Сказание о Доме Вольфингов - Уильям Моррис

Да, я – Тиодольф Могучий, и глуп я или умен

О могильной ночи не слышал, не для нее рожден.

Знаю лишь, что Вольфингам на земле жить и жить,

Их юношам радоваться, и девам счастливыми быть.

Им утро дарует вечер, но вечер сулит рассвет,

И мне рождаться меж ними – до скончания лет.

Вот такую повесть я знаю, в этой песне радость и боль

Вечно друг друга сменяют… Будет конец, но дотоль

Лишенной деяний могилы, и дня, что ни день ни ночь,

Как ни пытаюсь, не вижу, и тому не могу помочь.

Ты говоришь о кургане? Но там ли останусь я,

Когда рог вознесут поминальный за ушедших из бытия,

Когда вспомнят Походного Князя, Тиодольфа из дней седых?

Прославят мои походы, отвагу и доблесть их.

Впрочем, нет, за столом чертога вечно юнцу мечтать

О мечах, о буре победной, и стремиться уйти на рать.

Тут и найдешь Тиодольфа, вот тебе новый кметь,

Как тот, что в кольце орешин без тебя принял бы смерть.

Усмехнувшись, но с горечью, отвечала она:

Нет, после смерти, о воин, ты не увидишь чертог

Детей твоего народа, стены его и порог.

А мне жить придется далее – о тебе размышляя одном,

Тосковать и не знать утешения, оставив небесный дом.

Вновь улыбнувшись, сказал он:

На земле не познать мне ту мудрость, не познать ее и не узнать.

А когда я лягу в могилу, некому мне сказать.

Только не сомневайся: всей жизнью живу в тебе,

Мы навечно останемся вместе – наперекор судьбе.

Однако Вудсан как бы не расслышала его; она чуточку отступила назад и умолкла, словно погрузившись в глубокую думу, а потом даже отошла на несколько шагов, пригнулась к земле и вернулась, держа в руках какой-то предмет (и это опять был хоберк):

Тиодольф, а теперь скажи мне, почему ты в бой не надел

Молотом скованную твердыню, защиту от бури стрел?

Волк народа, ты мне не поверил, или споришь с волей Богов,

Идя с обнаженной грудью на мечи и копья врагов?

Или гордость тебя заставляет скорую смерть предпочесть

Любви дочери Бога, или слов твоих пала честь?

Тогда Тиодольф ответил:

– О Солнце мое Лесное, правильно задаешь ты мне этот вопрос… правильно спрашиваешь, почему не одел я в сражение твой дар, Сокровище Мира, сработанную гномами кольчугу! Но что говоришь ты? Я не усомнюсь в твоей вере в меня и изобилию твоей любви. Что касается воли Богов, я не знаю ее, да и не могу знать, не могу направлять ее так или иначе. Ну а того, что ты сказала о своей любви, и о том, что я предпочитаю смерть, я совсем не понял. Не стану говорить, что люблю твою любовь больше самой жизни, ибо и то и другое – и моя любовь, и моя жизнь – сплетено так туго, что их уже не разделить. Слушай же теперь, что скажу о хоберке. Я понимаю, что не без серьезной причины хочешь ты, чтобы я ходил в битву в твоем подарке, чудесном доспехе… должно быть, судьба моя связана с ним. Или паду я перед врагом, если не окажется его на мне, или же случится со мной в таком случае нечто не подобающее воителю-Вольфингу. Посему скажу тебе, почему дважды ходил в битву с Римлянами, не прикрыв тело кольчугой, и почему оставил в Чертоге Дейлингов хоберк, который вижу теперь в твоих руках. Слушай: когда вступил я в их чертог в той кольчуге, подошел ко мне древний старец, покрывший себя доблестью в дни былые; он поглядел на меня любящими глазами, как если был отцом нашего народа и передал мне свою ношу. Но когда увидел он хоберк и прикоснулся к нему, скорбь погасила любовь в глазах его, и сказал он слово о злом предзнаменовании. Вспомнив, что говорила ты о кольчуге и как уговаривала меня носить ее, я решил, что хоберк сей может спасти одного человека и погубить целый народ. Скажи мне, что это не так. Тогда я надену кольчугу и с радостью приму в ней и жизнь, и смерть. Но коль скажешь ты, что рассудил я правильно, и что проклят сей доспех, тогда ради блага народа я приму на себя дар и проклятье и умру в великой славе, потому что будет жить тогда род наш. Если же ради тебя одену я эту кольчугу и ничего не будет от этого Вольфингам, и я не погублю их, скажи мне об этом. Ответила она:

Славное слово, любимый, благословенны твои уста.

В сердце моем надежда отныне легка и чиста.

Да, спасению мужа послужит этот доспех.

Послужит могучий роду, какой же в этом есть грех?

Где ты ищешь проклятье, если спасешься и вновь

Будешь жить между Вольфингов, чувствовать их любовь

В доме, который Боги вверили в руки твои,

Слушай же дальше, любимый: ты не из Волчьей родни.

Твой отец из Чертога Небесного – я не вправе имя назвать —

Спустился в чужом обличье, чтобы тебя зачать.

Ну разве судьба Вольфингов вплетена в ту самую нить,

Что сплели для тебя Норны? Скажи, разве может быть,

Чтоб судьба могучего рода от твоих лишь зависела рук?

Ты могучий и мудрый витязь, но скажи мне, о старый друг,

Разве лишь ты в чертоге в сече силен и суров,

Разве мужами ратными оскудел ныне Волчий Кров?

Тиодольф чуточку покраснел, однако же не отводил от нее взор. Опустив хоберк на землю, Вудсан сделала шаг к нему. Брови ее сдвинулись, лицо побледнело, а фигура как будто бы выросла.

Воздев белую руку, она громко воскликнула:

Внемли, Тиодольф Могучий, если захочешь навлечь

Беду на род славный Вольфингов, покарает тебя мой меч.

Ибо близки мне родовичи, и я готова отдать

Наши с тобою жизни, чтобы Вольфингам устоять.

Тут она бросилась к мужу и крепко обняла, и прижала его к своей груди и расцеловала. Тиодольф ответил