Совесть Денисовна - Игорь Олегович Давыдов
Но не смог удержаться от ругани.
– У тебя же есть бамбук! Есть османтус! Ещё какая-то трава вкусная! Они же вкусные! Вкусные!
– Я уже не могу их есть… я уже не могу… не могу… не кричи… пить… пи-и-и-ить…
И Малыш-медвежонок занялся вопросом “пи-и-и-ить”. Это было не так-то просто, ведь таскать в лапах воду он был не обучен, а тягать старшого по грязи, когда его итак крючит, было глупой идеей. Немного пораскинув мозгами, младший нашёл решение: принялся копать канавку от речки до Большого Медведя, не прекращая одновременно ругаться на собрата и лить по нему горьких слёз.
Благо, та ночь закончилась. В какой-то момент желудок старшого отверг пищу, исторг из себя всё тем же путём, каким та и пришла. И нет, боль не ушла следом за пищей. Лишь начала собираться в дорогу. Спустя часа три она ослабла достаточно, чтобы Большой Медведь перестал стонать, но недостаточно, чтобы тот мог уснуть иным способом, кроме как провалившись в забытие изнемождённого обморока.
В таком состоянии после приступа Большой Медведь был ещё сутки. И лишь затем боль становилась такой, какой она бывала ранее, когда старшой ел что не то.
Каждый раз.
Каждый.
Малыш-медвежонок не мог этого понять. Если бы его хоть разик так скрутило бы, что он ощутил себя на самой границе между жизнью и смертью, он бы вообще жрать бросил. Питался бы солнечным светом и водой, как ёлка какая или сосна. Шкурой бы позеленел.
Но не Большой Медведь. Его хватило только на два месяца. А затем снова. И снова. И снова.
Малыш-медвежонок уже даже не плакал, не ругался. Он находился рядом в состоянии какой-то вялой апатии. Всё так же грел старшого боком, копал тому каналы до речки, да прижимал к брюху листву.
– Ну что на этот раз, Большой Медведь? – спрашивал младший, наверное просто потому, что хотел хоть как-нибудь убить время.
Ведь время было единственным, что могло исцелить боль старшого.
– Хле-е-ебушек. Корочка хле-е-ебушка. Девочка обронила.
– Хлебушек, значит, да? – зубы обнажились в ироничном оскале. – Стоила она того, корочка хлебушка?
– Ну это всего лишь корочка хле-е… е-е-ебушка, – было больно видеть Большого Медведя, героя детства, того, кто всегда защищал Малыша-медвежонка, того, кто спас его от смерти, таким жалким. Но боль эта была не острой. Приглушённой. Точно бы из иного мира. – Одна корочка хле-ебушка. Бе-е-е-еленького.
Старшой плакал. Бессильно. В его голосе была мольба.
– Ты не у Братца-крыса еду вымениваешь на кусок свинного уха, – буркнул Малыш-медвежонок. – Ты не торгуешься. Не важно, сколько стоит еда. Тебе её просто нельзя. Нель-зя. Как ребёнок, право слово.
К сожалению, не мог Малыш-медвежонок быть всё время рядом с Большим Медведем. Не мог следить за тем, что тот тягает себе в пасть. Мог лишь находиться рядом, когда тому плохо, да думать о том, как пойдёт завтра в поле: взойдёт солнце, старшому полегчает, и невыспавшийся младший сможет сосредоточиться на том, чтобы выменять у Братца-крыса круп.
Мамы и папы, бабушки и дедушки, мачехи и отчимы не будьте, как Большой Медведь. Если вы не будете заботиться о своём здоровье, ваши близкие бессильны.
Рыбак из хроносинкластического инфундибуума
В дополнительных материалах вы можете найти аудиоверсию данного рассказа.
Давным-давно, или быть может когда-то в будущем, в одной далёкой-далёкой, а может и прямо в этой галактике, жил один мальчишка. Все звали его рыбаком, потому что мальчишка этот мечтал о том, чтобы ловить рыбу.
Он бегал всюду со своей самодельной удочкой, много рассуждал вслух о наживке. И все умилялись тому, как он заявлял, гордо надув щёки:
– Хороший рыбак найдёт рыбу там, где никому в голову не придёт.
И, действительно: никому бы не пришло в голову искать рыбу в хроносинкластическом инфундибууме. Потому что она там не водилась. Там даже с тараканами беда была: ну не водились живые существа, помимо людей в подобном месте. Здесь были только пауки. Механические пауки, сверкающие лампочками. И их тоже не было бы, коли люди не работали бы на фактории, где они собирались.
Но юного рыбака это не смущало.
– Хороший рыбак найдёт рыбу там, где никому в голову не придёт, – упорно повторял он.
Но с каждым годом уверенности в его словах становилось всё меньше и меньше. Постепенно он понял, что люди вокруг говорят правду, но всё равно повторял свою заветную фразу, вкладывая в неё уже иной смысл. Это была шутка. И это же было его жизненным кредо.
Рыбак взрослел. И уходили прочь его детские мечты. Он понимал, что ему нужно будет найти своё место в этом мире. А где же найти такое место тому, кто живёт в хроносинкластическом инфундибууме?
Рыбаку нравилась сама философия рыбалки. Идея вдумчивости, ожидания, изучения водоёмов, осторожного прикорма и заслуженной награды. Но он знал, что для этого пришлось бы покинуть хроносинкластический инфундибуум, а это значило бы навсегда покинуть родных. Ведь там, за пределами этого огромного космического комплекса время шло… шло само по себе, а здесь его нужно было “толкать”. “Толкать” здесь для того, чтобы время шло там.
Рыбак не хотел покидать родных, а потому выбрал работу, наиболее близкую по духу к рыбалке: он стал хронастрономом. Человеком, который много времени сидит пред мониторами и разглядывает глубокую черноту космоса, изучает поведение звёзд, движение планет и астероидов.
Эта работа была очень похожа на рыбалку. Разве что вместо воды была бескрайняя пустота, а вместо рыбы – космические тела. Всем остальным было скучно на подобной работе, но не нашему рыбаку. Ему работа, связанная с вдумчивым изучением и ожиданием давалась легко. Только иногда, перед сном, когда подходил к концу рабочий цикл, становилось грустно.
Ведь рыбака уже даже никто не называл рыбаком.
И тогда он уходил в творчество. Изучал его, учился сплетать строчки кода в программы, чтобы когда-нибудь написать очень романтическую и реалистичную игру о рыбаке, но всё никак руки не доходили: программирование в его глазах больше напоминало строительство, чем рыбалку.
В общем, сидел он однажды на работе, изучал космос и увидел что-то странное. Проверил: нет, не показалось. Так и есть. Рыбак некоторое время думал над этим явлением, и тут внезапно до него дошло.
– Рыба!!!
