направились к кустам, где залегли мы, где вглубь леса уходила тропинка, возле которой засели сыны Готов. Так близко были они, что я уже видел вмятины на панцирях, мог сосчитать число оборотов проволоки на рукоятках саксов. Но вот закачались высокие папоротники на другой стороне лужайки, затопали ноги, сокрушая ветви лесные, и на поляне оказался целый отряд – бодрый, настороженный и молчаливый. Однако, выступив из леса, они сразу забрали налево, на запад от нас, ибо там находилась прогалина, но с востока к ней подступали заросли, в которых залегли Готы. Чуть задержавшись, Римляне растянулись – но не как в бою, а как в походе. Мы оставались на месте и увидели их предводителя, невысокого ростом мужа в весьма красивом доспехе и при роскошном оружии. Тут подвели к нему пеших вооруженных Готов, трусов среди своего народа, и старика, связанного и покрытого кровью. С Готами этими вождь Римлян переговорил, а потом громко выкрикнул два или три волошских слова, и девять мужей, составлявших передовой отряд, повернули от нас на запад. Дичь попала в тенета и повернулась спиною к сети. Тут быстро повернулся Тиодольф к тому мужу возле него, что хранил боевой рог, и все взялись за оружие. Поняв намерения Князя, тот поднес узкий конец рога людей Рубежа к губам, и как следует дунул. Все повскакали на ноги, зазвенели тетивы, полетели пущенные рукой копья. Никто из Готов не воздержался от крика, и все рванулись из чащи, сжимая мечи, топоры и копья, ибо сказано было лучниками, чтобы ограничились только одной стрелой. Видели бы вы тогда Тиодольфа, рванувшегося в сечу как дикий кот на зайца… он не видел никого, кроме предводителя Римлян. Не успел Князь сделать и пары шагов, как его обступили враги; потому что Римляне постарались разойтись пошире, чтобы удобно им было пользоваться тяжелыми дротами, хотя редко они так поступают. Но едва вышли они из лесной чащобы, как сразу же оказались смятыми натиском родовичей, навалившихся с обоих флангов и сзади. Вправо и влево обращался Ратный Плуг, словно бы сам собой, а не волею Тиодольфа. Мужи расступались перед ним, а по пятам валила рать Вольфингов; так что уже через какое-то мгновение Князь оказался в самой гуще происходящего – лицом к лицу с закованным в золото вождем врага. Ратный Плуг и натиск Вольфингов расчистили место для сильного удара, и, прицелившись вправо, Тиодольф скосил рослого Бургунда; вновь взметнулся белый клинок, но прежде чем обрушилось лезвие, вождь Вольфингов повернул кисть и вогнал острие в горло капитана Римлян – как раз над краем хоберка, так, что тот умер, не сделав и шага. Тут все четыре рода обрушились на врагов, и уже смешались с ними, и должны были дрогнуть Римляне, только держались они крепко. Ибо никто на свете не выстоял бы против натиска людей Рубежа даже мановения ока. Если бы получили Римляне место раздвинуть строй и взяться за луки, много рожденных женщиной пало бы среди нас, ибо в рвении бранном не защищали себя мужи, и единственной оградой каждому служил натиск лезвия и острия – надежный щит, как оказалось на той поляне. Оставшиеся в живых и невредимые бежали по поляне на запад, однако не как трусы; и если бы Тиодольф не погнался бы за ними со всем усердием, то Римляне, должно быть, сумели бы остановиться и защитить себя дубовыми стволами. Однако вышло так, что не было у них возможности оторваться от нас и выстроиться рядами в надежный боевой строй. Ну а родовичи, легкие на ногу, орудовали в знакомом лесу так, что много чужаков погибло, другие попали в плен невредимыми или с легкими ранами; однако остальные хлынули в чащу, и среди них были Бургунды, прячущиеся ныне в лесу словно отверженные нечестивцы, которых каждый вправе убить при встрече. Так окончилось сражение в Сумеречном Лесу. Дайте же мне рог с медом, дабы мог я выпить за живых и мертвых… за вечную память усопшим и за будущие подвиги живых.
Ему поднесли рог, и сперва приподняв его над головой, гонец выпил и снова заговорил:
– Шесть десятков и троих Римлян насчитали мы убитыми на этой заросшей дубами поляне и засыпали их землей; нашлось среди них и трое трусливых убитых Готов… этих мы оставили на поживу волкам. Двадцать пять Римлян взяты нами живьем – в заложники, если понадобится, и несколько Щитовичей-Шильдингов отвели их в Колесный Бург. Дейлинги, числом много большим, отправились в лес вместе с Тиодольфом, а меня Оттер послал с вестями, как вы уже слыхали. И я не мешкал в пути.
Велика была радость в чертоге; все обступили Гисли и хвалили его, а потом повели в баню; после же облекли гонца в красивые одежды, взятые из сундука, который открывался нечасто, столь драгоценные хранились в нем ткани, голову же увенчали венком из мягких еще пшеничных колосьев. А потом начался пир; все ели, пили и всячески веселились.
Но, чтобы ускорить вести, Холсан послала гонцами двух женщин и двух мальчишек – тех и других верхом; и велела притом женщинам не забыть тщательно подобранные ею слова, а парням повнимательнее следить за конями: на броде через реку, на поле и в чаще. И все они направились вдоль воды; одна пара по западному берегу, другая – по восточному, перейдя вброд Чернаву по мелкому месту, ибо в середине лета вода стояла невысоко, чтобы все родовичи услыхали отрадную весть и возрадовались.
Великое стояло ликованье в чертоге, пусть и далеко от дома находились его воины… много сказаний и песен пропели Вольфинги. Однако же, приступая к пению, они сразу же вспомнили о старухе, чтобы попросить ее спеть о временах минувших, ибо мудра была она в древних ведах. Но, хотя искали старицу во всех четырех сторонах, никто не нашел ее; никто не видел, и как выходила из чертога странная гостья. Однако же это никого не встревожило, и пир закончился – как и начался – в великой радости.
Только Холсан была обеспокоена – и появлением кметини, и ее исчезновением, – а потому решила, что при следующей встрече выведает у старухи, кто она и чего ищет здесь.
Глава XIII
Холсан говорит новое слово
Не далее как следующим уже вечером многие из тех трэлов, что не ушли с ратью, собрались в пиршественном зале вместе со стариками, юнцами и ослабевшими, ибо пришедшие вчера вести собрали их вместе. Гисли вернулся к своему роду – в Колесный Бург,
