Пирамиды - Виталий Александрович Жигалкин
И любит кашу директор столовой,
И любят кашу обжоры-повара…—
весело бубнил он, высчитывая, вычерчивая что-то на ватмане. Эту песню из далекого-далекого детства он пел всегда, когда с головой уходил в дело. Но на экзаменах он появлялся.
— Экзамен — лотерея. Глядишь — повезет.
Два раза ему, действительно, везло, причем, по МПИ он получил даже отлично, но потом схватил двойку, вторую. В деканате стоял вопрос об отчислении…
У двери вроде бы завозились. Игорь напрягся в ожидании звонка.
«Наконец-то!» — полуобрадованно-полунапуганно подумал он.
— Жену ждешь? — спросил Андреев.
Игорь сухо сглотнул, кивнул.
— Придет, что ты так тревожишься?..
В комнате уже становилось сумрачно. У Андреева, сидевшего в углу, блестели глаза и зубы.
— Знаешь, какую красавицу видел я в Кия-Шалзаре? Ууу! — упоенно говорил он и жмурился. — Ты, конечно, и понятия не имеешь о таком селении, да?.. Как много иногда проворониваем, сидя на месте, точно же? Может, в каком-нибудь Каракасе или Сингапуре живет очень красивая девушка. Самая-самая лучшая… Интересно? Раньше в деревне из пяти девок лучшую выбирали, сейчас в городе — из тысячи одну, а врут — ты самая лучшая на свете. А сам и не знает, какие есть на свете девушки. Интересно?
Игорь включил свет. Андреев встал, прошелся по комнате, довольно потирая руки и улыбаясь. Брюки у него лоснились, пузырились на коленях. Потом он снова сел. Кресло заскрипело, будто его разламывали. Игорь даже закусил губу, сдерживая себя.
«Черт! Кроме березовой чурки, никакого сиденья, наверное, не знал за эти два года…»
Он нервно взял из пачки папиросу, сунул ее в губы, чиркнул спичкой. Спичка сломалась. Он прямо-таки выдрал из коробки новую спичку, снова чиркнул — спичка пошипела, покраснела, но не зажглась. Тогда он с проклятием бросил коробку, скомкал папиросу и возбужденно заходил по комнате.
— Ха-ха-ха, — залился Андреев. — Так ты и не научился прикуривать?
Игорь промолчал, взбугрил желваки.
— Где работаешь? — спросил его Андреев, все еще прыская от смеха.
— В управлении одном. Не по специальности.
— Значит, все-таки филологию — побоку? Я же говорил тебе: бросай университет, иди в технический, раз другое любишь, так ты все…
— Любишь, не любишь, — зло сказал Игорь. — Это только в книжках — упоение, восторг. В день приезда героя на новую работу. А потом дни, как патроны в обойме, одинаковые. А надо жрать, простите, есть, пить, надо тяготиться работой. Так уж лучше тяготиться той работой, где больше платят.
— А… ерунда… Рационализм. Человек — чувственный… Когда ты влюбляешься, ты ведь не рассуждаешь, а очертя голову бросаешься в эту любовь. Точно же? И плевать тебе на то, что из этого будет. Вот жизнь. Тогда невольно все подчиняется одному, душа клокочет…
— Ты, пожалуйста, не читай прописных истин, — поморщившись, перебил его Игорь. — Сам-то ты чем занимаешься?
— Я? Искал нефть в Васюганье.
— Это ты столько с этим возишься? С самого университета?!
— А что сделаешь? Заразился. И я не жалею… Может, наделал в поисках много глупостей, может, была цель ближе. Сейчас я над многим смеюсь. Честное слово… Один раз убрали буровую, а у меня засело в голове: еще бы немножко — и все… Знаешь, точно как в лесу заблудишься: идешь-идешь в одну сторону, а дороги все нет и нет, сомнения на тебя наваливаются, — тогда поворачиваешь и идешь напролом в другую сторону. Продираешься сквозь чащу, а мозг свербит: «Напрасно пошел назад. Может, каких-то сто метров, и была бы дорога». Бросаешься опять в старом направлении. И так, пока не обессилеешь, не свалишься… Было у меня раз такое. И вот тут: рабочие отказывались снова устанавливать на прежнюю скважину буровую. Меня осенило: переставить без демонтажа. Кричали: герои… помнишь, в газетах? А это как у того мальчишки, что золотник к паровой машине придумал. Говорят, он должен был, как вожжи, дергать веревку, пропуская пар, а ему хотелось спать. Вот он и сообразил привязать веревку к маховику. Ха-ха-ха. А когда зафонтанировала скважина…
«Господи! — простонал Игорь, глядя на быстрые стрелки часов. — И дернул же меня черт спросить его о работе?!»
— Слушай, — сказал он, перебивая Андреева. — Ты, если хочешь, посиди здесь один. А я схожу… Жена вот что-то… Скоро девять, а ее…
— Сколько сейчас? — вскричал Андреев, вскакивая с кресла.
— Девять. Половина девятого.
— Елки-палки! Мне тоже надо бежать. Регистрация у нас в гостинице… Вот заговорился я с тобой! У меня ведь завтра утром на обществе доклад…
Игорь умышленно замешкался, и Андреев выскочил из дома один…
Едва только захлопнулась за Андреевым дверь и Игорь успел лишь открыть форточку, чтобы выветрить чад от вонючего курева, как пришли Зина с Борисом.
— Ты нас заждался? Бедненький! — скороговоркой, чуть-чуть сюсюкая, сыпала Зина. — А у Бориса был прием, а потом мы заходили за Аллой, его женой, но ее не оказалось дома. Так плохо, так плохо…
«Так здорово, так здорово! — с улыбкой мысленно передразнивал ее Игорь. — Андреев дал бы вам тут!.. Кажется, вот все было на волоске, а сейчас…»
Ему хотелось петь, кружиться, обнимать Зину, Бориса. Все-все нравилось ему теперь.
«Смешной я, — снисходительно думал он о себе. — Да, да, смешной».
Борис оказался тюхтей. Он весь вечер больше молчал и улыбался как-то смущенно, невесело. На шутки плохо реагировал. Игорь, заранее прыская, спросил его:
— Вам ночами не снятся разинутые рты?
— Снятся, — серьезно ответил Борис и покраснел. — Иногда всю ночь делаешь операцию. Устанешь! В прошлом месяце пришла одна девушка с периодонтитом, я сделал анестезию, а она…
Игорь терпеливо выслушивал его, снова что-нибудь спрашивал, легкое, фривольное.
— Когда пациентка молоденькая, алые, пухленькие губки, вы, наверное…
Борис отчаянно заливался краской.
Зина тоже старалась создать непринужденную обстановку. Пробовала втянуть всех в пение.
— В гареме нежится султан, да, султан!.. — пела она, бойко потряхивая головой. Игорь добросовестно подпевал ей, перевирая порой слова и мелодию. Он был туг на ухо.
— Игорь, поросенок, — хохотала Зина. — Лучше молчи. Вы слышите, Боря, как он поет? Ха-ха-ха.
Потом все вместе делали пельмени. Зина предложила делать пельмени с сюрпризом: во все класть мясо, а в два или в три — перец, горчицу, хлебный мякиш.
— Давайте побольше таких наделаем, — говорил Игорь. — Веселее будет.
И, действительно, когда первой Зине попался такой пельмень и она скроила рожу, как у Вельзевула, — Игорь с Борисом укатывались от смеха, И еще потом, когда она вытолкнула этот пельмень языком и он упал на тарелочку, а тарелочка, опрокинувшись, полетела на пол — от смеха даже стало захватывать дух.
Борис, когда выпил коньяку, тоже развеселился. Стал рассказывать, как дочка
