Богова делянка - Луис Бромфилд
— Ее надо бы в госпиталь, — сказал один из них. Бабушка открыла глаза; она попыталась привстать.
— Нет, — сказала она. — Проводите меня прямо к полковнику Дику. Тогда со мной все будет в порядке.
Они отнесли ее в палатку и усадили в кресло. Она не шевельнулась; вошел полковник Дик; она сидела, закрыв глаза, прядка мокрых волос прилипла к лицу. Я никогда не видел его прежде — только голос слышал, когда мы с Ринго сидели у Бабушки под юбкой, скорчившись и затаив дыхание, но сразу узнал его, с веселой бородкой и жесткими, веселыми его глазами, когда он наклонился над Бабушкой, приговаривая:
— Будь проклята эта война! Будь она проклята! Проклята!
— У нас забрали серебро, и черномазых, и мулов, — сказала Бабушка. — Я приехала за ними.
— И вы их получите, — сказал он, — если они хоть где-нибудь в нашем корпусе. Я сам пойду к генералу. — Теперь он смотрел на нас с Ринго. — Ха! — сказал он. — Полагаю, мы тоже прежде встречались.
Тут он снова удалился. В палатке, где вокруг фонаря кружили три мотылька и шум лагеря казался шумом далекого ветра, было тихо и жарко. Ринго уже спал, сидя на земле и положив голову на колени, я был немногим лучше, потому что вдруг полковник Дик вновь очутился здесь. У стола сидел ординарец и писал, а Бабушка опять сидела с закрытыми глазами на белом лице.
— Может, ты бы мог их описать, — сказал мне полковник Дик.
— Я сама вам их опишу, — проговорила Бабушка. Глаз она не открыла. — Сундук с серебром перевязан конопляной веревкой. Веревка новая. Двое черномазых: Луш, Филадельфия. Мулы — Тинни, Старая Сотня.
Полковник Дик обернулся и наблюдал за пишущим ординарцем.
— Готово? — спросил он.
Ординарец посмотрел на то, что написал.
— Генерал, думаю, с радостью отвалит им вдвое серебра и мулов за то, что они заберут столько ниггеров, — сказал он.
— Сейчас я схожу к генералу, — сказал полковник Дик.
Не знаю, сколько еще прошло времени, потому что нас с Ринго пришлось будить; мы снова сидели в фургоне и две армейские лошади тянули его по длинной широкой улице, и с нами был уже другой офицер, а полковника Дика не было. Мы подъехали к груде сундуков и ларей, которая казалась выше горы. За ней — отгороженный веревкой загон, забитый мулами, а там, подальше, теснясь, стояло и ждало, похоже, с тысячу ниггеров, мужчин, женщин и детей, в уже высохшей прямо на них одежде. И теперь все снова помчалось стремглав; в повозке сидит Бабушка с широко раскрытыми теперь глазами, лейтенант читает бумагу, а солдаты выхватывают из кучи коробы и сундуки.
— Десять сундуков, перевязанных конопляной веревкой, — читал лейтенант. — Достали?.. Сто десять мулов. Тут сказано: из Филадельфии, из той, что в Миссисипи. Давай сюда миссисипских мулов. Нужно, чтоб с веревками и с поводьями.
— Да у нас не наберется сто десять миссисипских мулов, — сказал сержант.
— Давай какие есть. Быстрей. — Он повернулся к Бабушке. — А это ваши ниггеры, мадам.
Бабушка смотрела на него, и глаза у нее были огромные, как у Ринго. Она чуть отпрянула назад, положив руку на грудь.
— Но это не… они не… — сказала Бабушка.
— Не все они ваши? — сказал лейтенант. — Знаю. Генерал велел выдать вам еще одну сотню с поклоном от него.
— Но это не… Мы не… — сказала Бабушка.
— Она еще дом назад требует, — сказал сержант. — Домов у нас, бабуля, нет. Придется обойтиться одними сундуками, мулами и ниггерами. Да все равно дом к вам в фургон не влезет.
Мы сидели в фургоне, пока они грузили в него десять сундуков. Те только-только и уместились. Притащили еще одно дышло с упряжью и запрягли четырех мулов.
— Эй, черномазые, кто-нибудь один, кто умеет управляться с двумя упряжками, подойди сюда, — сказал лейтенант.
Один из ниггеров вышел и сел рядом с Бабушкой на козлах; никто из нас знать его не знал. Позади, из загона, выводили мулов.
— Хотите, может, некоторые женщины верхом поедут? — сказал лейтенант.
— Да, — прошептала Бабушка.
— А ну, — сказал лейтенант, — по одной на мула. — Потом он протянул мне бумагу. — На, держи. В двадцати милях вверх по реке есть брод; там сможете переправиться. И уезжайте-ка отсюда, пока прочие ниггеры не надумали отправиться с вами.
Мы ехали, пока не стало светать, с десятью сундуками в повозке, а за нами — мулы и полчище ниггеров. Сидя в шляпе миссис Компсон и зонтиком в руке, рядом с незнакомым негром, Бабушка не шелохнулась. Но она и не спала, потому что, лишь завиднело, она сказала:
— Останови повозку.
Повозка стала. Бабушка обернулась и посмотрела на меня.
— Дай мне взглянуть на эту бумагу, — сказала она.
Мы развернули бумагу и посмотрели на нее, на аккуратный почерк.
Полевой штаб
Корпус — *** армии,
Военный округ Теннесси,
14 августа 1863 г.
ВСЕМ КОМАНДИРАМ БРИГАД, ПОЛКОВ И ДРУГИХ СОЕДИНЕНИЙ:
Вменяется вам в обязанность проследить, чтобы подателю сего было полностью возвращено следующее имущество, а именно: десять (10) сундуков с серебром, перевязанных конопляной веревкой. Сто десять (110) мулов, отбившихся, но пойманных под Филадельфией, штат Миссисипи. Сто десять (110) негров обоего пола, проживавших в той же местности, откуда они и удалились.
Вы обязаны к тому же проследить, чтобы податель сего был обеспечен необходимым продовольствием и фуражом, дабы облегчить его продвижение к месту назначения.
По приказу Командующего, генерала…
Мы переглянулись в сером свете утра.
— По моему умению, вы теперь поведете их обратно, — сказал Ринго.
Бабушка посмотрела на меня.
— И еще нам можно получать еду и фураж, — сказал я.
— Да, — сказала Бабушка. — Я пыталась отговорить их. Вы с Ринго слышали. Тут — рука господня.
Мы остановились и проспали до полудня. Во второй половине дня достигли брода. И уже начали спускаться с обрыва, как заметили расположившийся внизу на привале кавалерийский отряд. Останавливаться было слишком поздно.
— Прознали про это, вот и перерезали нам путь, — сказал Ринго. Было слишком поздно; к нам уже направлялся офицер с двумя верховыми.
— Я скажу им всю правду, — сказала Бабушка. — На нас вины нет.
Когда они подъехали, она опять сидела, чуть откинувшись назад, уже подняв руку к груди и протягивая другой рукой бумагу. Офицер,
