Рецепт любви. Жизнь и страсть Додена Буффана - Марсель Руфф
Сам потофе, сдобренный сверху тончайшими ломтиками сыра, казался восхитительным и разваристым. В исходившем от него паре чувствовался не только аромат говяжьего сока, дымящегося, как ладан, но и энергичный запах эстрагона, которым он был пропитан, а также нескольких кубиков, впрочем, немногочисленных, прозрачного, нетронутого бекона, которым он был приправлен. Кусочки мяса, довольно толстые и бархатистые на ощупь, сладко почивали на подушке, сделанной из широкого круга крупно порубленной колбасы с добавлением свинины и тонкой мякоти говядины, нарезанной зелени, тимьяна и кервеля. Это нежное мясное ассорти, приготовленное на одном бульоне, что и говядина, дополнялось обильными порциями куриной грудки, отваренной в собственном соку, с телячьей голенью, натертой мятой и цветком фиалки. И чтобы подкрепить это тройное волшебное сочетание, в блюдо было щедро добавлено мясо белой птицы, откормленной исключительно на хлебе, размоченном в молоке, а также внушительный слой гусиной печени, запеченной в шамбертене[23]. Слои мяса чередовались друг за другом, соединенные между собой ассорти из овощей, приготовленных в бульоне и обжаренных на сливочном масле, так что каждый гость должен был одним взмахом вилки и ложки зачерпнуть все сразу и переложить на свою тарелку.
Доден зарезервировал за шамболем[24] честь сопровождать это волшебное блюдо. Простое вино могло бы поспорить с каким-то из ингредиентов потофе, однако изысканный, сложный, цельный шамболь содержал в своей золотисто-розовой крови достаточно мудрости, чтобы оттенить вкус, задать необходимый тон, взять правильную ноту.
Прекрасный психолог, он точно все рассчитал. Эти утонченные души получали двойное наслаждение: они были избавлены от мрачных забот, которые преследовали их, а радостное удовлетворение от неожиданно полученного удовольствия вознесло их до небес. Оковы тоски и тревоги окончательно пали в тот самый миг, когда добродетельный жар вина заставил их отрешиться от всего и вернуться к полноценной радости жизни. Теперь пиршество началось по-настоящему. Больше ничто не могло его омрачить. Больше не осталось никаких сомнений и переживаний. Можно было со всем блаженством предаться удовольствию от угощения и от той нежной, доверительной дружбы, которая всегда зарождается между людьми в конце достойной трапезы.
Принц все понял окончательно, и честь его была спасена. Теперь, сидя за столом с правителями других стран, при любом дворе он сможет любезно рассказывать о своем приключении, не боясь утверждать, что отведал самый великолепный потофе, какой только можно себе представить.
Конечно, в его царственной душе осталась горечь от урока, который он получил и который не мог не задевать его самолюбие. Внезапно он понял, какое несовершенство скрывало под собой все напускное великолепие его стола. Ему даже показалось, что он вдруг ощутил во рту этот однообразный вкус ничем не примечательных соусов, подаваемых к блюдам. Он почувствовал, что, каким бы могущественным, каким бы богатым, каким бы величественным он ни был, прославленный и остроумный Доден на своей земле, где он, принц Евразии, бросил ему вызов, только что одержал победу и дерзко высмеял его напыщенную королевскую особу. Вполне возможно, что, перебрав в голове все эти горькие мысли, задевавшие его тщеславие, теперь, когда остатки незабываемого шедевра были доедены, августейший гость скис. Но времени расстраиваться особо не было, потому что внезапно в ноздри ударил дымок, в котором воспевалась вся сладость земли: сладкий и плотный дым, одновременно чистый и в то же время неуловимо тонкий, как сам перламутр той молочной луковой мякоти, от которой он исходил. Ах, это пюре! Гурмэ лично взял на себя заботу о его приготовлении. За тридцать шесть часов он сам отобрал одну за другой луковицы одинакового размера, цвета и вкуса. Он медленно нарезал их ломтиками, а затем в большом глиняном горшке раскладывал эти ломтики слоями внахлест, и так в три слоя, между которыми помещалась порция свежего сливочного масла. Слои не доходили всего несколько миллиметров до краев горшка. Затем он налил сверху полбутылки превосходного консоме и бокал старого изысканного шампанского, очень мягкого, лишенного всякой сладости. После чего он плотно закрыл крышку горшка, чтобы аромат оставался сконцентрированным. И в течение последующих тридцати шести часов на очень слабом огне из дубовых веток он творил свой шедевр – медленно, вдумчиво, почти религиозно. Завсегдатаи знали об этом чуде. Но принц, который до сих пор считал этот вульгарный и порочный овощ лакомством для лакеев, внезапно примирился с этим клубнем.
За кофе с ликерами его высочество, освобожденный от всяких церемоний, несколько раскинувшись в широком старом кресле и жующий неэлегантную, но восхитительно ароматную сигару, которую Доден привез из Швейцарии, вдруг почувствовал себя погруженным в истинное блаженство: он впервые по-настоящему прикоснулся к простым человеческим радостям.
Доден, совершенно счастливый, тайком улыбался. Он торжествовал. На столь тщетные кулинарные изыски принца он ответил простым буржуазным обедом, высокое искусство приготовления которого убедило в собственной недостойности даже того, кто излучал вокруг себя этот поверхностный блеск.
И пока через открытую дверь кареты прославленный гурмэ прощался с побежденным, сбитым с толку, но счастливым его высочеством, внезапно посерьезневший наследник Евразии сказал, протягивая ему руку:
– Ни от кого, кроме вас, мой дорогой хозяин, я не потерпел бы урока, который только что получил. Так утешьте хоть немного мое задетое самолюбие и раскройте мне формулу секрета, которую открыл ваш гений. Кухня?..
– … труд избранный, взывающий к большой любви…[25] – просто ответил Доден-Буффан, глубоко поклонившись.
Доден-Буффан решает жениться
Как только расползлись слухи, так называемый «обед с принцем» стал одним из триумфов в карьере Додена-Буффана. Разумеется, четверо его апостолов недолго смогли держать язык за зубами. В тот же вечер о славном событии узнали в «Кафе де Сакс», три дня спустя вся провинция разделяла гордость города, после чего детали званого пиршества обсуждали в каждой гостинице, в каждом трактире региона, начиная с женевских пивных и заканчивая знаменитой «Золотой щукой» в Лионе. Герой этого приключения не испытывал иной гордости, кроме гордости за то, что смог создать шедевр ad majorem gastronomiæ gloriam[26]и вписал одну из прекрасных страниц в историю гастрономии. В своей справедливой душе Доден воздал должное кухне и справедливо приписал ей свою долю успеха. Концепция, руководство и в значительной степени исполнение замечательной трапезы были его заслугой, однако Адель Пиду, признался он себе, была несравненной помощницей в воплощении его замыслов.
Адель Пиду! Очарование и истинная пытка существования великого человека! Смысл его жизни и причина его мучений! Все помнят, что после смерти Эжени Шатань в жизни Додена последовала целая череда претенденток, желающих занять
