Современная комедия - Джон Голсуорси
Проходили недели; слушалось одно дело за другим, и «зрелище», которое собирались сделать из его дочери, представлялось ему все более чудовищным. Он инстинктивно не доверял шотландцам – они были упрямы, а он не терпел в других этого свойства, столь присущего ему самому. Кроме того, шотландцы казались ему людьми несдержанными: то они слишком мрачны, то слишком веселы, вообще сумасбродный народ! В середине марта – дело должно было разбираться через неделю – он сделал рискованный шаг и отправился в кулуары палаты общин. Об этой своей последней попытке он никому не сказал; ему казалось, что все – и Аннет, и Майкл, и даже Флер – сделали все возможное, чтобы примирение не состоялось.
Передав свою визитную карточку, он долго ждал в просторном вестибюле. Он не думал, что потеряет здесь столько времени. Некоторое утешение принесли ему статуи. Сэр Стэфорд Норткот – вот молодец: на обедах у старых Форсайтов в восьмидесятые годы разговоры о нем были так же обязательны, как седло барашка. Даже «этот Гладстон» казался вполне сносным теперь, когда его вылепили из гипса или из чего их там делают. Такой может не нравиться, но мимо него не пройдешь – не то что теперешние. Он пребывал в трансе перед лордом Грэнвилем, когда наконец раздался голос:
– Сэр Александр Мак-Гаун.
Сомс увидел коренастого человека с красной физиономией, жесткими черными волосами и подстриженными усами, который спускался по лестнице с его визитной карточкой.
– Мистер Форсайт?
– Да. Нельзя ли пойти куда-нибудь, где меньше народу?
Шотландец кивнул и провел его по коридору в маленькую комнату.
– Что вам угодно?
Сомс погладил свою шляпу.
– Это дело, – начал он, – так же неприятно для вас, как и для меня.
– Так это вы осмелились назвать предательницей леди, с которой я обручен?
– Совершенно верно.
– Не понимаю, как у вас хватило наглости явиться сюда и говорить со мной.
Сомс закусил губу.
– Я слышал, как ваша невеста назвала мою дочь выскочкой, будучи у нее в гостях. Вы хотите, чтобы эта нелепая история получила огласку?
– Вы глубоко ошибаетесь, думая, что вы с вашей дочерью можете безнаказанно называть змеей, предательницей и безнравственной особой ту, которая будет моей женой. Извинение в письменной форме, с тем чтобы ее защитник огласил его на суде, – вот ваш единственный шанс.
– Этого вы не получите. Другое дело, если обе стороны выразят сожаление. Что касается компенсации…
– К черту компенсацию! – резко перебил Мак-Гаун, и Сомс невольно почувствовал к нему симпатию.
– В таком случае, – сказал он, – жалею ее и вас.
– На что вы, черт возьми, намекаете, сэр?
– Узнаете в конце следующей недели, если не измените своего решения. Если дело дойдет до суда, мы за себя постоим.
Шотландец побагровел так, что Сомс на секунду испугался, как бы его не хватил удар.
– Берегитесь! Держите язык за зубами на суде!
– В суде мы не обращаем внимания на грубиянов.
Мак-Гаун сжал кулаки.
– Да, – сказал Сомс, – жаль, что я немолод. Прощайте!
Он прошел мимо Мак-Гауна и вышел в коридор. Дорогу в этом «садке для кроликов» он запомнил и вскоре добрался до вестибюля. Ну что ж! Последняя попытка не удалась! Больше делать нечего, но этот заносчивый субъект и его красавица пожалеют, что родились на свет. На улице его окутал холодный туман. Гордость и запальчивость! Не желая признать себя виновными, люди готовы стать мишенью для насмешек и издевательств толпы. Шотландец, защищая честь женщины, идет на то, чтобы ворошили ее грязное белье! Сомс остановился: в самом деле, стоит ли раскапывать ее прошлое? Если он этого не сделает, она может выиграть дело, а если затронет вопрос о ее прошлом и все-таки проиграет дело – ему придется заплатить ей огромную сумму – быть может, тысячи. Необходимо принять какое-нибудь решение. Все время он успокаивал себя мыслью, что дело не дойдет до суда. Четыре часа! Пожалуй, еще не поздно заглянуть к сэру Джемсу Фоскиссону. Надо позвонить Николасу, пусть сейчас же устроит им свидание, и если Майкл дома, можно прихватить и его.
Майкл сидел в своем кабинете и с мрачным удовольствием рассматривал карикатуру на самого себя, нарисованную Обри Грином и помещенную в газете для великосветских кругов. Он был изображен стоящим на одной ноге и вопиющим в пустыне, на горизонте всходила сардоническая улыбка. Изо рта у него, словно завитки табачного дыма, вырывалось слово «фоггартизм». Мистер Блайт в образе обезьяны, задрав голову, аплодировал ему передними лапами. Весь тон рисунка был беспощаден – он не язвил, а просто убивал на месте. Лицу Майкла было придано выражение полного удовольствия, какое бывает после сытного обеда, он словно упивался звуками собственного голоса. Даже друг, даже художник не понял, что пустыня напрашивается на шарж не меньше, чем пеликан! Карикатура поставила клеймо никчемности на все его замыслы и напомнила слова Флер: «А когда лейбористы уйдут, их сменят тори, и это время ты используешь для своих эксцентрических выходок». Вот реалистка! Она с самого начала поняла, что его ждет роль эксцентричного одиночки. Чертовски удачная карикатура! И никто не оценит ее лучше, чем сама жертва. Но почему никто не принимает фоггартизм всерьез? Почему? Потому что он скачет кузнечиком там, где все ходят шагом; люди, привыкшие ощупью пробираться в тумане, видят в новом учении только блуждающий огонек. Да, в награду за свои труды он остался в дураках! И тут явился Сомс и сообщил:
– Я говорил с этим шотландцем. Он хочет довести дело до суда.
– О, неужели, сэр! Я думал, что вы этого не допустите.
– Он требует извинения в письменной форме. На это Флер не может согласиться: ведь не она виновата. Вы можете проехать со мной к сэру Джемсу Фоскиссону?
Они сели в такси и поехали в Темпл. Встретил их Николас Форсайт и за десять минут успел познакомить со всеми слабыми сторонами дела.
– Кажется, ему доставляет удовольствие мысль о возможном поражении, – прошептал Майкл, когда Николас повел их к сэру Джемсу.
– Жалкий субъект, но добросовестный, – отозвался Сомс. – Фоскиссон должен сам этим заняться.
Подождав, пока Николас напомнит знаменитому адвокату обстоятельства дела, они очутились в присутствии человека с очень большой головой и седыми бакенбардами. Сомс внимательно следил за выступлениями великого адвоката с тех пор, как остановил на нем свой выбор, и с удовольствием отметил, что в делах, имеющих отношение к вопросам морали, он неизменно выходит победителем. При ближайшем рассмотрении бакенбарды придавали сэру Джемсу чрезвычайно респектабельный вид. Трудно было себе представить его лежащим в кровати, танцующим или играющим в азартные игры. Говорили, что, несмотря на обширную практику, он отличается добросовестностью. Больше половины фактов он успевал изучить до суда, остальные постигал на ходу, во время процесса, а в крайнем случае – умело
