Смерть мастера Лоренцо Барди и другие рассказы - Лео Перуц
Ну почему именно теперь я должен непрестанно думать о старике Королеве? Я не был на Кузнечном мосту, он только хотел обрадовать ее – ну и ладно! А теперь – за работу.
Без четверти четыре. Волошин перепробовал одиннадцать ключей и теперь приступил к двенадцатому. За стеклянной дверью стоят люди. Они знают, все в доме знают, что в этой комнате находится человек, который отчаянно борется за свою жизнь. Они с любопытством подглядывают, как перо скользит по бумаге и как бумага, скомканная, летит в угол – они прижимаются лицами к стеклу, их носы совсем сплющились. Один из них похож на китайца.
Четверть пятого. Прошло уже больше половины времени. – Зачем они поставили здесь эти часы? Какая дьявольская пытка – постоянно видеть перед собой часы! Они хотят, чтобы я потерял самообладание. Ну уж нет! Этому не бывать. Спокойствие, только спокойствие и выдержка!
Еще один ключ: «Князь Потемкин Таврический». Не подходит, он тоже не подходит. Этот Потемкин был архилжецом, никудышным человеком. – «Славное море, священный Байкал». – Это уже четырнадцатый ключ. Четырнадцатого числа я родился. Может быть, повезет. – А китаец все там, пялится через стекло. Выходит, что среди палачей Чека есть китаец. Конечно же, он делает это не ради денег, а из чистого удовольствия, ему достается только одежда убитых. – Наверное, он ждет меня? Врешь, узкоглазый черт. Одежда, которая на мне, пока еще не твоя, я жив, мое время еще не вышло. – А может быть он вовсе и не китаец; скорее, он похож на калмыка.
Работать! Не терять ни минуты. – «Народ. Империя. Бог». – Впрочем, это ключ германской армии, а не русской. Тогда, в Киеве, за то, что я его нашел, меня произвели в полковники. Они сняли с меня эполеты. Проехали. К чему об этом думать! А теперь новый ключ, сильный ключ. – «Господь Всемогущий Руси Православной». – Но где же он, этот Господь, где мне его найти? Наверное, для тех, кто его ищет, прием только с десяти до двенадцати…
Что за бредовые мысли! Они не мои, за меня думал кто-то другой. Под этим столом сидит черт, он весь черный, и хвост у него колечком. Он нашептывает мне свои мысли. Они посадили мне черта под стол, хотят меня погубить. Ничего у вас не выйдет. Я жив, я борюсь. Я нужен Елене. Она снова сказала мне: «Ты так ласков ко мне, Сережа. Что бы я без тебя делала!» – А что она будет делать, если меня расстреляют? Будет ли она горевать обо мне? – «Ты думаешь, обижусь я? Вот тут ты ошибаешься…»
Вздор! Она любит меня, только меня и никого другого. Я должен постараться. Постараться ради нее. Но что-то засело мне в голову, вцепилось когтями в мозг, не дает мне думать. Через две минуты будет половина шестого. Две минуты – закрою глаза, попробую собраться с мыслями, всего на две минуты…
Он закрывает глаза. И тут же начинается кошмар: ему снится, что он бежит с депешей в руке, а за ним гонится Смерть. Она сидит верхом на кляче и щелкает кнутом, на ней казацкая одежда. – «Беги, милок, беги, все равно ты будешь мой». – «Нет! Тебе меня не взять, я сопротивляюсь, я борюсь».
Он вздрагивает и просыпается. Без двадцати пяти минут шесть. Он должен сопротивляться, должен бороться. Но у него дрожат руки, он не может писать. – Все ключи уже испробованы? Ни один не упущен? – «Казанская Божья Матерь». – «Царствуй на славу нам». – «Троицын день». – «Киев, мать городов». – Что теперь? Попробовать еще раз, начать все сначала? Если бы у меня было время!
Этот китаец – он скалит зубы, вращает белками глаз – сейчас он скажет: «Давай! Снимай свою одежду! Жаль, если пропадет такой мундир! Сколько он стоил – тридцать рублей? Да хоть бы он стоил все сто, даже тыщу – все равно теперь он мой. Даже если бы он стоил две тысячи рублей – разве я не всероссийский палач? Да или нет? Давай сюда мундир! А теперь лицом к стене! Твое время вышло». – «Нет! Ты лжешь! Время еще не вышло. Еще осталось…»
Волошин стонет, холодный пот выступает у него на лбу. – До шести осталось десять минут.
Поздно. Что я могу успеть за эти десять минут? Кончено. Его расстреляют. – Нет! Он будет жить, он должен жить!
Его взгляд падает на висящую на стене картину, он видит человека, сраженного пулей и прижавшего руку к груди.
Нет! Этого не должно случиться! Волошин вскакивает на ноги, воздевает длани и взывает, взывает в отчаянии и смертельной тоске к Господу Всемогущему Руси Православной, он кричит так громко, что его голос слышат люди за закрытыми дверьми:
– Господи помилуй!
И тут происходит нечто невероятное. Он замирает, прикладывает руку ко лбу и делает глубокий вдох.
– Господи помилуй! – Но ведь это… это же один из ключей царских времен, он напрочь выпал у него из памяти. Господи помилуй – он дрожит всем телом, но не от страха смерти. Ибо в этот момент он понимает – иначе и быть не может, он абсолютно уверен в том, что это тот самый ключ, который он так долго искал и который подарил ему Господь.
Осталось досказать немного. Волошин идет к столу, рука, держащая перо, больше не дрожит. Буквы меняют свою форму, складываются в слоги, ему в глаза бросается слово – «мост» – «железнодорожный мост», но еще до того, как взяться за перо, он уже знает, что спасен.
Спустя две минуты он звонит и обращается к вошедшему сотруднику со словами:
– Проводите меня, пожалуйста, к товарищу Дзержинскому.
Через несколько лет Дзержинский умер от сердечного приступа. Под конец жизни он, действительно, занялся реорганизацией транспортного дела.
Что касается Волошина, то он до сих пор жив и работает в каком-то московском наркомате. Его настоящих имени и фамилии давно никто не помнит. Нарком и его помощники, иностранные дипломаты и журналисты, сотрудники и женщина, которая приносит им чай, и та женщина, что убирается в комнатах, и швейцар на первом этаже – все говорят, завидев его: «Это товарищ Господи-Помилуй».
Так его зовут. Это его имя. И порой мне кажется,
