Болеслав Прус - Кукла
- Вы не годитесь в медиумы, - сказал он.
- А если я скажу, что я сам пережил такой случай, как этот юноша с носовым платком...
- Это исключается, вы не поддаетесь усыплению. Впрочем, если б даже вас усыпили и внушили, что платок весит сто фунтов, то, проснувшись, вы бы тотчас забыли об этом.
- А вы не допускаете, что кто-нибудь мог так ловко замагнетизировать меня...
Пальмиери обиделся.
- Нет магнетизера лучше меня! - воскликнул он. - Впрочем, я усыплю вас, только над этим придется поработать несколько месяцев... Это будет стоить две тысячи франков... Я не намерен даром растрачивать свои флюиды...
Вокульский покинул магнетизера отнюдь не удовлетворенный. Он еще не разубедился в том, что панна Изабелла могла его околдовать: у нее-то было достаточно времени. Но уж Гейст никак не мог усыпить его за несколько минут. К тому же Пальмиери утверждает, что усыпленные потом не помнят, что им внушали, а он во всех подробностях помнит свидание со старым химиком.
Итак, если Гейст его не усыпил, значит он не обманщик. Значит, его металлы действительно существуют, и... значит, возможно открытие металла более легкого, чем воздух!
"Вот так город! - думал он. - Здесь я за один час пережил больше, чем в Варшаве за всю жизнь... Вот так город!"
В следующие дни Вокульский был очень занят.
Прежде всего - уезжал Сузин, закупив более десятка судов. Прибыль от этой операции, совершенно законная, была так огромна, что частица, приходившаяся на долю Вокульского, покрыла все его расходы в течение последних месяцев в Варшаве.
За несколько часов до отъезда Сузин и Вокульский обедали в своем парадном номере и, разумеется, говорили о прибылях.
- Тебе сказочно везет, - сказал Вокульский. Сузин глотнул шампанского, переплел на животе пальцы, унизанные перстнями, и отвечал:
- Не в везении дело, Станислав Петрович, а в миллионах. Ножиком ты срежешь ракиту, а дуб топором рубят. У кого копейки, у того и дела копеечные, а у кого миллионы, у того и прибыли миллионные. Рубль, Станислав Петрович, все равно что заезженная кляча: сколько лет приходится ждать, пока он родит тебе новый рубль; а миллион - он, братец ты мой, как свинья: что ни год - новый приплод. Пройдет еще годика два-три, соберешь и ты, Станислав Петрович, круглый миллиончик, тогда и увидишь, как за ним денежки побегут. Хотя с тобой, брат...
Сузин вздохнул, нахмурился и опять выпил шампанского.
- А что со мной? - спросил Вокульский.
- А вот что, - отвечал Сузин. - Нет того, чтобы в этаком городе дела делать для себя, для своего предприятия... Шатаешься невесть где, то в землю уставившись, то голову к небу задрав, - о деле и мысли нет... А еще христианину это и выговорить-то совестно - летаешь по воздуху в каком-то шаре... Ты что ж это, цирковым прыгуном стать задумал, а? Ну и потом, правду сказать, обидел ты, Станислав Петрович, одну очень благородную даму, баронессу эту... А ведь у нее можно было и в картишки поиграть, и красивых женщин повидать, и узнать разные разности. Мой тебе совет: пока ты не уехал, дай ты ей что-нибудь заработать. Адвокату рубль пожалеешь - он у тебя сто вытянет. Так-то, батюшка мой...
Вокульский внимательно слушал. Сузин опять вздохнул и продолжал:
- И с колдунами якшаешься (пропади они пропадом, нечистая сила), а зря, прибыли от них ни на ломаный грош - только бога гневишь. Нехорошо! А что хуже всего - ты думаешь, никто и не видит, что ты себе места не находишь? Как бы не так! Все понимают, что душу тебе какой-то червь точит, но одни думают, будто ты собираешься скупать тут фальшивые ассигнации, а другие будто ты вот-вот разоришься, если только уже не обанкротился.
- И ты веришь этому? - спросил Вокульский.
- Эх, Станислав Петрович, уж кому-кому, а тебе не пристало считать меня дурнем. Ты думаешь, мне невдомек, что тут дело в женщине? Оно, конечно, женщина - лакомый кусок, случается и степенному человеку голову потерять. Так и ты потешь себя, коли деньги есть. Но я тебе, Станислав Петрович, одно словечко скажу, ладно?
- Пожалуйста.
- Только, чур, севши бриться, на порезы не сердиться. Так вот, голубчик мой, расскажу я тебе притчу... Есть во Франции такая вода целебная, от всяких болезней (названия не упомнил). Послушай же: иные туда на коленках ползут и чуть ли глянуть на нее не смеют... А иные водичку эту безо всяких церемоний хлещут и даже зубы ею полощут... Эх, Станислав Петрович, кабы знал ты, как тот, кто хлещет, посмеивается над тем, кто на коленках ползет... Так ты посмотри да пораздумай: сам ты не таков ли? А коли таков - плюнь ты на все, ей-богу! Да что с тобой? Больно? Правда... Ну, выпей винца...
- Ты что-нибудь слышал о ней? - глухо спросил Вокульский.
- Клянусь тебе, не слыхал я ничего особенного, - отвечал Сузин, ударяя себя в грудь. - Купцу требуются приказчики, а женщине - поклонники, да побольше, чтобы не видать было того, кто поклонов-то не бьет, а приступом берет. Дело житейское. Только не становись ты, Станислав Петрович, с ними в ряд, а коли уж стал, то держи голову выше. Полмиллиона рублей капиталу - это не баран чихнул. Над таким купцом нечего зубы скалить!
Вокульский встал и судорожно выпрямился, как человек, которого прижгли каленым железом.
"Может быть, и не так, а может... и так! - подумал он. - А коли так... я отдам часть состояния счастливому сопернику, если он излечит меня!"
Он вернулся к себе в номер и в первый раз стал совершенно спокойно перебирать в мыслях всех поклонников панны Изабеллы, которых он видел с нею или в которых знал понаслышке. Он припоминал их многозначительные фразы, нежные взгляды, странные недомолвки, все рассказы панн Мелитон, все толки о панне Изабелле, ходившие среди глазевшей на нее публики. Наконец он облегченно вздохнул: что ж, может быть, вот она, та нить, которая выведет его из лабиринта.
"Я, вероятно, попаду из него прямо в лабораторию Гейста", - подумал он, чувствуя, что в душу ему запало первое зернышко презрения.
- Она вправе, о, безусловно вправе! - бормотал он, усмехаясь. - Однако каков избранник, а может быть, даже избранники?.. Эге-ге, ну и подлая же я тварь! А Гейст считает меня человеком!
После отъезда Сузина Вокульский вторично перечитал полученное в тот день письмо Жецкого. Старый приказчик мало писал о делах, зато очень много о пани Ставской, прекрасной и несчастной женщине, муж которой куда-то пропал.
"Ты обяжешь меня на всю жизнь, - писал Жецкий, - если придумаешь, как окончательно выяснить: жив Людвик Ставский или же умер?"
Затем следовало перечисление дат и мест, где пребывал пропавший, после того как покинул Варшаву.
"Ставская? Ставская? - вспоминал Вокульский. - А, знаю! Это та красавица с дочуркой, проживающая в моем доме... Что за странное стечение обстоятельств! Может быть, для того я и купил дом Ленцких, чтобы познакомиться с этой женщиной? Собственно, мне до нее дела нет, раз уж я остаюсь здесь, однако почему не помочь ей, если Жецкий просит? Вот и отлично! Теперь есть предлог сделать подарок баронессе, которую мне так рекомендовал Сузин..."
Он взял адрес баронессы и отправился в квартал Сен-Жермен.
В вестибюле дома, где жила баронесса, помещался лоток букиниста. Вокульский, разговаривая с швейцаром, случайно взглянул на книжки и с радостным удивлением увидел стихи Мицкевича в том издании, которое он читал, еще будучи в услужении у Гопфера. При виде потертого переплета и пожелтевших страниц вся его молодость вдруг представилась ему. Он тут же купил книжку и чуть не поцеловал ее, как реликвию.
Швейцар, покоренный франком, полученным на чай, проводил Вокульского до самых дверей баронессы и с улыбкой пожелал приятных развлечений. Вокульский позвонил, на пороге его встретил лакеи в малиновом фраке.
- Ага! - буркнул он.
В гостиной, как водится, была золоченая мебель, картины, ковры и цветы. Вскоре появилась и баронесса, с видом оскорбленной невинности, склонной, однако, простить виноватого.
Она действительно простила его. Вокульский, не вдаваясь в долгие разговоры, изложил ей цель своего посещения, записал фамилию Ставского, города, где он проживал, и настойчиво просил баронессу, чтобы она при помощи своих многочисленных связей разузнала поточнее о местопребывании пропавшего.
- Это можно сделать, - сказала благородная дама, - однако... не пугают ли вас расходы? Придется обратиться в полицию - немецкую, английскую, американскую...
- Итак?..
- Итак, вы согласны уплатить три тысячи франков?
- Вот четыре тысячи, - сказал Вокульский, подавая ей чек. - Когда я могу ждать ответа?
- Этого я вам сейчас сказать не сумею, - отвечала баронесса. Возможно, через месяц, а возможно, и через год. Однако, - строго прибавила она, - надеюсь, вы не сомневаетесь, что все надлежащие меры для розысков будут приняты?
- Я настолько уверен в этом, что оставлю в банке Ротшильда чек еще на две тысячи франков, которые вам Выплатят немедленно по получении сведений об этом человеке.
- Вы скоро уезжаете?
