Бунт - Владислав Реймонт
Музыка утихла, и кукла лежала с закрытыми глазами, но с играющей на губах едва заметной полуулыбкой.
– Спи спокойно, барышня! – растрогался парень и осторожно, словно ребенка, взял ее на руки.
Он уложил куклу в свою постель, прикрыл периной и встал на стражу с охотничьим ножом в руке. Временами, прислушиваясь к ее дыханию, он беспокоился, что она лежит тихая, холодная и словно мертвая, кукла внушала ему растущую тревогу и какое-то суеверное почтение. Она казалась Немому живым существом, он только долго не мог понять, почему она так непохожа на тех, кого он видел в усадьбе, и вдруг наконец его осенило.
«Зачарованная! Не иначе как зачарованная!» – размышлял парень, вспоминая рассказы, которые слушал в усадебной кухне зимними вечерами – о заколдованных принцессах, рыцарях и людях, превращенных в деревья и животных.
– Зачарованная! Только бы найти это волшебное слово, произнести его – и она тут же оживет, – лихорадочно бормотал он, представляя себе, как разрушит чары и приведет ее к королю-отцу, который отдаст ему девушку в жены, и будет Немой ходить в золоте и серебре, и будет господином похлеще своего барина. Так мечтая, парень заснул. Сквозь сон он что-то кричал и даже сбросил ботинки, которые вдруг стали жечь ему ноги, а на рассвете вскочил с постели.
– Зачарованная! Хоть бы найти это слово! – беспокоился он, вглядываясь в лицо спящей.
Над стадами раздался какой-то крик, который повторялся все громче и сильнее.
– Журавли! Журавли! – звучали голоса будто бы со всех сторон земли.
Так и было: с каждой минутой доносившееся с запада курлыканье становилось все пронзительнее, а затем огромные журавлиные стаи, описывая круги, стали спускаться все ниже. Какое-то время они кружились над стадами и, направив стрелы своих косяков на восток, взвились в синеву и поплыли, отмечая свой небесный путь жалобными голосами.
Все стада торжественно и сосредоточенно двинулись за ними.
Волна шириной в несколько миль пошла с диким шумом через поля и леса, через города и деревни, оставляя после себя лишь вытоптанные пустоши, тишину и смерть.
Край вокруг становился все более гористым и сухим; высокие, еще далекие горные пики, играющие на солнце своими снегами, исчезли – их заслонили холмы, поросшие лесами, полными глубоких долин и оврагов, так что лишь журавлиный крик, будто неумолкающая песнь облаков, вел их через лабиринты полутемных лесов и ослепляющих вершин.
Немой, повесив ботинки на шею жеребца, в одно из голенищ посадил свою «зачарованную принцессу», так что издалека каза-лось, что она стоит на коне. Псы радостно лаяли, завидев ее улыбающееся лицо, а птицы с щебетом садились на ее вытянутые ручки. Парень ревниво отгонял всех, охраняя куклу как зеницу ока. Он оберегал ее от зноя и в жаркий полдень прикрывал ее голову зелеными веточками. А ночами, во время отдыха, когда никто не видел, на коленях таинственно шептал ей что-то на ухо, с трепетом ожидая ответа.
«Хоть бы найти это слово, – постоянно мучился Немой. – Хоть бы ее расколдовать – и я сразу оставил бы это быдло. Ведь я человек! – убеждался он, глядя на море голов своих попутчиков. Он чувствовал себя среди животных все более чужим и совершенно другим. Парень сердился на них за бунт против людей, не признавал его причин, а цель считал безумной. – В ярме или на свободе – быдло остается быдлом», – сурово думал Немой, но теперь он начал испытывать неизвестное ему раньше сочувствие к животным, сносившим многочисленные страдания.
Дорога становилась все тяжелее и утомительнее. Стояла ужасная жара; солнце жгло немилосердно от восхода до самого заката, не было ни малейшего дуновения ветра, воздух превратился в жидкий страшный огонь, земля обжигала, горные речки едва серебрились тут и там узкими водными полосками. Долины были залиты обжигающим кипятком. В лесах сожженные мхи и травы не приносили прохлады, деревья не давали тени. Все меньше было возделываемых полей, все реже встречались деревни, а пропитание становилось все скуднее. Были дни, когда его не хватало на всех. Десятки тысяч голов укладывались на отдых голодными и смертельно уставшими. А ночи стояли все такие же жаркие и напитанные неугасимым зноем, покрытое звездами небо висело над землей словно райский сад, распускающийся серебристыми цветами, но земля превращалась в ад, не давая ни покоя, ни сна. Высохшие от жажды глотки дышали страданием. Голод скручивал внутренности. Тысячи безжизненно валились на землю. В темноте раздавались пока еще тихие жалобы, ропот и стоны. Но вера в будущее была сильнее жизненных потребностей, даже сильнее смерти. И как только на рассвете волки провыли подъем, а из-под облаков начали доноситься звуки журавлиной песни, они отправились в дальнейший путь, неутомимые, непоколебимые, не оглядываясь на тех, кто своими костями все чаще отмечал дорогу, на тех, кого без числа уносили голод, измождение, болезни и какие-то жестокие неведомые враги. Они двигались окутанные дорожной пылью, будто серым тяжелым облаком, клубящимся низко над землей и, как перед бурей, издающим рев, ржание и топот.
Спустя долгие дни непрерывного путешествия они оказались на каком-то необозримом плоскогорье. Заснеженные, вечно далекие горные вершины вновь показались во всем своем величии. Они возвышались на фоне неба, будто алтарь страшного божества, скрытого в облаках. Звери приветствовали горы ревом всеобщего восторга. В их мечтах замаячил конец всех страданий, а их разгоряченные глаза уже видели за этими величественными горами свободу и счастье. Радость и вера укрепили сердца и наполнили их страстной надеждой. Стихли жалобы. Повеяли холодные ветры, и дни стали прохладнее, а большая река с глубокими берегами была полна чистой студеной воды. Пугала лишь степь, раскинувшаяся вокруг, словно необъятный стол с разбросанными тут и там грудами выветренных скал, островками деревьев и зарослями тернистых кустов. Ржавую потрескавшуюся землю покрывала трава, напоминающая старый всклоченный лишайник, и низкий кровавый мох. Какие-то неизвестные животные пугливо пробирались мимо, а холодными ночами от долгожданного сладкого сна путешественников отрывал глухой страшный рев, похожий на подземный рокот. Этого рева боялись волки, и псы прятались от него среди коров. Но никто из животных больше не видел человека, даже птицы, кружащие высоко над землей. И ни следа поселений, ни дорог, ни запаха дыма. Их окружал совершенно новый, страшный своей чуждостью мир.
Пришел голод, рядом уже не было заготовленных людьми запасов, звери были
