Восставшие из небытия. Антология писателей Ди-Пи и второй эмиграции - Владимир Вениаминович Агеносов
– Благословите, отце, простите, владыко, – сказал он, захлебываясь от рыданий.
– Благослови тебя Бог, чадо, – тихо промолвил владыка.
На следующий день первое, что мы услышали, был вой кота: протяжный, гнетуще-тоскливый. Кот стоял перед пустой койкой владыки, стоял неподвижно как надгробие, И выл не по-котиному, выл как собака или волк А в ногах койки лежала наша Пеструшка. Сдохла.
Может быть, сдохла она от дряхлости, но мы тогда убили бы того, кто осмелился бы сказать это. Мы твердо решили: сдохла Пеструшка-Мавра от тоски.
Павел Васильевич и владыка уже не вернулись к нам. Говорили, что их на пытках убил неосторожный Заправа. А Перовский долго не находил себе места. Наконец, взяв у Архипа Сергеича его том Творений св. Иоанна Златоустого, – он, раскрыв его наугад, где раскроется, и ткнув пальцем тоже наугад, прочитал нам:
«Ты не участвовал в дерзости виновных? Хвалю это и одобряю; но ты не воспрепятствовал тому, что случилось, а это достойно осуждения. Такие же слова мы услышим и от Бога, если будем молчать в то время, когда против Него раздаются хулы и поношения»…
Все мы, потрясенные минутой и текстом, молчали. А Самуил Исакович вскочил с безумным видом. Косноязычный и смешной, он вдруг преобратился во вдохновенного ветхозаветного пророка:
– Я пойду сейцас и буду крицать этим мерзавцам… Я буду крицать им про то, цто они замуцили святого…
Мы удержали Перовского: к чему лишние жертвы? Мертвых не воскресишь… Захлебывающийся рыданиями, он размазывал грязными руками по лицу обильные слезы и икал от непроглоченного отчаяния…
– Мерзавцы… Негодяи…
… А потом жизнь вошла в свою колею. Только кота Памву украли-таки китайцы. Все китайцы работали у нас в прачечной. Сидели за «шпионаж» или контрабанду и поголовно звались Колями.
– Коля не пиона, он сестный контрабандист, – говорили они о себе, и промышляли торговлей, ловя кошек и собак, выделывая их шкурки и продавая по дешевке лагерникам сшитые из этих шкурок меховые шапки-ушанки.
И Архип Сергеич решил во что бы то ни стало отыскать и купить шапку из своего Памвы-Берынды:
– Не уберёг котягу – хоть память о нем хранить буду…
Дней через десять Архип Сергеич вернулся с работы поздно ночью и – чего с ним никогда не случалось – сильно навеселе:
– Н-нашел т-таки… Из П-памвушки шапка-то…
– Купили, Сергеич?
– К-купил. П-последние деньги отдал: всё, что нагрёб в кармане: четыре рубля семьдесят три копейки. Китаец пятерку просил… Купил я у него шапку, а потом не с-стерпел: д-дал раза два в зубы… А потом пошел с ребятами и клюкнул малость – на помин котяги… Тоже ведь тварь Божия…
И Самуил Исакович задумчиво прибавил:
– И в Талмуде сказано: нецистая зивотная только свиня…
Шаталов Владимир Михаилович
(1917–2002) – поэт, живописец
Родился в Белгороде, Отец его был потомственным дворянином и участником Белого движения. Опасаясь репрессий, семья скиталась по России пока не осела в Днепропетровске. Мать происходила из купеческого рода. Живописи Шаталов учился в Киеве и Харькове.
Во время войны уехал в Западную Украину, затем в Австрию, а после войны оказался в Германии. В 1951 году Шаталов эмигрировал в США, в Филадельфию.
Внешне жизнь его протекала вполне благополучно: работал реставратором в Филадельфийской художественно галерее, вошел в число 450 членов Национальной Академии Художеств. Участвовал в 42 художественных выставках групповых и индивидуальных. За свои картины удостоился 60 наград, включая четыре золотые медали. Но без России он чувствовал себя одиноким:
Одиночество – улица под ногами
после взрыва нейтронной бомбы.
Молчит. Тянется. Узится.
Одному бежать.
Одному кричать.
Одному в оконные стекла лбом бить.
Но я всё иду осенью позднею
по моей уходящей России…
Это чувство одиночества, страдания по России с ее снегами, дождями, осенями, мыслями об уходящей жизни и смысле бытия скрашивалось музыкой или заставляло систематически возвращаться его к творчеству позднего Гоголя. Гоголь на портретах и рисунках Шаталова был всегда угловатый, трагичный с резкими тенями на лице, что отражено в широко известном стихотворении И. Елагина «Гоголь», описывающем шагаловский портрет автора «Мертвых душ»: «Как птица насторожен весь, / Как птица весь нахохленный».
В.Шаталов. «Пришла весна в Вайоминг» (1986). В американских пейзажах, как и в своих стихах, художник искал черты России.
Америку Шаталов не любил. Исключение как в стихах, так и в пейзажах он делал лишь для Западного побережье США и Аризоны.
Знаменательным событием в жизни художника-поэта стало приглашение в 1995 году в Российское Посольство в Нью-Йорке на прием, посвященный 50-летию Победы, где тогдашний Посол С.В. Лавров вручил художнику благодарственную грамоту за пропаганду русского искусства.
Стихи Шаталова печатались в различных периодических изданиях русской эмиграции: чаще всего в «Новом русском слове» и в альманахе «Встречи» («Перекрестки»), издателем которого он был вместе с В. Синкевич с момента создания этого журнала поэзии и живописи до своей смерти.
Авторской книги стихов не выпустил.
Публикации
Дальние берега. Антология поэзии русского Зарубежья. Сост. В. Кудрявцев. – Смоленск, 2006
Ольга Анстей (к 15-летию со дня смерти) // Встречи. 2000
Стихи // Берега. Стихи поэтов второй эмиграции. Составители В. Синкевич, В. Шаталов. 1992
Стихи И «Вернуться в Россию стихами». Сост. Крейд, Вадим. – М., 1995
Стихи И Встречи. 1983–1989. 1991–2001.
Стихи // «Мы жили тогда на планете другой». Сост. – ред. Евгений Витковский. Т. 4. – М., 1997
Стихи // НРС. 1978; 7 аир.; 2 мая; 30 июля; 5 ноября; 1979, 19 июнь 1983, 7 мая.
Стихи // Перекрестки. 1977–1980, 1982
«Мерещится…»
Мерещится
из книги памяти
из безмолвия ночей
века моего беспамятство
решеток проволок колючих
и вышек лагерей.
Мерещится
дитя цветущий сад
и женщина
как Ева
и крик ея немой
и поступь тяжкая солдат
и метелей белых
развив ея волос
над всеми ярами
над всеми ямами
и я художник цветами яркими
дом земной пою – ея земной погост.
В тревожной мании
все мерещится мне смерть —
самая из всех смертей
небо мне мерещится
затянутое льдами
и руки
сплошные руки
над всей землею руки
живые
