Современная комедия - Джон Голсуорси
– Попросите его подождать, Фанни, я через двадцать минут выйду.
Волнуясь, словно предчувствуя кризис, она поспешно оделась, надушила шею и руки эссенцией из цветов апельсинового дерева, неслышно ступая, вошла в студию и остановилась. Молодой человек стоял спиной к двери в позе осла, который, свесив уши, терпеливо ждет, чтобы на его натруженную спину навьючили новый груз. Вдруг он сказал:
– Я больше не могу.
– Фрэнсис!
Он оглянулся.
– О, Марджори! Я не слышал, как вы вошли!
И, взяв ее руки, он зарылся в них лицом.
Она пришла в замешательство. Казалось, так легко было бы высвободить руки и подставить ему губы, если бы он был более современным, если бы его старомодная любовь не льстила ей, если бы, наконец, он внушал ей только страсть. Неужели ей суждено испытать простое идиллическое чувство – что-то совсем, совсем новое? Она подвела его к дивану, усадила рядом с собой, заглянула в глаза. Сладость весеннего утра, и они с Фрэнсисом – как малые дети, и нет им дела до всего мира! Она поддалась очарованию невинности, хваталась за что-то новое, чудесное. Бедный мальчик! Какое наслаждение – дать ему наконец счастье, согласиться на брак, твердо намереваясь обещание исполнить! Когда? О, когда ему угодно – скоро, очень скоро; чем скорее, тем лучше! Почти не сознавая того, что разыгрывает роль молоденькой девушки, она наслаждалась его удивлением и радостью. Он весь горел, он был на седьмом небе – и ничего себе не позволил.
Целый час провели они вместе – какой час для воспоминаний! – раньше чем она вспомнила, что в половине девятого приглашена на обед. Она прижалась губами к его губам и закрыла глаза. И одна неотвязная мысль не давала покоя: не закрепить ли ей по-современному свои права на него? Ведь все, что он знает о ней, – ложь! Она видела, как затуманились его глаза, ощущала прикосновение горячих рук. Быстро встала.
– А теперь, любимый, беги!
Когда он убежал, она сняла платье и стала приглаживать волосы, в зеркале казавшиеся скорее золотыми, чем рыжими… Несколько конвертов на туалетном столике привлекли ее внимание. Счет, еще один и, наконец, письмо:
«Сударыня!
С сожалением извещаем вас, что «Кэткот, Кингсон и Форсайт» отказываются принести в письменной форме извинение, каковое мы потребовали, и берут назад свое предложение in toto. Итак, нужно продолжать дело. Впрочем, мы имеем все основания надеяться, что они пойдут на наше требование раньше, чем дело поступит в суд.
Готовые к услугам Сэтлуайт и Старк».
Она уронила письмо и сидела тихо-тихо, рассматривая в зеркале жесткую морщинку у правого уголка рта и жесткую морщинку у левого…
Возвращаясь домой, Фрэнсис Уилмот думал о пароходных рейсах и каютах, о брачной церемонии и кольцах. Час назад он пребывал в отчаянии, теперь ему казалось, что одно он знал всегда: «Она слишком хороша, чтобы не отказать этому типу, которого не любит». Он сделает ее королевой Южной Каролины! А если она не захочет там жить, продаст старый дом, и они поселятся где она пожелает: в Венеции (он слышал, как она восторгалась Венецией), в Нью-Йорке, в Сицилии, – с ней ему все равно, где жить! Даже Лондон, овеянный сухим холодным ветром, перестал быть серым лабиринтом, где бродят тени, и превратился в прекрасный город, в котором можно купить кольца и билеты на пароход.
Ветер как ножом резал ему лицо, но Фрэнсис Уилмот ничего не замечал. Бедный Мак-Гаун! Он ненавидел его, даже мысль о нем была ему ненавистна, и все-таки жалел – ведь его ждет такое разочарование!
И все дни, недели, месяцы, что он кружил вокруг пламени, обжигая слабеющие крылья, теперь казались этапом вполне естественного движения по пути к райскому блаженству. Двадцать четыре года – и ему и ей, – а впереди целая вечность счастья! Он уже видел ее на веранде, дома. Прогулки верхом! И старый «форд» нужно заменить чем-нибудь получше. Негры будут обожать ее, такую величественную, такую белую… Скоро весна, гулять с ней среди азалий… А весной уже пахнет – нет, это запах ее духов остался у него на руках. Он вздрогнул и помчался дальше по безлюдной улице; восточный ветер гнул голые ветки деревьев, светили холодные звезды.
В вестибюле отеля ему подали визитную карточку.
– Мистер Уилмот, вас ждет какой-то джентльмен.
В гостиной, держа в руке цилиндр, сидел сэр Александр Мак-Гаун. Он встал и, коренастый, мрачный, двинулся навстречу Фрэнсису Уилмоту.
– Я давно уже собирался к вам зайти, мистер Уилмот.
– В самом деле? Могу я вам предложить коктейль или рюмку хереса?
– Нет, благодарю. Вам известно о моей помолвке с мисс Феррар?
– Было известно, сэр.
При виде этой грозной красной физиономии с жесткой щеткой усов и горящими глазами он снова почувствовал ненависть; жалость растаяла.
– Вы знаете, что я протестую против ваших частых визитов. У нас здесь не принято, чтобы джентльмен ухаживал за молодой леди, обрученной с другим.
– Об этом должна судить сама мисс Феррар, – невозмутимо ответил Фрэнсис Уилмот.
Лицо Мак-Гауна побагровело.
– Если бы вы не были американцем, я бы уже давно посоветовал вам держаться подальше.
Фрэнсис Уилмот поклонился.
– Что же вы намерены делать? – спросил Мак-Гаун.
– Разрешите мне воздержаться от ответа.
Мак-Гаун весь подался вперед.
– Я вас предупредил, теперь будьте осторожны.
– Благодарю вас, приму к сведению, – мягко сказал Фрэнсис Уилмот.
Мак-Гаун стоял, покачиваясь на месте. Не собирается ли он его ударить? Фрэнсис Уилмот засунул руки в карманы.
– Вы предупреждены, – сказал Мак-Гаун и, повернувшись, вышел.
– Спокойной ночи, – сказал Фрэнсис Уилмот вслед удаляющейся квадратной спине. Он сумел остаться мягким, вежливым, но как он ненавидел этого типа! Если бы не ликование, переполнявшее его сердце, дело могло бы кончиться хуже!
X
Фотографические снимки
Сэр Лоренс предложил Майклу провести Рождество в Липпинг-холле и принять участие в охоте. В числе приглашенных были два политика-практика и один министр.
В курительной, куда удалялись мужчины, а иногда и женщины, гости, отдыхая в старых мягких кожаных креслах, перебрасывались словами, словно мячом, и никто не затрагивал таких опасных тем, как фоггартизм. Впрочем, бывали моменты, когда Майкл имел возможность постичь самую «сущность» политики и проникнуться уважением к ее практикам. Даже в эти праздничные дни они вставали рано, спать ложились поздно, писали письма, просматривали прошения, заглядывали в «синие книги». Оба были люди здоровые, ели с аппетитом, много пили и, казалось, никогда не уставали. Они часто брились, стреляли с увлечением, но плохо. Министр предпочитал играть в гольф с Флер.
Майкл понял их систему: нужно до отказа загрузить свой ум, не оставлять себе времени на планы, чувства, фантазии. Действовать и отнюдь не ставить себе никакой цели.
Что касается фоггартизма, то, не в пример газете «Ивнинг сан», они не высмеивали его, а только задавали Майклу вопросы, которые он не раз задавал себе сам.
– Прекрасно,
