Совесть Денисовна - Игорь Олегович Давыдов
Но, как и всё хорошее, поток документов закончился, и чиновница, наконец, смогла продохнуть.
– Так как же так получилось, что у вас так холодно-то, внученька? Вы ведь такая добрая…
Зашелестел ящик стола.
– Так потому и холодно бабушка, что добрая я слишком. Есть такая песня у "Машины времени". То-от был умней, кто свой огонь сберёг. О-он обогреть… других уже не мог. Но без потерь… дожил до тёплых дней.
На белом листе бумаги, под скрип ручки начали проявляться неровные синие буковки. Из-за холода и перчаток почерк изрядно страдал, но, если приглядеться, можно было разобрать текст.
“Выдать предоставительнице сего 1000 (одну тысячу) рублей 00 копеек наличными”
Хлопок возвестил о появлении очередной зелёной надписи “одобрено”.
Чиновница аккуратно, чтобы посетительнице было удобней забирать проштампованные корочки, собрала их в стопочку и вновь поместила в специализированный жестяной ящик.
– Вот… забирайте… проходите дальше… не забудьте предъявить бумаги охране. Вас проведут.
– Спасибо тебе, доченька. Спасибо.
Походка у Благодарности Людмиловной была такая же шаркающая, как и у её товарки, Милостыни Людмиловны, с которой те были похожи, как две капли воды. Только цвет головного платочка отличался. Точно также, как и предыдущая просительница, эта старушенция покинула КПП, и вновь оставила чиновницу в одиночестве.
И вновь пара мгновений тишины, но… Совесть решила отступить от протокола. Она нажала жёлтую кнопку. Эффект не заставил себя долго ждать: тут же в помещение вошли двое из ларца, абсолютно разные с лица.
– Проблемы с посетительницей? М-м-м… а где бабуля? – с ходу полюбопытствовала Брезгливость Денисовна, но оглядевшись, никакой бабули не увидела. Зато смогла разглядеть что-то другое. – Совесть? Совесть Денисовна? Вы плачете?
– Это… хорошие слёзы. Я вас отпускаю. Сегодня вы мне не понадобитесь.
– Уверены, Совесть Денисовна? – с подозрением спросил Раздражение Денисович. – Мы же тут не просто так стоим.
– Совершенно не уверена, товарищи. Совершенно, но… – чиновница утёрла глаза рукавом бушлата и скосила взгляд в сторону термометра. Шкала стабильно, прямо на глазах, ползла вверх. Совсем, как при растопке горнил афедроновых, только не в кредит. Это особое тепло. Тепло, рождающееся, когда Сердце Денисовна получает уникальное душевное топливо. Такое, каким был тот ворох несчастных старушечьих бумажек. – Совершенно не уверена. Я хочу сегодня снова поработать, как тогда. В Старые Времена. До Великой Депрессии. Отдыхайте.
– Пойдём, Раздражение Денисович, – взяла за локоть своего товарища Брезгливость. – Всем нам иногда хочется вернуться в те времена. Это ведь всего на один вечер. Пойдём. Совесть Денисовна это заслужила.
Долговязый молча кивнул. И вот, спустя всего пару секунд, на КПП снова стало тихо.
Пара мгновений тишины. Пара строчек записей. И всё по новому кругу.
Но слегка иначе. Тугую квадратную красную кнопку с видимым усилием вдавил тоненький бледный пальчик. Без перчатки.
– Следующий!
Большой Медведь и Малыш-медвежонок
В дополнительных материалах вы можете найти аудиоверсию данного рассказа.
Жили были в одном лесу Большой Медведь и Малыш-медвежонок.
На самом деле, их только звали Большой Медведь и Малыш-медвежонок. По привычке. Потому что все в округе привыкли так к ним обращаться, несмотря на то, что прошло уже много времени с тех пор, и Малыш-медвежонок уже давно не был ни малышом, ни медвежонком. Вырос. Заматерел. Сам стал большим. Даже больше, чем Большой Медведь когда-то.
Но не больше, чем Большой Медведь сейчас.
Большой Медведь был уже взрослым в те времена, когда к нему прилипло это прозвище, так что, расти ввысь ему было уже некуда. Оставалось только раздаваться вширь. Благо, ситуация позволяла. Уже давно остались позади голодные годы, когда приходилось грызть невкусную древесную кору, чтобы хоть ненадолго унять урчание желудка. Затёрлась и зарубцевалась память о том, как Большой Медведь радовался одному несчастному пойманному зайцу: но не потому, что мог при помощи его тщедушной тушки утолить свой голод, а потому что ушастого можно было скормить тому Малышу-медвежонку.
Большой Медведь и Малыш-медвежонок не были родичами, но заботились друг о друге, как родные. Они предпочитали держаться рядом в час нужды, но даже когда нужда отступила, не стали расходиться в разные стороны. Старший медведь обучал младшего всем премудростям охоты и поиска пищи, какие только знал, а тот отвечал прилежностью в учёбе, надеясь как можно быстрей начать приносить пользу.
Так и жили они, проходя плечом к плечу сквозь невзгоды. Постепенно становилось легче: сначала оттого, что Малыш-медвежонок окреп и начал сам добывать пропитание, а затем – потому что зелень начала родиться всё чаще и чаще, привлекая в лес всё больше и больше зверей. В конце концов находить еду стало настолько просто, что это и вовсе перестало быть какой-то проблемой.
И тогда Большой Медведь стал расти вширь. Он становился всё более и более грузным. Старательно налегал на малину и мёд. Не забывал о мясе, которое исправно добывал на охоте Малыш-медвежонок. Не брезговал и рыбкой, и вкусняшками, что можно было добыть у зверей, что заявлялись в их лес проездом.
Потеря формы не особо мешала Большому Медведю. Да, уже было не побегать, но оно и не требовалось, ведь голодать и не приходилось. Да и кто мог обвинить его в любви к еде? Малыш-медвежонок? Тот отлично понимал старшего товарища, ведь сам застал голодные времена и тоже себя ни в чём не ограничивал. Просто был он младше и жизнь вёл более активную, а потому жирок под прочной косматой шкурой, может и позволял какой добыче скрыться от раздобревшего охотника, всё же больше придавал ему статусности. Веса, так сказать. А вот Большой Медведь уже давно не выглядел опасным: его уже даже белки не боялись. Добродушно беседовали с ним, обменивались знаниями о том, в каких шишках семена вкусней, да последними новостями.
Беседовать с Большим Медведем было приятно: он стал очень мягким не только внешне, но и внутренне, и завсегда был готов поддержать любого добрым словом.
Однако как опасен и губителен голод, столь же коварным оказалось и обжорство.
Большой Медведь заболел.
Не весь, а только животом.
Недуг не явился во всей красе сразу. Он рос медленно, неторопливо. Подобно зерну, что упало в плодородную почву и оказалось не замечено голодным зверьём. И, как оказалось, зерно сие принадлежало не какому-то
