Болеслав Прус - Анелька

Прус Болеслав

Анелька

Болеслав Прус

Анелька

{1} - Так обозначены ссылки на примечания соответствующей страницы.

Глава первая

Автор прежде всего знакомит читателя

с действующими лицами в твердой уверенности,

что так будет лучше

Анелька - красивая девочка, и притом не сирота я не нищая. У нее есть все, что нужно для счастья - родители, ученая гувернантка, собственный песик, - и живет она в деревне.

А деревня, особенно в летнюю пору, - самое подходящее место для детей. Живут они там на воле, здоровые, и развлечений у них куда больше, чем в городе.

На пространстве в несколько сот моргов их окружает великое разнообразие картин, наполняющих юные души светлыми и мирными впечатлениями. За городом небо - не полоска между домами, а бескрайний свод, который раскинут милосердным богом над миром и опирается на колышущиеся поля. Здесь душистые луга, прозрачные и холодные ручьи, в которых плавают стаи рыбок. Ветер, как неутомимая нянька, баюкает светло-зеленые нивы, тихо напевая и забавляя их пунцовыми маками и синими васильками.

Среди полей вьется тропка, по ней неторопливо идет ребенок в холщовой рубахе и несет отцу в горшках еще теплый обед. Вдали - проселочная дорога, где песок, истомившись от долгого лежания, время от времени вздымается клубами и принимает вид путника, чтобы обмануть людей, работающих в поле. Еще дальше тянутся поля картофеля, там дремлет пугливый заяц. На серых перелогах, поводя ушами, мирно пасется скот, а совсем далеко, на горе, стоят леса, с виду темные, суровые, а в глубине полные веселого шума.

Вдоль проселка двумя кривыми рядами хат протянулась деревня; несколько поодаль видна обширная и богатая усадьба, окруженная большим садом.

В одном крыле дома под надзором гувернантки занимается Анелька, а на выходящей в сад застекленной террасе играет возле матери ее братишка, Юзек. Ему пока можно играть в часы, когда все трудятся, потому что он еще маленький: Юзеку только семь лет.

Хорошо в деревне, где живет Анелька! Высоко над полями заливаются жаворонки, с лугов доносится тихий звон кос, по дороге с криками бегают загорелые ребятишки. Хорошо после уроков выйти с матерью и Юзеком в сад и смотреть с холма на поля, луга, ручьи, дорогу и далекий лес.

Может быть, эти дети с законной гордостью скажут: все здесь вокруг, насколько хватает глаз, - наше, создано мыслью и волей нашего отца; если бы не он, не бывать бы тут такому изобилию и красоте!..

А может, никто из них и не взойдет на пригорок, откуда видно все имение, чтобы не вспомнилось лишний раз, что лес продан и его скоро вырубят, что косарей на лугах мало, для скота на перелогах нет корма, а поля плохо возделаны.

Там и сям в помещичьей ржи бродит крестьянский скот. В лес, который никто не сторожит, въезжают чужие телеги. Овины пустуют, службы обветшали, в амбаре на прогнившем полу не найти и нескольких горстей зерна. В стойлах над пустыми яслями ржут упряжные лошади; батраки слоняются по двору без дела, в кухне ругань. Кто-то из конюхов кричит, что не станет есть кашу на ужин, довольно с него на сегодня и двух раз. Другой жалуется, что хлеба дают меньше, чем следует, да и тот пополам с мякиной.

Но где же ключница, почему не прекратит она свары на кухне? Кажется, уехала зубы лечить в соседний городок, а может быть, подыскивает себе новое место. Где приказчик или управляющий, почему они не надзирают за работой в поле, не стерегут господское добро? Управляющий уже год, как взял расчет, приказчик уехал в город по своим делам.

А где же сам хозяин имения?..

Это никому не известно. Он - редкий гость в собственном доме, даже в эту пору года, когда соседи его по целым дням в поле. В последний раз отец Анельки уехал десять дней тому назад улаживать дела. Недавно он договорился о продаже леса и получил три тысячи рублей задатку. Но на лес этот установлены сервитуты{233}, от которых помещик рассчитывает освободиться в день святого Яна. Если крестьяне не откажутся от своих прав на лес, он его продать не сможет и тогда лишится имения, - по правде говоря, порядком обремененного долгами. Это немцы заключили с ним полгода назад такую сделку, и он, беспечно смеясь, скрепил ее своей подписью, уверенный, что авось как-нибудь все уладится.

Хорошее словечко "авось"! Но Анелька пока еще мало смыслит и в словах и в делах.

Вот и теперь ее отец уехал кончать дело о лесе с крестьянскими уполномоченными. И все устроил: в день святого Яна должен прибыть чиновник, чтобы присутствовать при окончательном уговоре с крестьянами. Мужики как будто согласны за отказ от своих прав на лес получить по три морга земли на каждый двор, так что все будет в порядке.

По этой причине помещик, пан Ян, не торопился домой. Июнь был в разгаре; так поздно в хозяйстве уже все равно ничего не наладишь. И он решил сперва покончить с лесом, а потом уже приняться за остальное. Пока же ему во что бы то ни стало нужно было повидаться с родственником, уезжающим за границу, и дать несколько советов приятелю, который собирается жениться.

Помещик был человек беспечный. Так по крайней мере утверждали местные педанты. Любое важное дело он готов был бросить ради приятного общества, а чтобы оградить себя от беспокойства отдал бы все на свете. Какой-то внутренний голос шептал ему, что все "образуется" без его участия: с детства он привык к мысли, что людям его круга не пристало погрязать в труде и будничных делах.

Развлекаться, блистать светскими талантами, острить и поддерживать аристократические связи - вот в чем видел он смысл жизни. Иного он не знал и, быть может, по этой причине за какие-нибудь пятнадцать лет спустил собственное состояние, а теперь принялся за приданое жены.

Со временем (когда укрепятся пошатнувшиеся общественные устои) он надеялся вернуть все. Каким образом? Если бы у него об этом спросили, он только улыбнулся бы в ответ и перевел разговор на другое.

Людям его круга это было, как видно, понятно, а остальным все равно недоступно. Так к чему же пускаться с ними в пустые разговоры?

Бывают семьи, где мужья, в силу своего воспитания и положения в обществе, никогда не снисходят до прозаических дел, но их выручают жены, энергичные и благоразумные. К несчастью, жена пана Яна этими качествами не обладала.

Пани Матильда, мать Анельки, во времена цветущей молодости отличалась незаурядной красотой, кротким нравом и всем тем, что ценится в высшем обществе. Она умела одеваться, принимать гостей, играть на фортепьяно, танцевать и болтала по-французски лучше, чем на родном языке. В первые годы замужества она жила как в раю, муж обожал ее. Позже, когда "освященная законом" любовь пана Яна к супруге несколько поостыла, пани Матильда повела себя как примерная жена. Целыми днями сидела она дома и скучала, пытаясь скрасить свое существование всеми доступными, но безусловно добродетельными способами. В конце концов она стала хворать и вот уже три года жила, окружив себя склянками с лекарствами.

Тем временем муж-вертопрах не сидел дома. Иногда он заглядывал домой и просил жену подписать какую-нибудь бумагу. Та жаловалась ему на свое одиночество, на отсутствие комфорта, но муж всякий раз обещал, что после святого Яна все переменится к лучшему, и, успокоенная этим, она подписывала все, что он хотел.

Крестьяне видели помещицу только в костеле. На кухне она никогда не показывалась. Мирок ее был ограничен стенами дома да парком, куда она изредка выходила. Пани Матильда принимала лекарства, оберегала себя от простуды, вспоминала о былом блеске и скучала, - вот, чем была заполнена ее жизнь. Она мирилась с таким существованием скорее из апатии, чем из самоотречения.

Положения, в каком очутилась ее семья, она не понимала, о возможной утрате имения не догадывалась. А когда дело дошло до того, что муж начал закладывать ее драгоценности, она только плакала да упрекала его. Однако это не мешало ей удивляться, почему у нее нет такого штата слуг, как прежде, а также высказывать свои желания, как в былые, лучшие времена: "Купи мне это", "привези то", "пригласи такого-то". Когда же муж этого не делал, она не возмущалась и недобрые предчувствия ее не тревожили.

"Ясь не хочет для меня этого сделать", - думала она, даже не предполагая, что Ясь не мог исполнить ее желания, потому что был близок к разорению.

Под непосредственным влиянием матери рос Юзек. До четырех лет его пичкали саго, манной кашей и сахаром, не позволяли часто выходить на улицу, чтобы он не вспотел и не простудился, запрещали бегать, опасаясь, как бы он не расшибся.

Благодаря такой системе воспитания ребенок рос хилым, а так как мать его в то время как раз начала лечиться, то заодно лечили и его. За три года мальчик научился кое-как болтать по-французски, на седьмом году жизни знал уже вкус множества лекарств, считался - да и сам себя считал больным. От природы и не особенно хрупкий, и не такой уж тупой, ребенок превратился в существо скучное, трусливое, вялое и казался идиотом.