Современная комедия - Джон Голсуорси
«Фоггартизм в действии, – горько подумал Майкл. – Первый урок окончен».
Домик уныло хмурился в тусклом свете луны, на холодном ветру. В комнате миссис Бергфелд стояла на коленях перед телом мужа, лицо которого было накрыто платком. Майкл положил ей руку на плечо, она посмотрела на него безумными глазами и опять опустила голову. Он отвел Боддика в сторону.
– Не подпускайте к ней Суэна. Я с ним поговорю.
Когда явилась полиция и доктор, Майкл подозвал парикмахера, который при лунном свете походил на призрак и казался очень расстроенным.
– Вы можете переночевать у нас, Суэн.
– Хорошо, сэр. Я не хотел обижать беднягу, но он так задирал нос, а у меня тоже есть свои заботы. Будто уж он один был такой несчастный. После дознания я отсюда уеду. Если не попаду на солнце, я и сам скоро сдохну.
Майкл почувствовал облегчение: теперь Боддик останется один.
Когда он наконец вернулся домой с Суэном, Флер спала. Он не стал будить ее, но долго лежал, стараясь согреться, и думал о великой преграде на пути ко всякому спасению – о человеческой личности. И, не в силах отогнать образ женщины, склонившейся над неподвижным, холодным телом, потянулся к теплу молодого тела на соседней кровати.
Фотографические снимки пришлись ко времени. Три дня не было ни одной газеты, которая не поместила бы статейки, озаглавленной: «Трагедия в Букингемширской усадьбе», «Самоубийство немецкого актера» или «Драма в Липпинг-холле». Статейку оживлял снимок: «Справа налево: мистер Майкл Монт – депутат от Мид-Бэкса, Бергфелд – немецкий актер, который повесился, миссис Бергфелд».
«Ивнинг сан» поместила статью, скорее скорбную, чем гневную:
«Самоубийство немецкого актера в имении сэра Лоренса Монта Липпинг-холле до известной степени гротескно и поучительно. Этот несчастный был одним из трех безработных, которых наметил для своих экспериментов молодой депутат от Мид-Бэкса, недавно обративший на себя внимание речью в защиту фоггартизма. Почему, проповедуя возвращение англичан «к земле», он остановил свой выбор на немце, остается неясным. Этот инцидент подчеркивает бесплодность всех дилетантских попыток разрешить проблему и изжить безработицу, пока мы все еще терпим в своей среде иностранцев, вырывающих кусок хлеба у наших соотечественников».
В том же номере газеты была короткая передовица: «Иностранцы в Англии». Дознание собрало много народу. Было известно, что в домике жили трое мужчин и одна женщина, все ждали сенсационных разоблачений и были разочарованы, когда выяснилось, что любовный элемент ни при чем.
Флер с «одиннадцатым баронетом» вернулась в Лондон, а Майкл остался на похороны. Он шел на кладбище с Генри Боддиком, впереди шла миссис Бергфелд. Мелкий дождь моросил из туч, серых, как могильная плита; тисовые деревья стояли голые, темные. Майкл заказал большой венок и, когда его возложили на могилу, подумал: «Жертвоприношения! Сначала людей, потом агнцев, теперь вот цветы! И это прогресс?»
Нора Кэрфью согласилась принять миссис Бергфелд кухаркой в Бетнел-Грин, и Майкл отвез ее в Лондон на автомобиле. Во время этой поездки к нему вернулись мысли, забытые со времени войны. Человеческое сердце, одетое, застегнутое на все пуговицы обстановки, интересов, манер, условностей, расы и классов, остается тем же сердцем, если его обнажит горе, любовь, ненависть или смех. Но как редко оно обнажается! Какие все в жизни одетые! Оно, пожалуй, и лучше – нагота обязывает к огромному напряжению. Он вздохнул свободно, когда увидел Нору Кэрфью, услышал ее бодрые слова, обращенные к миссис Бергфелд:
– Входите, дорогая, и выпейте чаю!
Она была из тех, в ком сердечная нагота не вызывает ни стыда, ни напряжения.
Когда он приехал домой, Флер была в гостиной. Над пушистым мехом щеки ее горели, словно она только что вернулась с мороза.
– Выходила, детка?
– Да, я… – Она запнулась, посмотрела на него как-то странно и спросила: – Ну что, покончил с этим делом?
– Да, слава богу! Я отвез бедняжку к Норе Кэрфью.
Флер улыбнулась:
– А, Нора Кэрфью! Женщина, которая живет для других и забывает о себе, не так ли?
– Совершенно верно, – резко сказал Майкл.
– Новая женщина. Я делаюсь окончательно старомодной.
Майкл взял ее за подбородок.
– Что с тобой, Флер?
– Ничего.
– Нет, что-то случилось.
– Видишь ли, надоедает оставаться за бортом, словно я гожусь только для того, чтобы возиться с Китом и быть пикантной.
Майкл, обиженный и недоумевающий, опустил руку. Действительно, он не советовался с ней по поводу своих безработных: был уверен, что она его высмеет, скажет: «К чему это?» И в самом деле, к чему это привело?
– Если тебя что-нибудь интересует, Флер, ты всегда можешь меня спросить.
– О, я не хочу совать нос в твои дела! У меня и своих дел достаточно. Ты пил чай?
– Но скажи: что случилось?
– Дорогой мой, ты уже спрашивал, а я тебе ответила: ничего.
– Ты меня не поцелуешь?
– Конечно, поцелую. Сейчас купают Кита. Не хочешь ли посмотреть?
Каждый укол причинял боль. Она переживала какой-то кризис, а он не знал, что делать. Разве ей не приятно, что он ею восхищается, тянется к ней? Чего ей нужно? Чтобы он признал, что она интересуется положением страны не меньше, чем он? Но так ли это?
– Ну а я буду пить чай, – заявила она. – Эта новая женщина производит потрясающее впечатление?
Ревность? Нелепо! Он ответил спокойно:
– Я не совсем тебя понимаю.
Флер посмотрела на него очень ясными глазами.
– О господи! – сказал Майкл и вышел из комнаты.
У себя в кабинете он сел перед «Белой обезьяной». Эта стратегическая позиция помогала ему проникнуть в глубь его семейных отношений. Флер всегда должна быть первой, хочет играть главную роль. Люди, которых она коллекционирует, не смеют жить своей жизнью! Эта мучительная догадка его испугала. Нет-нет! Просто-напросто она привыкла держать во рту серебряную ложку и не может с ней расстаться. Она недовольна, что он интересуется не только ею. Вернее, недовольна собой, потому что не может разделять его интересы. В конце концов, это только похвально. Она возмущена своим эгоцентризмом! Бедная девочка! «Надо последить за собой, – думал Майкл, – а то, чего доброго, изобразишь современный роман в трех частях». И он задумался о научном течении, которое утверждает, что по симптомам можно определить причину всякого явления. Он вспомнил, как в детстве гувернантка запирала его в комнате, – с тех пор он ненавидел всякое посягательство на свою свободу. Психоаналитик сказал бы, что причина
