Современная комедия - Джон Голсуорси
– Замечательная речь.
Майкл тоже поклонился:
– Боюсь, что все это впустую.
– Ну что вы, мистер Монт, она возымеет действие. Вы сказали то, о чем многие думают.
– Но знаете, – произнес Майкл, – они так глубоко прячут свои мысли!
– Садитесь же.
Майкл опустился на синий диван.
– Я родилась в Южной Африке, – сказала та, которая сбивала яйца, – и знаю, что значит ждать.
– Мой отец был в палате, – сказала девушка, занимавшаяся гимнастикой. – Ваша речь произвела на него глубокое впечатление. Во всяком случае, мы вам благодарны.
Майкл переводил взгляд с одной на другую.
– Если б вы ни во что не верили, то не стали бы здесь работать, правда? Уж вы-то, наверное, не считаете, что Англия дошла до точки?
– О боже! Конечно, нет! – сказала девушка, сидевшая за машинкой. – Нужно пожить среди бедняков, чтобы это понять.
– В сущности, я имел в виду другое, – сказал Майкл. – Я размышлял, не нависла ли над нами серьезная опасность.
– Вы говорите о ядовитых газах?
– Пожалуй, но это не все: тут и гибельное влияние городов, и банкротство цивилизации.
– Не знаю, – отозвалась хорошенькая брюнетка, сбивавшая яйца. – Я тоже так думала во время войны. Но ведь Европа – это не весь мир. В сущности, она большого значения не имеет. Здесь и солнце-то почти не светит.
Майкл кивнул:
– В конце концов, если здесь, в Европе, мы сотрем друг друга с лица земли, то появится только новая пустыня величиной с Сахару, погибнут люди, слишком бедствовавшие, чтобы приспособиться к жизни, а для остального человечества наша судьба послужит уроком, не правда ли? Хорошо, что континенты далеко отстоят один от другого!
– Весело! – воскликнула Нора Кэрфью.
Майкл усмехнулся:
– Я невольно заражаюсь атмосферой этого дома. Знаете, я вами восхищаюсь: вы от всего отказались, чтобы прийти сюда работать.
– Пустяки, – сказала девушка за машинкой. – От чего было отказываться – от фокстротов? Во время войны мы привыкли работать.
– Уж коли на то пошло, – вмешалась девушка, сбивавшая яйца, – мы вами восхищаемся гораздо больше: вы не отказываетесь от работы в парламенте.
Снова Майкл усмехнулся.
– Мисс Лафонтен, вас зовут на кухню!
Девушка, сбивавшая яйца, направилась к двери.
– Вы умеете сбивать яйца? Я сию минуту вернусь.
И, вручив Майклу чашку и вилку, она скрылась.
– Какой позор! – воскликнула Нора Кэрфью. – Дайте мне!
– Нет, – сказал Майкл, – я умею сбивать яйца. А как вы смотрите на то, что в четырнадцать лет детей придется отрывать от дома?
– Конечно, многие будут резко возражать, – сказала девушка, сидевшая за машинкой, – скажут, что бесчеловечно, жестоко. Но еще бесчеловечнее держать детей здесь.
– Хуже всего, – сказала Нора Кэрфью, – этот вопрос о заработках детей и еще идея о вмешательстве одного класса в дела другого. Да и имперская политика сейчас не в моде.
– Еще бы она была в моде, – проворчала гимнастка.
– О, – сказала машинистка, – но ведь это не та имперская политика, не правда ли, мистер Монт? Это скорее стремление уравнять права доминионов и метрополии.
Майкл кивнул:
– Содружество наций.
– Это не помешает маскировать подлинную цель: сохранить заработок детей, – сказала гимнастка.
И три девушки стали подробно обсуждать вопрос, насколько заработки детей увеличивают бюджет рабочего. Майкл сбивал яйца и слушал. Он знал, сколь важен этот вопрос. Согласились на том, что дети часто зарабатывают больше, чем себе на пропитание, но что в конечном счете это недальновидно, потому что приводит к перенаселению и безработице, и просто стыдно портить детям жизнь ради родителей.
Разговор прервался, когда вошла девушка, сбивавшая яйца.
– Дети собираются, Нора.
Гимнастка исчезла. Нора Кэрфью сказала:
– Ну, мистер Монт, хотите взглянуть на них?
Майкл последовал за ней, подумав: «Жаль, что Флер со мной не поехала!» Казалось, эти девушки действительно во что-то верили.
Стоя в передней, Майкл смотрел, как дом наполняется детьми. Они казались странной смесью малокровия и жизнеспособности, живости и послушания. Многие выглядели старше своих лет, но были непосредственны, как щенята, и, видимо, никогда не задумывались о будущем. Казалось, каждое их движение, каждый жест могли быть последними. Почти все принесли с собой что-нибудь поесть. Они болтали и не смеялись. Их произношение оставляло желать много лучшего. Шесть-семь ребят показались Майклу хорошенькими, и почти у всех вид был добродушный. Движения их были порывисты. Они тормошили и Нору Кэрфью, и гимнастку, повиновались беспрекословно, ели без всякого аппетита и приставали к кошке. Майкл был очарован.
Вместе с ними пришли четыре-пять женщин – матери, которым нужно было о чем-нибудь спросить или посоветоваться. Они тоже были в прекрасных отношениях с воспитательницами. В этом доме не было речи о классовых различиях; значение имела только человеческая личность. Майкл заметил, что дети отвечают на его улыбку, а женщины остаются серьезными, хотя Норе Кэрфью и девушке, занимавшейся гимнастикой, они улыбались. Интересно, поделились бы они с ним своими мыслями, если б знали о его речи?
Нора Кэрфью проводила его до двери.
– Не правда ли, они милые?
– Боюсь, как бы мне не отречься от фоггартизма, если я слишком долго буду на них смотреть.
– Что вы! Почему?
– Видите ли, фоггартизм хочет сделать из них собственников.
– Вы думаете, что это их испортит?
Майкл усмехнулся:
– С серебряной ложкой связана опасность. Вот мой вступительный взнос.
Он вручил ей все свои деньги.
– О, мистер Монт, право же…
– Ну так верните мне шесть пенсов, иначе мне придется идти домой пешком.
– Какой вы добрый! Навещайте нас и, пожалуйста, не отрекайтесь от фоггартизма.
По дороге на станцию он думал о ее глазах, а вернувшись домой, сказал Флер:
– Ты непременно должна туда съездить и посмотреть. Чистота там изумительная и дух бодрый. Я набрался сил. Молодец эта Нора Кэрфью.
Флер посмотрела на него из-под опущенных ресниц:
– Да? Хорошо, съезжу.
VII
Контрасты
На десяти акрах земли за рощей в Липпинг-холле сквозь известь и гравий пробивалась чахлая трава; вокруг высился забор – символ собственности. Когда-то здесь пробовали держать коз, но затея не удалась, потому что в стране, не снисходившей до занятия сельским хозяйством, никто не желал пить козье молоко. С тех пор участок пустовал, но в декабре этот уголок – бедный родственник владений сэра Лоренса Монта – подвергся энергичной эксплуатации. У самой рощи поставили дом, и целый акр земли превратили в море грязи. Сама роща поредела и приуныла от опустошительного рвения Генри Боддика и еще одного человека, в изобилии рубивших на доски лес, из которого подрядчик упорно отказывался строить сарай и курятник. Об инкубаторе пока можно было только смутно мечтать. Вообще дело подвигалось не слишком быстро, но была надежда, что скоро после Нового года куры смогут приступить к исполнению своих обязанностей. Майкл решил, что колонистам пора переселяться, наскреб мебели в доме отца, завез сухих продуктов, мыла и несколько керосиновых ламп, поселил Боддика в левой комнате, среднюю отвел Бергфелдам, а правую – Суэну. Он сам встретил их, когда автомобиль сэра Лоренса доставил их со станции. День был серый, холодный, с деревьев капало,
