Современная комедия - Джон Голсуорси
Аннет вернула книгу через два дня и заявила: «Какой же это французский стиль? Это просто отвратительно! Вы, англичане, так грубы. Книга не остроумная, а просто грязная. Серьезная грязная книга – что может быть хуже? Ты слишком старомоден, Сомс. Почему ты говоришь, что это французский стиль?»
Сомс и сам не знал, почему это сказал.
«Во всяком случае, издана она не в Англии», – пробормотал он и вышел из комнаты, преследуемый, как жужжанием, словами: «Брюссель, Брюссель, это – Брюссель ты называешь…» Самая обидчивая нация эти французы!
Однако ее совет пригласить сыщика запал ему в голову. К чему щепетильность, когда все зависит от того, чтобы напугать эту женщину? И, приехав в Лондон, он заглянул в некое учреждение, – не к мистеру Полтиду, а в другое, – и поручил там выяснить прошлое, настоящее и будущее Марджори Феррар.
Фирме «Сэтлуайт и Старк» он написал на бланке своей конторы короткий и решительный ответ:
«6 января 1925 г.
Уважаемые сэры!
Узнав из вашего письма от 5-го с/м, что ваша клиентка отклонила мое предложение, сделанное, как вам известно, совершенно беспристрастно, беру его назад in toto[25].
Преданный вам Сомс Форсайт».
Они пожалеют! Наверняка пожалеют! И он вперил взор в слова «in toto» – почему-то они показались ему забавными. In toto! А теперь посмотрим «Прямодушного»!
Театр общества «Nec plus ultra» отличался неказистой внешней отделкой, гипсовой маской Конгрива в вестибюле, своеобразным запахом и наличием просцениума. Оркестра не было. Перед поднятием занавеса три раза во что-то ударили. Рампы не было. Декорации были своеобразные. Сомс не отрываясь смотрел на них, пока в первом антракте разговор двух сидящих за ним людей не открыл ему глаза на их принцип.
– В декорациях самое важное то, что на них можно не смотреть. Это самый крайний театр в этом смысле.
– В Москве пошли еще дальше.
– Вряд ли. Кэрфью ездил туда. Вернулся в диком восторге от русских актеров.
– Он знает русский язык?
– Нет, это и не нужно. Все дело в тембре. По-моему, Кэрфью недурно справляется со своей задачей. Такую пьесу нельзя было бы ставить, если б можно было разобрать слова.
Сомс, который очень старался разобрать слова – за этим, собственно, он и шел сюда, – скосил глаза на говоривших. Они были молоды, бледны и продолжали разговор, нисколько не смутившись от его взгляда.
– Кэрфью молодец! Такая встряска нужна.
– Оливию играет Марджори Феррар.
– Не понимаю, зачем он выпускает эту дилетантку.
– Не забывай о сборах, мой милый, она привлекает публику. Тяжелый случай.
– Ей удалась только одна роль – немой девушки в русской пьесе. А говорит она ужасающе – все время следишь за смыслом слов. Совсем не окутывает тебя ритмом.
– Она красива.
– М-да.
Тут занавес поднялся. Так как в первом действии Марджори не появлялась, Сомс сделал усилие и не заснул, и все время, пока она была на сцене, не спал – из чувства ли долга, или потому, что говорила она ужасающе: всякую рискованную фразу, которую она произносила, он старательно отмечал. В общем, он отлично провел время и ушел отдохнувшим. В такси он мысленно репетировал роль сэра Джемса Фоскиссона на перекрестном допросе.
«Если не ошибаюсь, сударыня, вы играли Оливию из «Прямодушного» в постановке театрального общества «Nec plus ultra»? Правильно ли будет определить эту роль как роль скромной женщины?.. Совершенно верно. И вы произнесли вот эти слова (приводит гривуазные местечки). Вы как-нибудь истолковали их, сударыня?.. Вы, вероятно, не согласитесь, что они безнравственны?.. Нет? И не рассчитаны на то, чтобы оскорбить слух и пагубно повлиять на нравственность уважающей себя публики?.. Нет. Значит, ваше понятие о нравственности расходится с моим и, смею утверждать, с тем, которое сложилось у присяжных… Так. Сцена в темноте – вы не предложили режиссеру выпустить ее? Нет. Режиссером у вас, кажется, был мистер Кэрфью? А ваши отношения с этим джентльменом позволили бы вам внести такое предложение?.. Ага, теперь, сударыня, разрешите вам напомнить, что в течение всего тысяча девятьсот двадцать третьего года вы виделись с этим джентльменом почти каждый день… Ну, скажем, три-четыре раза в неделю. И вы тем не менее утверждаете, что ваши отношения не позволили бы вам поставить ему на вид, что порядочной молодой женщине нельзя играть в такой сцене? Вот как? Мнение присяжных об этом вашем ответе мы в свое время узнаем. Вы не актриса по профессии, не для заработка исполняете то, что вам предлагают? Нет. И у вас хватило смелости явиться сюда и требовать компенсации, потому что в частном письме кто-то упомянул, что вы понятия не имеете о нравственности»?.. Да?.. И так далее и так далее. О нет! Компенсация? Ни фартинга она не получит.
IX
Volte Face[26]
Изощряясь в том, чтобы удержать при себе сэра Александра Мак-Гауна и Фрэнсиса Уилмота, принимая приглашения в свет, часто играя в бридж в надежде покрыть ежедневные расходы, иногда урывая день для охоты и репетируя роль Оливии, Марджори Феррар почти забыла о предстоящем процессе, когда мистеры Сэтлуайт и Старк уведомили ее о предложении Сомса. Она пришла в восторг. Этими деньгами она расплатится с самыми настойчивыми из кредиторов; вздохнет свободно и сможет пересмотреть перспективы на будущее.
Письмо было получено в пятницу перед Рождеством, когда она собиралась ехать к отцу в Ньюмаркет; она поспешно написала несколько слов, сообщая, что зайдет в контору в понедельник. Вечером она посоветовалась с отцом. Лорд Чарлз считал, что этот стряпчий во что бы то ни стало хочет пойти на мировую, раз готов пожертвовать такой суммой, как полторы тысячи фунтов, поэтому ей нетрудно будет добиться извинения в письменной форме. Во всяком случае, торопиться не стоит, пусть они пребывают пока в неизвестности. В понедельник он думал показать ей своих лошадей. Вот почему она вернулась в Лондон только двадцать третьего, когда контора была уже закрыта. Почему-то ей не пришло в голову, что и адвокаты могут отдыхать на Рождество. В сочельник она опять уехала на десять дней и только четвертого января зашла в контору. Мистер Сэтлуайт все еще отдыхал на юге Франции, и принял ее мистер Старк. Он был не в курсе дела, но нашел совет лорда Чарлза разумным: можно принять полторы тысячи и настаивать на формальном извинении, а в случае отказа пойти на уступку. Марджори Феррар почуяла опасность, но согласилась.
Седьмого января она вернулась после дневного спектакля, усталая и возбужденная аплодисментами и похвалой Бэрти Кэрфью: «Прекрасно, дорогая!» Ей показалось, что Бэрти снова смотрит на нее, как смотрел в былые дни. Она принимала горячую ванну,
