.И Бонифаций здесь, ЭпаминондИз дома Эстов. Насмерть пораженныйСтрелою, он находит в том утеху,Что одержал победу над ТотилойИ уберег свой щит от вражьих рук.

Валериан, почти еще дитя,Идет уж по стопам отца, однако,И, мужественной смелостью пылая,Наносит пораженье готским силам.Поблизости Эрнест неукротимыйСловенцев заставляет трепетать,И тут же Альдоард бесстрашный гонитЛомбардского владыку из Монцельса.

И Генрих тут, и Беренгар – у КарлаВеликого в рядах несокрушимых:Отважный воин и разумный вождь,Он расточает первые удары.Становится он скоро под знаменаЛюдовика и совершает с нимВ Италию поход победоносный:В цепях уже Людовика племянник.

Тут и Оттон, при нем пять сыновей;И Альмерик, владеющий Феррарой:Смиренно взоры к Небу обращая,Всевышнему он строит храм за храмом.Аццон борьбу заводит с Беренгаром,Удачу с неудачей чередуя;Но, наконец, одерживает верхИ на престол Италии садится.

Свою перед германцами отвагуПоказывает сын его Альберт;В боях и на турнирах победитель,Он в жены получает дочь Отгона.За ним Гуго, гроза и ужас римлянИ их высокомерья бич нещадный:Маркизом итальянским будет он,И отдадут ему во власть Тоскану.

Вот Теодальд, а подле БонифацийС супругою своею Беатрисой.Не оправдал надежд их ГименейИ сына вожделенного им не дал.Взамен того всех доблестей геройскихНаследницею женщина явилась:И храбростью, и ясностью умаМатильда превосходит венценосцев.

Чело ее мужской гордыней блещет,Огонь отваги искрится в глазах.Норманнов побеждая, там ГискараОна с позором в бегство обращает;У Генриха здесь вырывает знамяИмперское и ставит в храм его;А далее еще на ватиканскийПрестол первосвященника возводит.

При ней Аццон, и, кажется, вся нежностьЕе сосредоточилась на нем.Потомство изобильное АццонаЧетвертого раскинулось широко:Сын Кунигунды, благородный Гвельф,Летит на юг Германии и тамНа пажитях баварских процветает,Героев итальянских славный отпрыск.

Поддерживает, крепко охватив,Он дерево подточенное Гвельфов,И, гордое опорой столь удачной,Оно опять листвою зеленеетИ искрится венцов державных блеском.Уже его надменная вершинаТеряется в небесной синеве,И тень его Германию объемлет.

Меж тем всегда блестящий, плодоносныйСтвол процветал в Италии; Бертольд,Брат Гвельфа и Аццон еще по роду,Там воскрешал былую славу предков.Таков был ряд героев, что на медьЖивыми будто перенес художник:И честь в душе героя молодогоВоспламеняют доблестные тени.

Соревнованье праведное в немУгасшую отвагу распаляет;Охваченный восторгом благородным,Уж рухнувшие стены видит он,И видит покоренные народы,И смерть, и бой кровавый. В нетерпеньеДоспехи надевает он и мнит,Что держит уж в руках своих победу.

Датчанин в этот миг ему вручаетСвенона меч и говорит: «Ты знаешь,Как королевич наш погиб; возьми жеОружие его, и пусть, всегдаПравдивое и страшное, приноситОно тебе удачу за удачей!Будь мстителем за друга своего;И свой и наш исполни долг священный!»

Ринальд в ответ на это восклицает:«Да будет же рука, что этот мечБерет, способна равною ценоюОтмстить за смерть того, кто им сражался!»Датчанин, выражая благодарность,Отрадных слез не может удержать.Героя между тем торопит старецИ говорит: «Пора тебе в дорогу:

Еще ни разу не было так нужноПрисутствие твое на поле брани.Идемте же скорей, я вас сумеюПод кровом ночи в стан ваш проводить».Так молвя, всходит он на колесницу,И следуют два воина за ним;Коней рукой и голосом он гонитИ держит путь к востоку неуклонно.

Тенями ночи скрытые, ониВ молчанье путь урочный совершают;Вдруг старец обращается к РинальдуИ речь ему торжественную держит:«Ты видел ствол и ветви своегоВластительного дома; если раньшеРождал героев он, то плодородьяСчастливого в нем время не ослабит.

Зачем я не могу во мрак глубокийГрядущего перенести твой взорИ показать тебе твоих потомков,Как предков показал в веках минувших!Зачем не в силах вызвать их из бездныНебытия! Тогда бы ты увиделТакую же героев вереницуИ славные не менее деянья.

Увы! Не властно все мое искусствоУ будущего тайны исторгать,И в эту тьму его бессильный факелЛишь робкие лучи бросать способен;Но все же я поведаю тебе,Что мне открыл однажды некто мудрый,Которому по временам доступныБожественного лона письмена.

«Еще, – сказал он, – мир не видел рода,Обильного героями настолько,И не было еще ствола, что б далТак много славных отпрысков, какиеПоявятся в Ринальдовом потомстве;Их имена сравняются по славеС славнейшими навеки именамиГероев Рима, Спарты, Карфагена.

Меж них мои глаза Альфонса видят;Второй по сану своему, но первыйПо доблестям, родится он в то время,Когда героями иссякнет мир.Никто владеть мечом, никто державныйПоддерживать венец так не сумеет;Оплот надежный дома твоего,Во все века он кровь твою прославит.

Еще ребенком он отвагу в играх,Войну изображающих, покажетИ ужас всем чудовищам внушит.Потом его турниры возвеличат;В боях же настоящих он стяжаетИ почести победные, и лавры.Такого нет венца, что не сиял быНа этой знаменитой голове.

Как зрелый муж себя он славой новойПокроет: меж союзников ревнивыхМир в государстве водворит; даст жизньИскусствам; путь откроет дарованьям;Роскошными пирами жизнь наполнит;С работой заработок согласует;Проникнет зорким взглядом в глубинуВремен и цепь событий в ней провидит.

Ах, если бы в злосчастную ту пору,Когда и по земле, и по морямНечестье разольется и народыЗаконам покорит своим позорным, —Ах, если бы Альфонс тогда был избран,Чтоб отомстить за алтари и храмы:Какие бы он молнии метал!Как быстро бы расправился с тираном!

Напрасно за отрядами отрядыИ турок бы, и мавр вооружали:Евфрат к его ногам катил бы волны,И водрузил бы он на Тавре крестПод сенью своего орла и лилий;И вскоре темнокожие народы,Живущие у колыбели Нила,Признали бы распятого Христа»».

Так старец говорил. Герой, внимаяТоржественным словам, в сердечных недрахЗаранее уж радовался славеГрядущего потомства своего.Меж тем рассвет Аврора возвестила;Окрасился восток ее огнями,И над шатрами христиан вдалиУже виднелись реющие флаги.

«Вы видите, – так молвил старец мудрый, —Что солнце, вам светящее с небес,Своими дружелюбными лучамиИ стан, и дом, и горы озаряет.Сопровождаемые мной, вы всеПрепоны и напасти одолели;Теперь одни дойдете вы до места:Я следовать за вами уж не смею».

И всех троих, едва окончив речь,Среди равнины старец покидает.Они идут и достигают вскореСвоих шатров; меж тем молва успелаО возвращенье их желанном вестьОтрадную распространить по стану.Готфрид об этом первый узнаетИ первый поспешает к ним навстречу.

ПЕСНЯ ВОСЕМНАДЦАТАЯ