Болеслав Прус - Анелька
- А не приснилось ли вам заодно, что это место достанется другой? - с иронической улыбкой спросила гувернантка.
- Дайте докончить... Так вот, значит, сказала я пану Сатурнину, что не сегодня-завтра уезжаю, потому что снился мне сон, а он - вроде вас, тоже капельку маловер, поднял меня на смех: "Сон может обмануть, не погадать ли вам для верности?" А я ему на это: "Смейтесь, смейтесь, а я и вправду погадаю..." И попросила одну старушку: она три раза подряд карты раскладывала, и выходило все одно: благоприятное известие от блондина и опасаться брюнетки...
- Блондин-то кто же?
- Да почтенный ксендз - седой как лунь...
- А брюнетка? - приставала панна Валентина, не переставая смеяться.
- Понятно, ваша негодная ключница, - ответила тетка.
- Она?.. Брюнетка?.. Да она скорее шатенка!
Тетка покачала головой.
- Ой-ой! Вы с паном Сатурниным - два сапога пара, словно друг для дружки созданы!
- Как он поживает? - спросила гувернантка, краснея.
- Здоров, и живется ему недурно. Все вас вспоминает.
- Он?.. Меня?.. - воскликнула панна Валентина, пожимая плечами.
Тетушка понизила голос:
- Э, не будьте такой разборчивой! Он молод, хорош собой, получает уже четыреста рублей жалованья... А как его все уважают! Ведь он просто гений! Умен, как философ, и к тому же танцует прекрасно... Раз, когда я с ним танцевала вальс...
- Вы еще до сих пор танцуете?
- Я? - спросила тетка, тыча себя пальцем в грудь. - Да мне еще сорока нет, меня не годы состарили, а работа. Вот пожить бы у какого-нибудь почтенного ксендза...
- Что, пан Сатурнин по-прежнему много читает? - перебила ее гувернантка.
- Целыми возами книги глотает, верите ли, панн! Он частенько заходит ко мне попить чайку и почитать вслух, а как он читает, с каким выражением, без запиночки! Я ему часто говорю: "Вы бы отдохнули, - ведь уже хрипите!" А он: "Рад бы, но (и тут он всегда громко вздыхает)... но некому теперь заменить меня, нет панны Валентины..."
- Ах, перестаньте! Я терпеть не могу комплиментов, к тому же сочиненных тут же на месте! - возмутилась гувернантка.
Тетка обиженно посмотрела на нее.
- Честное слово, - она ударила себя в грудь, - я ничего не сочиняю! Он всякий раз, как встретит меня, спрашивает про вас...
- Он, должно быть, забыл, что я вовсе не красавица...
- А на что вам красота?.. Он преклоняется перед вашим умом! Послушайте, что я вам еще скажу: раз, когда он мне уж очень надоел своими воспоминаниями, я сказала ему прямо: "Женились бы вы на ней, и делу конец, а то все уши нам прожужжали пустыми разговорами". А он в ответ: "Да разве она пойдет за меня?" И лицо у него сделалось такое жалостное, верите ли, пани, что я чуть не расплакалась. Тут меня словно осенило: глянула я ему в глаза, вот как вам сейчас, похлопала по плечу и говорю: "Дорогой мой, хоть вы и не верите в предчувствия, но помяните мои слова: я еще дождусь места у какого-нибудь почтенного ксендза, а вы с ней поженитесь..." Так ему и сказала, моя милая...
- А он что? - спросила панна Валентина.
- Он?.. У него лицо было точь-в-точь, как у вас сейчас...
Панна Валентина вскочила из-за стола.
- Я вижу, вы только о том и думаете, как бы устроиться к ксендзу да людей сватать...
Тетка обняла гувернантку и спросила, заглядывая в ее потупленные глаза:
- А разве я плохо сватаю?.. Разве у меня не легкая рука?.. Плутовка вы, панна Валентина!
В этот момент тетке сообщили, что лошади поданы и вещи ее уже увязаны.
- А где господа? - спросила она. - Мне хотелось бы увидеться с ними и поблагодарить...
- Ясновельможный пан спит, а пани нездорова, - ответил лакей.
Такое пренебрежение глубоко огорчило бедную родственницу. У нее задрожали губы.
- Нечего сказать, хорошо вас родня принимает... - заметила панна Валентина.
- Э, я на них не в обиде! Они господа, а я простая швея. Сами теперь расстроены своими делами, нет у них ни времени, ни средств помогать другим, не до того им!
Она поцеловала красную как кумач панну Валентину и, пройдя через заднее крыльцо во двор, направилась к телеге.
Вдруг навстречу ей из-за угла выскочила Анелька и, схватив ее руку, горячо поцеловала, шепча:
- Я всегда буду вас любить, тетя!..
Та от неожиданности залилась слезами.
- Благослови тебя бог, деточка! - проговорила она. - Ты истинный ангел!..
Но девочка уже убежала, боясь, как бы ее не увидели.
В тот вечер панна Валентина накрошила воробьям двойную порцию хлеба. Убедившись, что поблизости никого нет, она оперлась на подоконник и запела, фальшивя:
Расскажите вы ей, цветы мои,
Как от любви я страдаю...
Относилось ли это к той, которая сватала ученую деву пану Сатурнину? Это так и осталось неизвестным.
Пение, напоминавшее скорее кашель, чем излияния влюбленной души, поразительно не гармонировало с настроением окружающих. Хозяин дома, прежде такой веселый, был печален; самая жизнерадостная из домочадцев, Анелька, тоже грустила: зато та, чьи уста до сих пор раскрывались лишь для резких замечаний да наставлений, пела. Из этого видно, что в мире радость никогда не умирает. Погаснув в одном сердце, она вспыхивает в другом.
Глава шестая
Корчма Шмуля
Было воскресенье. Над дорогой, обычно почти безлюдной, клубилась пыль, поднятая множеством телег и ногами набожных прихожан, шедших домой из костела. Временами нельзя было различить ничего, кроме серого неба да белесого тумана, который поднимался вверх, как дым пожарищ. Когда же пыль относило ветром в сторону, на дороге виден был длинный ряд повозок, телег, пешеходов. Порой на зеленом фоне полей мелькала белая лошадь, или чья-то плахта белела среди темно-коричневых сермяг, или алым пятном горел бабий платок рядом с темно-синим сюртуком. И эта живая цепь все время двигалась. Где вилась она змеей, где была прямая как стрела, а где рассыпалась в беспорядке на отдельные звенья и, наконец, впадала в образовавшийся на дороге затор, как ручей впадает в пруд. В этом месте уже не видно было красок окружающей природы - только желтела солома, серели доски телег да сливались в пеструю массу коричневые сукманы, желтые шляпы, женские платки и юбки ярчайших цветов.
Ветер разносил далеко стук колес, крики мужчин, визгливые голоса женщин, конское ржанье. Толчея эта происходила около большого белого строения с гонтовой крышей. Навес над входом поддерживали четыре довольно массивных столба, суженные кверху и книзу, а посредине - бочкообразные. Это была корчма, которую арендовал Шмуль, и здесь люди подкреплялись на обратном пути из костела.
У корчмы телеги стояли вплотную, так что задевали друг друга осями, и дышла одних втыкались в решетки других. Лошади, у которых к мордам были подвешены торбы с сечкой, изгибали шеи и, нетерпеливо двигая губами, тщетно силились дотянуться до корма и утолить голод. Те, которым больше повезло, совали морды в стоявшие перед ними возы и с наслаждением жевали чужое сено. Один гнедой мерин с облезлой спиной хотел последовать их примеру и, соблазненный запахом сена, все время пытался повернуть голову к стоявшей сбоку повозке. Но мерин этот, кривой на левый глаз, тыкался не в сено, а в морду сердитой лошаденке, и та визгливо ржала, прижав уши, и кусала бедного инвалида.
В довершение всего голодных и раздраженных лошадей атаковал рой мух. Надоедливые насекомые облепили им веки, морды, ноздри, и несчастные жертвы все время трясли голосами, били копытами в землю и хвостами отгоняли мух, что им, однако, плохо удавалось. Только привязанный впереди всех мерин, у которого от старости под глазами образовались глубокие впадины, а от тяжких трудов облезли бока и дугою согнулись передние ноги, стоял смирно, как будто дремал. Быть может, снились старику ясли, полные чистого овса, или то счастливое, быстро пролетевшее время, когда он жеребенком бегал на воле по сочной траве выгона и ластился к молодым кобылам, к которым он - увы! - в зрелом возрасте утратил всякий интерес.
В сенях и корчме полно было людей. Несколько девушек, выглядывая из дверей, пересмеивались и заигрывали с парнями, стоявшими снаружи, а те хватали их за руки и пытались вытащить из корчмы, подальше от бдительного ока матерей. Справа, у печи, разместились на лавке и стояли вокруг бабы. Слева и напротив входной двери за длинными столами сидели на скамьях мужчины. Между ними затесалась только одна женщина, вызвав этим дружное возмущение всех остальных, - разбитная, крикливая солдатка.
И посреди комнаты, где сесть было негде, тоже толпились люди, а в правом углу, за барьером, находилась буфетная стойка. Тут девушка-полька разливала водку, а жена Шмуля в черном атласном, но сильно заношенном платье подсчитывала, сколько с кого следует.
Всё здесь, и вещи и люди, носило на себе отпечаток переходной эпохи. Тут можно было встретить молодежь, всецело покорную обычаям и воле старших, и наряду с этим парня, который, развалясь, курил грошовую папиросу, пуская дым прямо в нос какому-нибудь почтенному хозяину. Среди соломенных широкополых шляп мелькали уже и картузы. Наряду с зелеными водочными стопками на столах попадались и граненые рюмки на высоких ножках - для сладких наливок и арака. Между пивными бочонками и бутылками с водкой стоял давно не чищенный самовар, а на нем - большой чайник с отбитым носиком.
