Торквато Тассо - Освобожденный Иерусалим

Торквато Тассо

Освобожденный Иерусалим

ПЕСНЯ ПЕРВАЯ

Пою борьбу святую и борца,Исторгшего из плена Гроб Господень.И мужество, и храбрость, и терпеньеЯвил он в славных подвигах своих.Напрасно на него и Ад кромешный,И Азия, и Африка восстали:Хранимый Небом, под святые стягиСобрал он вновь рассеянных собратьев.

О Муза! Ты, что лавром преходящимСебя не величаешь, но живешьСреди небесных клиров на Олимпе,Венчанная бессмертными звездами,Зажги, о Муза! творческое пламяВ моей груди; прости меня, коль правдуУкрашу я цветами и в стихахК твоим еще свои прибавлю чары.

Ты знаешь, как спешат упиться людиПарнасской ложью; знаешь ты, как правда,Прикрытая поэзией, способнаПовелевать мятежными сердцами.Так подслащаем мы края посудыС лекарством для недужного ребенка;Обманутый, целительную горечьГлотает он и остается жив.

О мой оплот, Альфонс великодушный!О ты, что спас мой челн полуразбитыйОт тайных скал стихии разъяренной,С улыбкою склони свой слух к стихам,Тебе среди напасти посвященным.Предвидя жребий твой, быть может, МузаВоспеть твои деяния дерзнетИ повторит лишь то, что здесь воспето.

Да, если христианские народыКогда-нибудь в одну семью сплотятсяИ дружной ратью двинутся вторичноОтнять у мусульманина добычу,Да во главе той рати станешь тыИ поплывут все флаги за тобою;Готфрида состязатель, удостойМеня послушать и готовься к битвам.

Пять раз уж солнце путь свой пробежалоС поры, когда подвижнический пылУвлек Христовых воинов к Востоку.Никея уступила их отваге:Искусно овладев Антиохией,Они ее от персов отстояли.В Тортозе захватила их зима,И там весны пришлось им дожидаться.

К концу уж приближалась непогода,Сковавшая воителей ретивость,Когда с престола, выше звезд настолько ж,Насколько звезды выше преисподней,Предвечный опустил Свой взор к земле;В единый миг единым взглядом обнялОн мир земной во всем его пространствеСо всеми в нем живыми существами.

Все перед Ним; и Сирию Он видит,И видит государей христианских.Проникновенным взором отличаетМеж них благочестивого Готфрида,Пылающего рвением СолимОсвободить от гнета нечестивых.И славою, и властью, и богатством —Всем пренебрег он для высокой цели.

Честолюбивый Балдуин стремитсяВсем существом к величию земному.Танкред, добыча гибельной любви,Разочарован в жизни. БоэмундПрестол в Антиохии утверждает,Законы вводит, создает искусстваИ приобщает подданных своихК святым основам нравов беспорочных.

Весь в это погруженный, он уж явноНе думает о подвигах иных.Мятежный дух Ринальда, негодуяНа вынужденный мир, войне шлет вызов.К сокровищам и власти равнодушный,Лишь бранной славы жаждет он безмерно.Чарует Гвельф и слух его, и сердцеРассказами о подвигах старинных.

Душевные изведав тайникиВсех названных и прочих государей,Зовет Владыка мира Гавриила,Второго из архангелов Своих.Посредник между небом и землею,Глашатай благодати, ГавриилВещает Божью волю человекуИ от него мольбу возносит Богу.

«Лети и от Меня спроси Готфрида:Когда ж конец бездействию настанет?Когда ж Солим избавится от гнета?Пускай военачальников, скажи,Тотчас же созовет и поторопит.Он будет их главою и вождем.Кто избран Мной, тот ими будет избран,Сегодня равный им, но скоро – выше».

Господь сказал, и верный ГавриилВоздушные уж принял очертаньяИ видимость невидимому придал.Он в образ человеческий облекся,Но полон взор величием небесным.По возрасту и отрок он, как будто,И юноша. Блестящие лучиНад светлыми его кудрями реют.

Белеет за плечами пара легкихУсталости не ведающих крыльев.Концы их ярким золотом горят.Высоко над землей и над морямиПарит на них он против туч и ветра,Покинув небеса, пределы мираОн пересек уже и на мгновеньеНедвижно повисает над Ливаном.

И вот он устремляется к Тортозе.Широко распахнул Восток своиВорота перед солнцем; частью кругаОно еще казалось под водою.Готфрид успел уж помолиться Богу,Как вдруг, плывя по небу вместе с солнцем,Но с блеском дня победно соревнуя,Является ему посол небесный.

«Пора, Готфрид, зачем еще ты медлишь?Дай клич военачальникам, за леньИх пожури; по Божьему избраньюОни тебя главой своим признают.Так повелел Господь. Какое рвеньеДолжно в тебе и войске разгореться!»Сказал – ив небесах уже. ГотфридВ безмолвном изумленье остается.

Но, овладев собой, он размышляетО слышанном Господнем повеленье,О Господе и о Его после.В воспрянувшем порыве он горитЖеланием докончить начатое.Не суетной гордыней он проникнут:Как искру зажигает пламя, такВ нем волю зажигает воля Неба.

Сзывает он соратников поспешно:И письма и гонцы летят повсюду.Советуя, он молит в то же время,Что может душу доблестную тронутьИ побудить уснувшую отвагу,Все у себя находит он в душеИ средствами могучими такимиОн все сердца чарует и пленяет.

Съезжаются вожди. Лишь БоэмундСвои владенья бросить не желает.Одни находят кров в стенах Тортозы,Другие размещаются в равнинах.В урочный день торжественный советВоителей державных заседает.Там и Готфрид; величием отмеченОн и в лице, и в речи вдохновенной.

«Вершители небесного возмездья,Вы, призванные в храмах обновленныхВосстановить святую веру, вы,Кого десница Божья сохранилаОт бед и зол на суше и воде,Вы, столько стран вернувшие закону,Вы, посреди народов покоренныхХристово возвеличившие имя!

Не ради же тщеславия пустогоМы бросили отчизну, жен, детей;Не для того ж мы вверили себяСтихии вероломной и подверглисьОпасности далекого похода,Чтоб варваров лишить свободной доли:Столь низменные подвиги, конечно,Не окупили б крови пролитой.

Над городом святым святые стягиПобедно развернуть, единоверцевСпасти от унизительного рабства,Основу положить державе новой,Дать прочный благочестию приют,Преграды сокрушить для поклоненьяСвятому Гробу – вот какие целиВооружили нас на славный подвиг.

Мы тысячью опасностей презрели,Перенесли тягчайшие труды,Но очень мало мы бы совершилиДля нашей славы, а для целей нашихНе совершили б ровно ничего,Когда бы здесь остановили натискСоединенных сил иль на другиеМеста его направили отсюда.

Какую бы мы выгоду стяжали,В глубь Азии увлекши всю ЕвропуИ заревом пожаров осветивИз края в край обширные пространства,Когда бы эти все деянья нашиК тому лишь привели, что много царствРазрушенных осталось бы за нами,Но созданного вновь ни одного?

Тот царства не построит, кто в основуМирские вожделения кладет.Оторванный от Запада, средиЯзычников, неверных, чужеземцевИ греков вероломных, он увидит,Как рушится его сооруженье,И, заживо заваленный камнями,Могилу он лишь выроет себе.

Все имена, все подвиги: и турки,И персы, и у ног Антиохия!Но подвиги не наши. Милость НебаИ мощь его явилась в них. И еслиМы эти все щедроты обратимВ орудия борьбы мятежной с ним же,То, я боюсь, лишимся мы всегоИ станем только притчей во языцех.

Прогоним, ах, прогоним мысль преступноВоспользоваться благостью небесной!Идем, не останавливаясь больше,И славой увенчаем наш почин.Свободен путь, за нас и время года;Бежим, летим к стенам, где НебесамиПредел для наших подвигов указан:Что нас еще удерживает здесь?

Да, государи, вот, что без ошибкиПредчувствие мое вам возвещает:Вселенная, грядущие векаИ сонмы сил небесных да услышат!Пришла пора, созрела жатва наша.Промедлим – все плоды победы сгинут.Пока мы спим, Египет, вижу я,Спешит уже на помощь Палестине».

Сказал; глухой повсюду шепот слышен.И Петр тогда встает; простой пустынник,Он помогал советами в походе,Что по его же кличу был предпринят.«К чему Готфрид зовет вас, то я вамСоветую. Довольно колебаний.Показана вам истина, вы в нейУбеждены. Одно лишь я прибавлю.

Припоминая распри между вами,Приведшие к постыдным неудачам,Взаимную припоминая зависть,Препону и помеху вашей славы,И вечную медлительность в делах,Я нахожу, что все проистекаетОт разделенья власти, оттого,Что нет у вас во мнениях единства.

Один пусть будет вождь, и от негоНаграды все и кары пусть исходят;Где власть разделена, там управленьеПодобно челноку в открытом море.Сплотитесь воедино, одномуВозничему узду и вожжи вверьте:Вооруженный скипетром и властью,Пусть примет он державные права».

Так старец говорит. Тебе, Создатель,Открыты наши мысли и сердца,Ты вдохновил пустынника, Ты в душахВождей запечатлел его слова,Ты одолел присущее всем смертнымСтремленье в них повелевать другими.Вильгельм и Гвельф, знатнейшие, всех раньшеВ начальники Готфрида предлагают.

В ответ на это клики раздаютсяИ голоса: «Пусть нашего походаДушою будет он, пусть он над намиГлавенствует, законы побежденнымПреподает, войной и миром правит;Мы исполнять его лишь волю станем».О выборе столь славном слух по всейОкрестности разносится тотчас же.

Готфрид выходит к войску; по всемуВысокого избранья он достоин.С улыбкой ясной и со скромным взоромПриветствия солдат он принимает,Приветствия выслушивает ихИ поощряет их ответной речью,Потом приказ он отдает: наутроСобраться всем в порядке боевом.

Яснее и светлее, чем обычно,Восходит солнце; с первыми лучамиПроснувшегося дня уже пестреетЗнаменами развернутыми воздух,И на лугу в сверкающих доспехахРавняются войска. Вот и Готфрид,Пехота, кавалерия проходитПеред глазами зоркими его.

О ты, что, рассевая тьму годов,Минувшее ревниво сохраняешь,Ты, Память, подскажи мне именаВоителей и численность их ратей!В безмолвии затерянная славаПусть, яркая, в моих стихах воспрянет.Дай звуки мне такие, чтобы ихИз века в век в грядущем было слышно.

Все на подбор, сперва проходят франки;Их Иль-де-Франс богатый, четырьмяРеками орошаемый, доверилГуго, родному брату короля;Но не было того уже в живых,И лилии Клотарию достались.Он имя королевское носилИ был его по доблестям достоин.

Здесь тысяча их всадников; за неюИдет другая тысяча такой жеНаружности и выправки, в таких жеОдеждах и доспехах. Их глава,Их вождь – Роберт. Развертывают дальшеВильгельм и Адемар свои отряды,Державные тот и другой владыки,И оба также – пастыри народов.

Из мрака алтарей явились оба;Волос их пряди длинные – под шлемом,И грозное оружие – в руках,Делам любви и мира посвященных.Четырьмястами воинов ОранжаНачальствует Вильгельм; четыре сотниТаких же молодцов у Адемара,Все уроженцы города Пюи.

За ними – Балдуин; он во главеДвухсот булонцев, и к его знаменамПримкнул еще отряд: когда ГотфридГлавенство получил над всею ратью,Он воинов своих доверил брату.Герой неустрашимый на войне,Само благоразумие в совете,Четыреста бойцов ведет граф Шартрский.

Проходит Гвельф, тот Гвельф, что по заслугамСудьбою вознесен на высоту:Природный итальянец, отпрыск д'Эсте,Поддерживает он и славу Гвельфов,За ним второе имя укрепивших.Законы дав Каринтии, он сталВладыкой стран меж Рейном и Дунаем,Где встарь селились швабы и ретийцы.

Наследство он победами умножил.Солдаты за него в огонь и в водуИдти готовы; в мирное же времяПиры да игры им всего милей,И теплотой приятной умеряютОни родимых сел суровый холод.Пять тысяч Гвельф привел с собой, но персыИх истребили больше двух третей.

Проходит цвет народа, что теснитсяМеж Францией, Германией и моремВ обильной влаге Рейна и Мааса.Он бел лицом и волосами рус.Борьбою с океаном закаленный,Глубокие плотины ставит он;Но океан, преграды разрушая,Суда и города его уносит.

Их тысяча, начальствует же имиДругой Роберт. За ними – англичанеМогучим эскадроном под главенствомВторого сына короля, Вильгельма.Они в метанье дротиков искусны.Тут и отряд их северных соседей,Тех дикарей, что прячутся в лесахИрландии, где уж конец и свету.

Танкред идет, Танкред, что благородством,Отвагой, щедростью и красотойВсех воинов-собратий затмевает,Лишь одного Ринальда исключая.Но блеск его подернут легкой тенью,И это – огнь несчастной, зарожденнойВ пылу боев, влачащей дни в печалиИ горестью питаемой любви.

В тот день навеки славный, говорят,Когда разбили персов христиане,Танкред-победоносец, утомившисьПреследовать спасавшихся врагов,Приют себе сыскал, чтоб отдохнутьИ утолить мучительную жажду.Вошел он в рощу темную, где резвоСредь муравы струился чистый ключ.

Вдруг девушка явилась перед ним;Лишь голова у ней была открыта:То юная персидка-амазонкаИскала также отдыха и тени.Танкред глядит, глядит и, восхищенный,Все больше с каждым мигом пламенеет.Любовь, едва увидевшая свет,Уж в сердце у него царит тираном.

Надев поспешно шлем, персидка тут жеНапала б на врага, когда б к немуНе подоспела помощь. ОтступитьКрасавице приходится невольно;Но в сердце побежденном дивный образЖивет уже; все, все напоминаетТанкреду и ее, и место встречи,И вечную огонь находит пищу.

Идет с глазами, мокрыми от слез,И с головой опущенной, а сердцеЕдва вмещает вздохи: все по видуВ нем говорит о страсти безнадежной.С ним восемьсот наездников лихих:Покинули они без сожаленьяРодимых стран – Кампаньи и Тосканы —Цветущие равнины и холмы.

Две сотни греков дальше. НикакогоЖелезного прикрытия на них:Лишь сбоку меч висит, и за плечамиСо звоном лук и стрелы шевелятся.Их легкие, выносливые кониЖивут почти без отдыха и корма;Вперед ли мчась на них, назад ли, грекиИ в одиночку биться продолжают.

Их вождь Татин из всех державных грековЕдинственный к латинянам примкнул.Позор и стыд! О Греция, спокойноСобытий выжидая, наблюдалаТы за войной почти в твоих пределах;Под тяжестью цепей своих, рабыня,Изнемогай, но на судьбу не плачься:По трусости ее ты заслужила.

Последним появляется отряд,Которому по доблестям нет равных.То – лучший цвет бойцов, гроза войныИ ужас Азии – авантюрьеры.Прославленные сказкой аргонавтыИ рыцари бродячие тем паче,Как тени исчезают перед ними.Но кто же их главой достоин быть?

Дудон – глава; старик, под сединамиВсю силу мужа зрелого сберегшийИ честных ран рубцами говорящийЯснее слов о подвигах своих.По знатности и храбрости здесь каждыйПотребовать бы мог себе главенства,Но все сошлись на выборе того,Кто опытом всех старше и богаче.

Евстахий здесь блистает, знаменитыйСам по себе и как Готфридов брат.Тщеславится наследием державнымСын короля норвежского Гернанд.Рожер де Бернавиль и Энгерлан,Как встарь, свою поддерживают славу.Равно Гентон, Рамбальд и два ГерардаОтвагою и удалью дивят.

В строю здесь и Убальд, и Розамунд,Ланкастерского герцогства наследник.Герой Тосканы, Обиц неприступный,И Паламед, и Сфорца, и Ахилл,Три брата, честь Ломбардии! РекаЗабвения имен не скроет ваших;И твоего, на чьем щите из пастиЗмеи на свет является ребенок.

Гуаско не забуду я, Рудольфа,Обоих Гвидов, подвигами славных.Не схороню в обидной тьме молчаньяНи Эбергарда, ни Герньера также.Куда вы увлекаете меня,Джильдиппе с Одоардом? Нежной паройИ на войне вы даже неразлучны,Так и в стихах я вас не разлучу.

Чему, Любовь, твоей подпавших властиНе учишь ты? Могучий вышел воинИз славного любовника. ДжильдиппеСражается с любимым мужем рядом.Единой нитью тянется их жизнь;И скорби их, и раны нераздельны.Удар по одному разит другую,Он тяжко ранен – при смерти она.

Но всех бойцов Христовых затмеваетДитя Ринальд. Лицо озареноЛучами нежной гордости. Все взорыПрикованы к нему. Его деламиПревзойдены и возраст и надежды:Весной собрал он урожай осенний.Грозя мечом, как молнией, в доспехахОн – бог войны; без шлема – Купидон.

София, дивная София, жизньДала ему на берегах Адижа;Бертольд же мощный был его отцом.Приемный сын Матильды, с колыбелиОн под ее надзором был воспитан,Как истый королевич, и рассталсяС ней лишь тогда, когда труба ВостокаВ нем юную отвагу пробудила.

Всего лишь по пятнадцатому году,Из рук, его вскормивших, ускользнув,Через чужие земли, через мореОн достигает рати христианской.Столь доблестный побег не должен развеВ его потомках вызвать подражанье?Три года уж мечом владеет он,А чуть пушком покрылся подбородок.

За конницею следует пехота:Сперва Раймунд с тулузцами своими.Отряд четырехтысячный послалиГаронна, Океан и Пиренеи;Оружием и выправкой блистая,Выносливые в битвах и трудах,Они себе найти бы не сумелиИскусней и отважней полководца.

Пять тысяч у Стефана д'Амбуаза,Все – выходцы из Тура и Блуа.Хоть с ног до головы они под сталью,Но быстро поддаются утомленью.Родной природы сладкая истома —Их слабости и вялости причина.В начале схватки лишь они пылают,Но сразу же и гаснет этот пыл.

Потом Алькаст проходит с грозным взглядомИ гордою осанкою: такимПод Фивами мы видим Капанея.Сошедших с гор швейцарцев с ним шесть тысяч:Достоинства исполненный народВ мечи перековал свои орала.Рукой, стада привыкшей направлять,Теперь царей на бой он вызывает.

С ключами и тиарою штандартПредшествует последнему отряду.Испытанный Камилл ведет семь тысячСолдат в вооружении блестящем.Тщеславится Камилл, что жребий выпалЕму былую славу воскреситьИ миру показать, что не хватаетОтваге римлян только дисциплины.

Готфрид, довольный смотром, созываетВождей и отдает приказ на утро:«Чуть свет в поход, чтоб к городу святомуПоспеть, пока нас враг не ожидает.Спешите в бой, воители, к победе».Отважные и мудрые словаВо всех сердцах находят пылкий отклик,И ждут зари все взоры с нетерпеньем.

Однако же Готфрид не чужд тревоги,Но тщательно в душе ее скрывает.Он извещен, что египтянин к ГазеНаправился и Сирии грозит.Воспитанный в боях, конечно, тотНе станет предаваться сладкой лени.Готфрид врага опасного в нем чуетИ Генриха-гонца к себе зовет.

«На легкий, – говорит, – корабль садисьИ в Грецию плыви; мне пишет некто,В обман меня ни разу не вводивший,Что юного героя царской кровиПрибытия на днях там ожидают;Он – датский принц, примкнуть желает к намИ за собой из стран оледенелыхВедет людей вооруженных много.

Быть может, хитрый, лживый грек домойВернуть его захочет иль направитьПодалее от нас, в другие страны;Моих желаний верный исполнительИ истины орудие, ты долженЕму представить выгоды наглядно;Скажи, что я зову его сюда,Что, медля, он своей рискует славой.

Но сам за ним отнюдь не уезжай:При властелине греческом останьсяИ побуждай его нам поскорееОбещанную помощь оказать».В путь Генрих отправляется, снабженныйНаказами и письмами героя;Готфрид же, успокоившись немного,Вкушать желанный отдых начинает.

Аврора перед солнцем воротаВостока отворяет; воздух полонИ треска барабанов, и раскатовВоенных труб: всё в радостном движенье.Замахнувшей земле сулящий влагуНебесный гром не так приятен смертным,Как этим стосковавшимся бойцамПризывные приятны были звуки.

В пылу неудержимого порываВоители стекаются толпамиНа бранный клич, и каждый поспешаетОтряда своего пополнить строй.И вот уж в боевом порядке войско;Шумя, знамена воздух рассекают,И между ними реет, торжествуя,Креста святого стяг, залог победы.

Часть своего пути свершило солнце,Его лучи ударили на войско,И в блестках ослепительных горят,Как светочи, блестящие доспехи.Огнем наполнен кажется весь воздух;Оружия веселое бряцаньеИ ржанье застоявшихся конейРазносятся далеко по равнине.

Военачальник мудрый все предвидел,Обдумал все и всем распорядился,И конница уже повсюду рыщет,Окрестности осматривая зорко;А землекопы заняты своим:Уравнивают тщательно дороги,Рвы до краев землею засыпаютИ делают свободными проходы.

На свете нет такой враждебной силы,Такого вала нет, потока, леса,Которые могли б остановитьДвижение стремительного войска.Так царь всех рек, волну вздымая в гневе,Равнину предает опустошенью:Тогда уж ни плотины, ни запрудыМогучего разлива не удержат.

Властитель Триполи один имелИ деньги, и солдат, и укрепленья,Один им противостоять был в силах,Но нанести удар он не решился.Трусливо укрываясь за стенами,Он хочет мир подарками купить.Готфрид ему условия диктуетИ принимает в подданство его.

С горы Сеира, той, чей склон восточныйГосподствует над городом святым,Во множестве спустились христиане;Несут мужчины, женщины и детиДары завоевателям. С восторгомГлядят на избавителей и братьев,Рассматривают их вооруженьеИ верный путь указывают войску.

Готфрид в пути все берега морскогоСтарается держаться. Там, он знает,Стоит дозором дружественный флот,Надежная поддержка и подмога.Лишь для него вся жатва золотитсяНа островах; лишь для него ХиосаИ Крита виноград созревший рдеет,И этим он вполне обязан флоту.

Под тяжестью судов вздыхает море,И пенится под веслами волна.Нет больше здесь приюта сарацину:Он всюду встретит рабство или смерть.Венецианцы, бритты, генуэзцы,Французы, сицилийцы и голландцыМорские флаги выслали сюда,И из-за них морской не видно глади.

Одним порывом движимы те флоты,Одни их с войском связывают узы.Добытые на разных берегах,Они ему припасы доставляют.Меж тем Готфрид уже успел вступитьВ пределы иноверческих владенийИ быстро приближается к местам,Святою кровью Бога орошенным.

Но, вестница и правды и неправды,Молва распространяет слух повсюдуО том, что христиане уж в походеИ что уж их нельзя остановить.Высчитывает силы их она,Достойнейших вождей перечисляетИ, в ужас похитителя ввергая,Сулит ему злосчастнейший удел.

Боязнь беды мучительней гораздоБеды самой сердца приводит в трепет.Встревоженное ухо жадно ловитПустые, непроверенные вестиИ мрачное смятенье вносит в души.Невнятный, смутный ропот переходитИз города в деревни и обратно,Печали и тревоги умножая.

Меж тем тиран уже лелеет в сердцеНамерения злые. АладиномЕго зовут. Недавно власть похитив,От страха он не ведает покоя.Жесток он от рождения, но годыСмягчили нрав его. Теперь воскреслиВ нем старые заботы: и враговБоится он, и подданным не верит.

В одном и том же городе живутДва разные народа разной веры:Числом преобладают христиане,Но сила вся в руках магометан.Когда глава Солима АладинПрестол здесь учредил, неверным сделалВ налогах он большое облегченье,Излишек же взвалил на христиан.

Сугубый страх их ненависти в немСугубую жестокость пробуждает.Доныне так еще не пламенелаИ крови так не жаждала она.Змея, окоченевшая от стужи,К весне вреднейшей тварью оживает;Как ни смирен, ни кроток лев ручной,Он дикого ужасней, раздраженный.

«Я вижу ясно, – говорит тиран, —Неверных подавляемую радость;Их наши злополучия питают,Слезам же улыбаются они.На жизнь мою, быть может, посягая,Они куют измену втихомолкуИль ожидают случая внезапноВпустить сюда своих названных братьев.

Нет, козни их разрушу я, свой гневВ крови их потушу и этой кровьюЗалью Солим; у матерей в утробеМладенцев нерожденных уничтожу.Сожгу дома и храмы их, и вот,Где будут их костры – на этом ГробеСвятыни их; среди молитвословийЖрецы как жертвы первые падут».

Так нечестивец думает, однакоЗлой умысел не переходит в дело;Но если он щадит невинность, в этомНе жалость выражается, а трусость.Страх будит ярость в нем, а пущий страхЕе смиряет снова. Он боитсяЗакрыть пути к переговорам мирнымИ рассердить сильнейшего врага.

Так варвар пыл обуздывает свой —Иной исход дает ему, вернее.Деревни разоряет он, стираетС лица земли лачуги бедняков;Все предает огню, не оставляяНи пищи христианину, ни крова.Ручьи он даже портит и колодцы,Примешивая яд к воде здоровой.

Меж тем Иерусалим он укрепляет.Надежная твердыня с трех сторон,В защите он лишь с севера нуждался.Чуть Аладин опасность заподозрил,Как поспешил там стены возвестиИ воинов отряд укрыть за ними,Из подданных набрав его отчасти,Отчасти же наняв чужих людей.

ПЕСНЯ ВТОРАЯ