Валентина Немова - Любить всю жизнь лишь одного
Класс зашумел уже враждебно. Посыпались реплики.
— Они так сказали, а вы не должны так говорить!
— И они бы не сказали, да вы их вынудили!
Учитель занудным тоном:
— Итак, причина опоздания!
Одна из девочек:
— Мы писали. Вы же много задали. Если бы не дописали, вы бы двойки поставили… А за опоздание двоек в журнал не ставят.
Реплики с места: Молодцы, девчата!
Учитель: И ты, Лазейкина, писала?
Лазейкина: Да…
Учитель: И ты, Морозова?!
Морозова: Да. Мы вместе с Лазейкиной…
Учитель: Не могу поверить, ибо факты таковы: литературу никогда не учите вы!
Морозова: Неправда!
Учитель холодно: Довольно! Можете отправляться.
Опоздавшие хором: Куда?
Учитель (с притворным негодованием): Они еще спрашивают! Извольте отправиться вон! Некогда мне с вами разговаривать!
Опоздавшие покидают класс.
Та же ученица с первой парты, взглянув на часы, громко:
— Прошло уже 25 минут урока. Павел Николаевич, не очень-то Вы дорожите временем!
Учитель недовольным тоном, но тихим голосом:
— А тебя, Русанова, никто не спрашивает. Молчи, а то пойдешь вслед за ними! Ишь, разговорилась. Отнимают у меня время, и я же виноват! Читай, Сливочнина, характеристику!
Сливочкина, запинаясь, читает написанное у нее в тетради.
Учитель, не дав ей дочитать до конца, тыча средним пальцем левой руки в сторону другой ученицы:
— Иванова, какой недостаток в работе Сливочниной?
Иванова подпрыгивает, как мячик, и тут же в страхе замирает, хмурит брови, собираясь с мыслями.
Иванова: Основным недостатком Сливочниной является то, что…
Класс смеется весело.
Иванова: Основным недостатком является то, что Шолохов…
Класс смеется еще веселее.
Учитель (вальяжно развалившись на стуле): Не мешайте Ивановой выразить собственное мнение. Оно у нее, наконец, появилось. Или ты все уже сказала, Иванова?
Иванова, озираясь по сторонам, молчит.
Учитель по-деловому: Тогда перейдем к новой теме.
В классе стало тихо. Очень тихо. Но вдруг учитель вскакивает с места.
Учитель, яростно делая два ударения в слове:
— Березина! Ты о чем там беседуешь с Галкиной? Повернула голову на 180о, подставила мне свою спину. И думаешь, что мне интересно ее обозревать?!
Березина робко, оправдываясь: Да я, Павел Николаевич, два слова всего сказала…
Учитель: Молчать! Ты у меня договоришься! Вон Воробьева с Уныловой договорились! Я побеседовал с их родителями, так они теперь знают, как надо себя вести. Знаешь, Унылова?! Будешь себя хорошо себя вести?
Русанова с упреком: Павел Николаевич! Хотите всех нас водить, как бычка на веревочке!
Учитель не столько возмущенно, сколько удивленно: Русанова, ты опять? Молчи, лучше будет!
Русанова сердито: Хуже не будет, Павел Николаевич. Хуже некуда!
Учитель гневно: Ну, говори, Унылова, Будешь себя плохо вести?!
Унылова, умоляющим тоном: Ну что мне еще сказать, Павел Николаевич? Я ведь уже все вам говорила…
Учитель упрямо: Я не слышал!
Унылова вежливо, но настойчиво: Я уже все сказала.
Учитель грозно: Повтори, чтобы все слышали. Я вам покажу, как себя надо вести. Еще раз поговорю с твоей мамой, но, подойду к ней по-другому. Я знаю, как надо подойти! Ну, Унылова! Я слушаю! Будешь себя плохо вести?
Унылова, покорившись: Нет, не буду!
Учитель: Вот и нужно было сразу так сказать.
Унылова еле слышно: Я сразу так и сказала…
Учитель: Садись. А ты, Воробьева! Ты что скажешь? Встань, когда с тобой учитель разговаривает!
Воробьева встала.
Учитель, приблизившись к ней: Ну, Воробьева, что ты скажешь?
Воробьева растерянно: Что я могу сказать? О чем?
Учитель: О своем поведении. Оно было наглым и вызывающим. Итак!
Воробьева: Но я же замечания еще не получала…
Учитель: Это меня не интересует! Выходи к доске!
Воробьева просящим тоном: Зачем? Павел Николаевич, зачем вы заставляете нас перед вами в струнку вытягиваться? Это же не армия! И мы не солдаты!
Учитель в бешенстве: Вы-хо-ди! Слышишь?! Чтобы все видели и слышали, что ты скажешь! Я вам покажу! Я из вас дурь выбью!
Сзади слышится смех.
Мальчишеский голос: Драться-то и мы умеем…
За первой партой первого ряда сидящая рядом с Русановой девочка тихо заплакала. Слезы струйками бегут по ее лицу.
Русанова шепотом соседке: Если бы он со мною так, я бы ему ответила.
Соседка Русановой сквозь слезы: Тебя бы исключили…
Русанова: Еще посмотрели бы…
Соседка Русановой тихо: А как он умеет унижать! Не-на-ви-жу!
Учитель, делая вид, будто не замечает, что за первой партой шепчутся: Ну, Воробьева, выходи! Я хозяин в классе. Ты обязана подчиняться мне!
Воробьева вышла, стоит у доски спокойная, бледная. Смотрит учителю прямо в глаза уничтожающе — насмешливым взглядом.
Учитель, взвинченный до предела, кричит: Ну, отвечай, Воробьева!
Воробьева, смирившись: Больше не буду разговаривать на уроках!
Учитель, немного остыв: Этого мало. Ты нагло себя вела. Я вам покажу! Я умею и по-другому разговаривать. Никто еще за вас как следует не брался, а я возьмусь. Разболтались дальше некуда!
Русанова елейным голоском: Ох, Павел Николаевич, как вы заинтересованы в нашем воспитании!
Класс смеется.
Учитель, притворяясь, что плохо понял сказанное ученицей:
Ты что там, Русанова! Что это за разговоры? Вечно болтают с Мудрецовой!
Русанова невозмутимо: Но я же не с Мудрецовой сейчас говорю, с вами!
Учитель громко, но без злости: Чтобы я тебя не видел за первой партой. Вон на последней посиди, где свободное место!
Класс хохочет вызывающе.
Учитель, осматривая присутствующих, оглядываясь на дверь:
Что за смех?! Я вам посмеюсь, вы у меня пожалеете! Пусть это может к чему-то привести (махнув рукой в сторону двери), но я доведу свое дело до конца. Слышите?! Садись, Воробьева, да знай, как надо извиняться. Вон Ростов с Родниным нагрубили мне, а потом на лестнице извиняются. Прощения надо так просить, чтобы все видели и слышали. Понятно, Роднин?! Роднин встал. Широкоплечий, сильный, лучший в школе спортсмен:
— А мы и не извинялись.
Учитель грозно: Что-о-о?! Повтори!
Роднин молчит.
На этот раз Павел Николаевич не настаивает на своем. С мальчишками он ведет себя более осмотрительно.
Учитель: Вы прекращайте свои фокусы! Мне надоело уже с вами разговаривать! Я не настолько низко пал, чтобы одно и то же каждому повторять по 20 раз. Я устал от ваших выходок. Я к ним не привык и не желаю привыкать! Хватит! Понятно! Хватит!
Русанова: Павел Николаевич! Вы уже хватили через край!
Учитель: Ты опять, Русанова?! Вон из-за первой парты.
Русанова: Не могу пересесть. Я плохо слышу.
Ребята смеются. Всем известно, что у Русановой стопроцентный слух.
Учитель неуверенно: Тогда Мудрецова пускай пересядет…
Класс хором: Да она у себя под носом не видит ничего!
Учитель молча смотрит в сторону Мудрецовой. Класс, наконец, затих, точно провалился в бездну. Но вдруг поднимается рука.
Учитель сердито: Ну, что еще, Мудрецова?
Мудрецова, вытирая слезы: Павел Николаевич, разрешите спросить тетрадь.
Учитель милостиво: Спроси.
Девочки передают Мудрецовой ее толстую тетрадь, с которой списывают все по очереди, почти без исключения.
Мудрецова берет тетрадь, садится на место и… хохочет громко, истерически. Смеется одна. Другие торжествующе, с ненавистью уставились на учителя, как бы говоря: ну, что? Довольны? Видите, чего вы добились своими фокусами?!
Учитель, делая вид, что он тут ни при чем и очень сожалеет о том, что лучшая ученица класса оказалась такой же бестолковой и недисциплинированной, как и другие.
— Ну вот, пожалуйста, посмотрите на нее. Только что все было сказано, как будто все до всех дошло. А она опять…
Прозвенел звонок. Учитель, прихватив журнал, который ему так и не понадобился, вышел. Ученики остались в кабинете. Долго шумели, обсуждая учителя, передразнивая его. Кто-то предложил пойти пожаловаться на него директору, но предложение это никому не понравилось. Все же Коротаев был хорошим учителем — такое было общее мнение, хоть как педагог перегибал вечно палку. Решили дальше терпеть его нравоучения. До экзаменов, выпускных, осталось ведь всего-ничего: 3 месяца. Договорились не опаздывать.
Чувствовалось: в его жизни что-то не ладится, отчего, наверное, он и пьет, и куролесит на уроках. Кое-кто даже знал, в чем дело. Со временем это узнают все…
Исаковский
Летят перелетные птицы
в осенней дали голубой,
Летят они в жаркие страны,
А я остаюся с тобой.
А я остаюся с тобою,
родная навеки страна,
Не нужен нам берег турецкий,
И Африка нам не нужна.
Немало я стран перевидел,
