Богова делянка - Луис Бромфилд
— Сколько вам не хватает? — сказал он.
— Чего мне не хватает? — переспросила Бабушка.
— Мулов! — заорал офицер. — Мулов! Мулов! Разве похоже, чтоб у меня были сундуки с серебром или ниггеры, перевязанные конопляной веревкой?
— Разве мы?.. — сказала Бабушка, положив руку на грудь и глядя на него; по моему разумению, Ринго первым сообразил, что тот хотел сказать.
— Нам бы пятьдесят, — сказал Ринго.
— Пятьдесят, а? — сказал офицер. Он снова ругнулся; обернувшись к одному из стоявших позади, обругал и его. — Сосчитай их! — сказал он. — Неужто думаешь, что я собираюсь верить на слово?
Тот принялся считать мулов; мы не шевелились; думаю, мы почти и не дышали.
— Шестьдесят три, — сказал тот.
Офицер посмотрел на нас.
— Шестьдесят три из ста десяти остается сорок семь, — сказал он. Выругался. — Привести сорок семь мулов! Живо! — Он опять посмотрел на нас. — Думали, можете обвести меня и выманить трех лишних мулов, а?
— И сорок семь сгодится, — сказал Ринго. — Только, по моему умению, нам, мож быть, лучше чего поесть, как в бумаге сказано.
Мы переправились вброд на ту сторону. Мы не стали задерживаться; двинулись дальше, как только привели мулов и другие еще женщины тоже смогли поехать верхом. Вот и солнце зашло, но мы не остановились.
— Ха! — сказал Ринго. — А тут его или чья рука?
Так без остановки мы и ехали до полуночи. Тут Бабушка посмотрела на Ринго.
— Ринго, — сказала она.
— Я ничего такого не говорил, про чего в бумаге не сказано, — сказал Ринго. — Это тот сказал, а не я. Я всего и сказал ему, сколько надо до ста десяти; я не сказал, что это нам надо. И потом, счас уж без толку об том молиться; почем знать, на что еще напоремся, пока доберемся домой. Главное счас — чего делать со всеми этими вот ниггерами.
— Да, — сказала Бабушка.
Мы приготовили выданную нам кавалерийским офицером пищу, поели; потом Бабушка велела выйти вперед всем ниггерам из Алабамы. Таких оказалось примерно половина.
— Как я полагаю, всем вам хочется бежать за армией янки и переправляться через новые реки, так? — сказала Бабушка. Они стояли в пыли, переминаясь с ноги на ногу. — Что? Неужели ни одному не хочется? — Они просто стояли, и все. — Тогда кого вы теперь собираетесь слушать?
Немного погодя один из них сказал:
— Вас, мисси.
— Хорошо, — сказала Бабушка. — Тогда слушайте меня. Ступайте по домам. И если я когда-нибудь услышу, что кто-то из вас опять шатается, как сейчас, я это так не оставлю. А теперь постройтесь и подходите по одному: мы будем раздавать пищу.
Прошло немало времени, пока не удалился последний; когда мы двинулись снова, мулов хватало почти на всех, хотя и не совсем, и теперь правил Ринго. Он не спрашивал, просто уселся рядом с Бабушкой на козлы и взял вожжи: лишь один раз она сказала ему не ехать так быстро. А я остался сзади, на одном из сундуков, и проспал весь день; а проснулся оттого, что повозка остановилась. Мы только спустились с холма на равнину, и потом через поле я увидел их, с дюжину кавалеристов в синих мундирах. Пока они, нас не замечая, ехали рысцой, а Бабушка с Ринго наблюдали за ними.
— С этими, пожалуй что, и возиться не стоит, — сказал Ринго. — А все ж таки у них-то лошади.
— Мы уже получили сто десять, — сказала Бабушка. — Все, что в бумаге обозначено.
— Хорошо, — сказал Ринго. — Хотите, чтоб ехать дальше?
Бабушка не отвечала, сидела чуть откинувшись назад, вновь положив руку на грудь.
— Ну, так чего хотите? — сказал Ринго. — Надо решать быстро, а то уедут. — Он посмотрел на нее, она не шевельнулась, Ринго высунулся из повозки. — Эй! — завопил он. Те быстро оглянулись, увидели нас и повернули. — Баушка говорит — езжайте сюда! — вопил Ринго.
— Ах ты, Ринго, — прошептала Бабушка.
— Хорошо, — сказал Ринго. — Хотите, чтоб сказать им не обращать внимание?
Она не отвечала. На двух приближавшихся к нам по полю офицеров она смотрела мимо Ринго, с тем своим как бы отсутствующим выражением лица, рукой придерживая на груди платье. Это были лейтенант и сержант. Лейтенант выглядел ненамного старше нас с Ринго. Он увидел Бабушку и снял шапку. А потом она вдруг отняла от груди руку; в руке была бумага; не говоря ни слова, протянула бумагу лейтенанту. Лейтенант бумагу развернул; через его плечо смотрел сержант. Потом сержант посмотрел на нас.
— Здесь сказано: мулов, а не лошадей, — произнес он.
— Это первая сотня — мулов, — сказал Ринго. — Другая дюжина — лошади.
— Черт побери! — сказал лейтенант. Ругался он на манер барышни. — Говорил же я капитану Бауэну: не давайте нам трофейных лошадей.
— Вы хотите сказать, что собираетесь отдать им лошадей? — спросил сержант.
— А что мне еще делать? — сказал лейтенант. Вид у него был такой, точно он вот-вот заплачет. — Собственноручно генералом подписано!
Так что теперь у нас было достаточно лошадей, чтобы, кроме пятнадцати-двадцати человек, могли ехать все. Поехали дальше. Солдаты так и стояли под деревом у дороги, их седла и уздечки рядом на земле, все стояли, кроме лейтенанта. Когда мы снова двинулись, он побежал рядом с повозкой; вид у него был такой, словно, труся рядом, держа шапку в руке и глядя на Бабушку, он вот-вот заплачет.
— Вам где-нибудь встретятся наши войска, — говорил он. — Я знаю, что встретятся. Уж вы скажите им, где мы и чтоб нам что-нибудь прислали — лошадей, повозки — что угодно, лишь бы нам выбраться. Не забудете?
— Милях в двадцати-тридцати стоят вот вашенские, так они твердили, у них есть три лишних мула, — сказал Ринго. — Но как еще каких увидим, так об вас скажем.
Поехали дальше. Увидели город, но объехали его стороной; Ринго даже и останавливаться не хотел, чтоб передать просьбу лейтенанта, но Бабушка велела ему остановиться, и мы отправили туда одного из ниггеров.
— Вот и еще один рот долой, какого надо кормить, — сказал Ринго.
Поехали дальше. Теперь мы ехали быстро, меняя мулов каждые несколько миль; какая-то женщина сказала нам, что мы уже опять в Миссисипи, и потом, после полудня, мы перевалили через холм, и там, на солнце, торчат наши трубы, а за ними — хижина, и Лувиния склонилась над лоханью, и на веревке весело и мирно развевается белье.
— Останови повозку, — сказала Бабушка.
Остановились — и повозка, и мулы, и лошади (общим числом сто двадцать две головы),
