Мартти Ларни - Современная финская новелла
И у начальника станции стало привычкой оставаться одному и сидеть на террасе, в свете вечернего солнца, с бокалом золотисто-коричневого вина, аромат которого сливался с запахом спелого полного лета. Госпожа сидела напротив, они разговаривали, смеялись, а ее смех был как мелодичная музыка. Потом госпожа приносила из своей комнаты гитару, перебирала струны и под ее звучные аккорды пела старые, романтические песенки. Начальник станции помнил те вечера, они были как подарок — такой щедрый, исполненный сладкой грусти. Красная луна над гладью озера, на воде — рябь, поднятая слабым береговым ветерком, чье мягкое прикосновение ласкало загорелую кожу.
Он вспомнил также, как его ревнивая сестра сердито ходила взад и вперед, хлопая дверью избушки, скрытой за деревьями; он слышал плеск воды, позвякивание дужки ведра, сестра принесла воды, еще и еще раз, потом весла стукнули о борт лодки, лодка скользнула в воду, раздался скрип уключин — сестра поехала кататься. Начальник станции помнил, как он посмотрел в сторону мыса, поросшего ольхой: неужели наберется нахальства приплыть сюда? Нет, не посмела, плеск весел доносился до террасы, сестра была отнюдь не первоклассным гребцом.
И начальник станции вспомнил, как взялся за бокал, поднял его, посмотрел в глаза госпожи, выпил, весь переполненный нежным чувством. Они взялись за руки, взгляд голубых, чуть выпуклых глаз госпожи был зовущим, и он понимал это: он знал, что мог бы встать, последовать за госпожой, и они закрыли бы за собой дверь… но он сбежал. Он тихо высвободил свою руку, поднялся, поблагодарил, помахал в сторону озера, где лодка сестры тихо покачивалась на открытой глади.
Начальник станции допил рюмку, слова налил ее до краев, вылил из бутылки последние капли, поднял рюмку, за деревьями горел оранжевый закат, в открытое окно вливался густой, пьянящий запах сирени. «Милая госпожа, — прошептал начальник станции, — милая, милая…» Он осушил рюмку, понимая, что еще один этап в его жизни закончился.
Гуннель Огрен
Мучители
Перевод с шведского М. Аскольдовой
Плевок пролетел рядом с моим лицом и шлепнулся на пол перед самой плитой. В том месте деревянные половицы застилал сплетенный из лоскутков коврик. Накануне мама долго скребла пол, чтобы он был вот таким чистым и белым. Потом я увидела, как вслед за плевком полетели комочки чего-то мокрого и темного. Это был жевательный табак. Он забрызгал выбеленную известью печную стену, и эти грязные противные пятна на ней напомнили мне следы, которые оставляют после себя мухи. А мама белила печь к воскресенью! Она замешивала мел на кислом молоко, говоря, что так побелка будет прочнее, правда, из-за этого в кухне несколько дней стоял кисловатый запах.
Я сидела на полу и с ненавистью глядела на обоих стариков, которые развалились на кушетке. И на этот раз они испортили нам воскресенье! Эти двое обязательно являлись утром, около десяти, и оставались надолго. Они беседовали друг с другом. Сплевывали свою жвачку прямо на пол… Как же я их ненавидела!
Здесь же в кухне были мои младшие братья. Они прятались под столом и что-то строили из чурбачков. У них получались сказочной красоты замки. Они умели играть бесшумно.
В нашей семье было еще двое детей. В тот самый день у них был сильный жар. Они заболели крапивницей и лежали в маленькой комнате рядом с кухней. Мама задернула занавеску, чтобы их не тревожил свет. Мы привыкли к тому, что они всегда болели. Они просили взрослых говорить потише. Им хотелось спать. Тогда мама, извиняясь, смотрела на стариков и говорила словно сама себе: «Детям было так нехорошо сегодня ночью».
Старикам все было нипочем. Они продолжали свою неторопливую беседу. Я смотрела на папу из-под нависшей челки. Я мечтала, что он когда-нибудь выставит из нашего дома этих непрошенных гостей. Я надеялась, но напрасно. Старики продолжали приходить и мучить нас.
Вот и сегодня мама достала тряпку и смущенно начала стирать плевки с чистого пола. Не прошло и нескольких минут, как пол был запачкан вновь. Старики выплевывали табак, стараясь попасть на самую кромку коврика. Я все время пыталась что-то сказать им, но у меня ничего не получалось. Я беззвучно открывала и закрывала рот. Я знала, что мама будет недовольна мной и непременно отругает меня за это завтра, а может быть, сразу после того, как они уйдут.
Сегодня мама пообещала нам приготовить блины с брусничным вареньем. Если в дом приходили старики, то на столе была только каша из ячневой муки. Мама боялась показать чужим людям, что у нас бывает еда повкуснее.
Как-то старики явились, когда мама стояла у плиты и пекла блины. Нас было восемь голодных ртов. Старики сразу увидели то, что происходило в кухне. Они злобно улыбнулись и сказали: «Какая сытая жизнь! А уж о постном супе и речи нет».
Я прочла ужас в глазах мамы. Она робко стала объяснять, что замешала блины на снятом молоке. Я закусила губу и чуть не расплакалась. Я вспомнила, как однажды старики ели яичницу. Сама я никогда не пробовала эту пищу, хотя скоро мне должно было исполниться семь лет. Я сидела на полу и мечтала вырасти поскорее. «Тогда я покажу вам, мучители!» Слезы комком подступали к горлу. Я сдерживала их, но от этого мне было лишь тяжелее. Когда-нибудь этим дядькам достанется от меня! Как мне хотелось, чтобы они наконец ушли! Но они всё сидели и сидели. В глубине души я понимала, что они ни за что не уйдут так быстро.
Мама все это время то уходила в комнату, то вновь возвращалась. Она украдкой поглядывала на стариков. Какой же она была маленькой и бледной! И какие усталые глаза были у нее! Платье было ей велико, и из-за своей ширины нелепо висело по бокам, почти касаясь пола. У мамы были черные блестящие волосы, туго зачесанные назад. Сейчас мама сжала зубы и лишь изредка покусывала нижнюю губу. Она взглянула на папу, будто хотела спросить его о чем-то. Папа избегал смотреть на стариков и поэтому сидел и пристально изучал стену. Я даже подумала тогда, что он прислушивается к тому, как монотонно жужжат мухи на подоконнике.
Папа смотрел на деревья, которые раскачивал ветер. Он следил глазами за их поклонами. Папино лицо было печальным. Неожиданно стул заскрипел, когда папа повернулся, чтобы достать висевший над ведром ковш. Он до половины наполнил его водой, и было слышно, как он неторопливо втягивает в себя воду. Потом папа повесил ковш на прежнее место и продолжал молчать.
Старики беседовали не останавливаясь. У них всегда находились темы для разговоров. Я пыталась понять, почему они выбирали для этого наш дом, но ответа на этот вопрос так и не находила.
Однажды моя старшая сестра сказала, что старики приходят к беднякам, потому что у них они чувствуют себя хозяевами. Они любят наблюдать за простыми людьми, как бы те тайком не попробовали чего-то вкусного, не позволили себе минуту отдыха. Ведь в своих руках старики держали все в нашей деревне. Один из них владел здесь землей, а другой был его советчиком и попутчиком. Они всегда приходили к нам, потому что до нашего дома им проще было добраться.
Тогда жизнь была очень трудной для простых людей. С конца двадцатых годов в стране была безработица. Многие голодали. Местные власти раз в месяц распределяли муку, чтобы как-то поддержать население. Назначали наблюдателей, которые должны были следить, чтобы это государственное подаяние не разбазаривалось.
Мне всегда казалось, что старики никуда не спешат, потому что они сыты. А у меня все время было одно-единственное желание, чтобы они ушли и мы могли бы поесть. Конечно не блины, я мечтала хотя бы о ячневой каше. Она была такая вкусная! Я знала, что мама не будет рисковать сегодня и печь блины. Ведь старики могут неожиданно вернуться, и тогда нас лишат муки в следующий раз.
Я сидела, сжав кулаки. «Господи, помоги мне быстрее вырасти!» Я обращалась к богу, как нас учили. Слышал ли он меня? Мне казалось, что нет. Почему же он никогда не откликнулся, ведь мы так просили его о помощи? Жизнь непременно должна измениться, когда я вырасту. Маме не придется тогда подолгу бродить в лесу и собирать хворост, а я буду сильной и смогу ответить этим ужасным старикам. И папе будет тогда легче, не надо будет искать работу. А сейчас все его поиски напрасны.
Когда я вырасту, я приду к старикам в дом и плюну прямо на пол. Я обязательно сделаю это. Все зло на свете от них, в этом я уверена. Правда, взрослые говорили, что существует множество злых и недобрых людей. Но я видела тогда только стариков, которых я мечтала наказать. Они несли в себе всю несправедливость и жестокость жизни.
А сейчас я почувствовала, что больше не в силах сопротивляться подступившим слезам, не выдержала и разрыдалась.
— Да что это в самом деле с твоим ребенком? Какая же ты мать, если не можешь заставить молчать своих собственных детей? Мы же уважаемые люди. Надо всерьез подумать об опеке над ними. Власти займутся твоими детьми, и уж тогда из них будет толк, — ворчали старики.
