Совесть Денисовна - Игорь Олегович Давыдов
Всё начиналось невинно. Почти незаметно. Просто чаще желудок вещал Большому Медведю о том, что он переполнен. Иногда чувством тяжести, а иногда – смачной, звучащей на весь лес отрыжкой. Последняя, кстати, являлась всё чаще и чаще, покуда все певчие птицы округи не привыкли и не научились писать музыку с учётом подобного сопровождения. Умный Грач, по долгу перелётов часто бывавший в разных странах, уверенно заявил, что именно так звучит синкопа, и с такой синкопой грех всем местным не начать исполнять джаз.
Но со временем, эти неудобства, знакомые каждому, кто хоть несколько раз в жизни кушал от души, не щадя живота своего, дополнились новыми ощущениями. Когда резью. А когда пища отказывалась нормально перевариваться: то стремясь побыстрей пройти весь путь через медведя, будто бы бежала кросс на время, а когда задерживалась в его кишках дольше, чем того требовали законы гостеприимства.
И каждый раз Большой Медведь страдал.
Эти страдания заставляли Малыша-медвежонка искать способы помочь тому, кто был для него надёжей и опорой всё детство. Посоветовавшись с Умным Грачом, который по совместительству был районным врачом, Малыш-медвежонок узнал, что, оказывается, не вся пища бывает полезной. Особенно вкусная. Разумеется, один жирный олений окорок медведя не убьёт, разве что, неудачно упав тому на голову, но организму требуется время, чтобы устранить нанесённый вредной пищей ущерб. Но если ему этого времени не давать, вот тогда… тогда может случиться страшное.
Твой организм может разучиться лечиться до конца, и тогда ты лишишься возможности кушать жирные окорока навсегда.
Навсегда.
Перепуганный такими перспективами Малыш-медвежонок стал прислушиваться к себе и понял, что у него и самого уже начались первые признаки этого самого страшного: тяжесть и тянущая боль каждый раз, когда он ел особо жирную рыбу или оленя. Ничего смертельного. Ничего, о чём нельзя забыть, переключившись на что-то другое. Но ведь у Большого Медведя всё начиналось точно так же.
В общем, Малыш-медвежонок начал искать “здоровую пищу”. Не то, чтобы он собирался питаться только ей: но всяко лучше умерить свои аппетиты и иногда баловаться вкусняшкой, чем забыть о ней на всю жизнь. Малыш-медвежонок о вкусняшке забывать не собирался.
Как оказалось, Большой Медведь тоже. Вроде бы они вместе с Малышом-медвежонком выяснили, какую еду можно есть старшему из них, чтобы не болеть. Даже нашли вкусную: бамбук, жасмин и османтус даже Малышу-медвежонку нравились, но он специально их не трогал, понимая, что добыть их можно только у перелётных челноков, летающих к пандам, а если младший медведь будет на эти запасы налегать, то Большому Медведю их не хватит и придётся довольствоваться опостылевшей невкусной корой и выменяным у Братца-крыса ржаным зерном, которое в глотку-то медведям не лезло.
Да только все труды и старания были напрасными. Старшой придерживался диеты – Умный Грач сказал, что это называется именно вот так, – лишь когда живот болел. А едва его слегка отпускало, как сразу брался за своё. Уж сколько и Умный Грач, и Малыш-медвежонок увещевали Большого Медведя, сколько объясняли, что надо ещё пару недель подождать после того, как отпустит, а затем только пробовать “чуть-чуть” и снова на диету, Большой Медведь ни в какую. Головой кивал, говорил, что понимает, но каждый раз делал одно и то же.
Долго ломал Малыш-медвежонок голову, как бы ещё помочь Большому Медведю. Пока не понял, что тот с Бодипозитивным Свином сдружился. Хряк всё науськивал старшого. И науськивал бы дальше, если бы однажды младший не подкараулил бы того меж двух сосенок.
– Слышь, рыло свинное. Ещё будешь к Большому Медведю ходить и ему свои байки затирать про то, что надо себя принимать таким, какой ты есть, я тебя сожру.
– Не сожрёшь, – ехидненько ответил свин. – Я жирный. А жирного тебе нельзя.
– Ради такого дела – можно, – убедительно тряхнул головой Малыш-медвежонок.
Видать, достаточно убедительно, ведь Бодипозитивный Свин в гости к Большому Медведю больше не ходил. Но передышка была лишь временной: Большой Медведь как-то прознал о разговоре и обиделся. Он считал, что не малому, который сам та ещё неблагодарная свинья, решать, с кем старшим общаться. И хоть Малыш-медвежонок считал себя правым, возразить ничего Большому Медведю так, чтобы тот не обиделся ещё больше, не удавалось. Пришлось лапой махнуть и понадеяться, что старший проявит немножко ответственности.
Вот только оказалось, что ответственным Большой Медведь умел быть только по отношению к другим, но не к себе. Ему было легко отказаться от кролика, чтобы накормить Малыша-медвежонка, когда тот был маленьким. Но совершенно не под силу отказаться от кролика, чтобы спасти себя от боли.
В общем, Малыш-медвежонок просто смирился с тем, что время от времени Большой Медведь нарушал диету. В целом, он же никому особо не мешает. Это ведь ему плохо. Но ведь он взрослый, это так. Это его жизнь. Да и певчие птицы без синкопы уже не могли исполнять нормальный джаз.
Однако жизнь на месте не стояла, и однажды Большого Медведя скрутило по полной программе. В самом прямом смысле слова. Беднягу будто бы невидимый великан брал двумя руками, а затем выжимал, словно тряпочку. Старшой кричал от боли. Громко. Очень громко. А ведь Малыш-медвежонок знал, насколько терпелив его собрат: в последний раз он так орал лишь когда случайно зацепившись когтем, вырвал его с кровью. И то, замолчал уже через минуту: только мычал при каждом шаге и иногда грязно матерился.
Но не в этот раз. В этот раз его крики раздавались долго. Половину ночи. Это не ирония и не преувеличение. Ровно половину. И не потому, что затем Большому Медведю стало менее больно. Просто он вымотался. Устал кричать. Мог только стонать.
И всё это время Малыш-медвежонок был рядом. Он не мог уйти. Не знал, чем может помочь, но делал всё, что было в его силах. Прижимался мохнатым боком, когда Большого Медведя знобило, и прикладывал старшому к животу смоченных в холодном ручье осенних листьев, когда тот молил о прохладе.
Как бросало в жар и в холод Большого Медведя, так же мотало из стороны в сторону Малыша-медвежонка. Он то тихонько плакал, не в силах сдержать слёз от страха, что старшой не переживёт эту ночь, то срывался на крик.
– Вороне где-то бог послал кусочек сыра, старшой! Вороне! Не тебе! Ты же знаешь, что тебе нельзя!
– Не кричи на меня… – с трудом выдохнул Большой Медведь. – Мне плохо… плохо… плохо…
Большая туша вдруг изогнулась. Одну заднюю
