Родниковая капля - Николай Михайлович Егоров

— Время вылета и цель оперативный отдел даст. Я позвоню. Отдыхайте, Рокотов. А вы, товарищ Четушкин, позаботьтесь о подготовке машины.

Без того светлые Ванькины глазенки засветились, великоватая фуражка с крабом вскозырилась над разглаженным лбом.

— Спасибо. Обоим спасибо. Ну, я побежал, — и привязанные к ногам собачьи унты потащили Ивана Прохоровича разыскивать механика самолета.

С задания Четушкин вернулся чуть позже расчетного. И за это «чуть» переживали больше, чем предусматривалось этикой. Подакивали, покачивали головами. Кто-то уже слышал, что он якобы комбригов племянник, так поэтому и за штурвал посажен. А Скородумов, когда отстукали прибавочные минуты на непредвиденные задержки, сдвинул брови:

— Три человека как псу под хвост бросили.

— Придет, товарищ командир звена, — раскрыл в улыбке объемистый рот моторист Гошка. — По взлету видно: придет. Как врубил со стоянки на костер, так и не вильнул ни разу.

Иван появился над аэродромом на предельной высоте.

— Ишь, куда холера подняла, — не то одобрительно, не то осудительно выразились в кучке ожидающих.

— До обеда теперь проснижается.

— Смотрите, смотрите, что вырабатывает!

Самолет встал на одно крыло и посыпался. Потом плавно перелег на другое, опять на первое. Было похоже, что падает подернутый инеем осенний лист, скользя то вправо, то влево. У земли бомбардировщик выровнялся, рыкнул перегазовкой и, скрипнув амортизаторами, покатился на всех трех колесах.

— С почерком сел. Что я говорил? — И уж столько было гордости в вопросе, будто самолет посадил никто иной, а он, моторист Гошка.

Скородумов дурашливо обкружнул вылезшего первым штурмана:

— Жив? Ты смотри ты…

— Что мне…

— Отбомбились по цели хоть?

— Ах-ха.

— Попали?

— Ум-м.

— Не мычи, буйвол. На зенитки напоролись?

— Н-н.

— Блуданули?

— Н-н.

— Тьфу, турок. Почему запоздали? Скажешь или нет?

— Разгоняли.

— Кого? Ф-фу, замучил.

— Летим домой — лес. По лесу — шоссе. По шоссе табун гонят.

— Какой?

— Не разглядел какой, а на запад. Посовещались: немцы мясом на зиму запасаются. Ванюшка на бреющем. Разбежались.

— Табун или немцы?

— Все.

— Тоже штурман. С бреющего полета не разглядел: лошади или коровы.

— Защуривался, чтобы…

— Как же он в деревья не врезался? Узко же.

— Не знаю. Летучий Мышонок.

— Больше не поманит с ним бомбить?

— Наоборот.

— Прощайся со штурмягой, Ленька. Четушкин! Ваня! А где Четушкин?

Иван спал под крылом, бросив голову на отстегнутый парашют.

5

Фашист рассчитывал, что вот налетит он шайкой утром пораньше на полусонного русского мужика, оглушит его чем-нибудь тяжелым, свалит с ног, скрутит, свяжет и усядется на широкой российской спине. Просчитался.

Детина оказался здоровее, чем он думал. Не пластом упал, а только на четыре кости сунулся после удара. С четырех поднялся на две и замахал кулачищами, пятясь и посматривая, где бы выломить жердь покрепче. А выломил и вовсе остановился, приноравливаясь, чтобы уж зацепить, так зацепить, и мозги вылетели бы.

Четушкин прошарпал войлочными подошвами унтов по занозистому полу сельсовета, занятого под штаб, приоткрыл дверь с табличкой «Председатель»:

— Я войду, Василий Дмитриевич?

— А, земляк. Заходи, садись. — Орехов отодвинул от себя книжонку с черными корочками, потер виски. — Геринга читаю. Ди нахтбомбенфлигеркрэфте. «Ночная бомбардировочная авиация». Трудновато, брат. Подзабыл немецкий язык. Ты знаешь, кто такой Геринг? Министр военно-воздушных сил Германии.

— И читаете? — шепотом удивился Четушкин? — А увидят?

— Ну и что? У него кое-чему есть поучиться.

— А где вы ее достали?

— У сбитого немецкою ночника нашли.

— А-а. Вы знаете, что я пришел?

— Скажешь, узнаю.

— Сейчас на дворе у нас время года осень?

— Допустим. Дальше.

— Ночь-то подросла.

— Ну.

— Ну и по два рейса можно делать.

— Ай, да Летучий Мышонок! Ты не обижайся, Ваня. Это я любя.

— Разрешаете?

— Конечно. Только ведь не каждый целым вернется. Починки тормозить будут.

— Нет, Василий Дмитриевич. Фрицы привыкли ждать нас после полуночи? Так? А мы где-то к ужину явимся. Так? А про два налета за ночь даже, поди, у Геринга не написано. Опять сюрприз. Страгедия.

— Стратегия, — поправил комбриг.

— Для них страгедия.

— Ай, да Летучий Мышонок. — Орехов поерошил отрастающий Иванов чуб. Иван выбрался из-под тяжелой руки и встал.

— Так я пошел. Можно сказать ребятам, что вы не против?

Четушкин, не надевая фуражки, обогнул вошедшего в кабинет замполита с биноклем на груди и вытолкнулся в коридорчик.

В экипажную Иван Прохорович вбежал, как мальчишка в избу, который вот только схватит кусок хлеба и опять выскочит играть в войну.

— Ванюшка, ты, наверно, и подохнешь с разинутым ртом, — щурит крапчатые глаза Скородумов.

— Почему с разинутым?

— Двери не любишь закрывать за собой.

— Подь ты. Забыл, товарищ старший лейтенант. Ребята, чья очередь сегодня со мной? Собирайся. Два воза будем делать.

— А кто тебя пустит?

— С комбригом я договорился уже. Виктор, сбегай, шепни механику, чтобы бомбы цеплял. Обожди, понесся. У тебя шарманка-то крутится?

— Рация, как пчелка, трудится, товарищ командир, — уже в притворе крикнул стрелок-радист.

— Вот тебе и недопарыш, — без стеснения заговорили о присутствующем, и он никак не реагировал на это. Бесполезно. Пока не выскажут, что им хочется, не уймутся.

— С ним что над Северным полюсом в полярную ночь: не осветят тебя, не обстреляют.

— Умно летает.

— А на боевом? Пока расчухаешься поправку на ветер дать, он уже…

— Программа летнаба у человека, что ты хочешь?

— Своего нет, программа не даст, — Рокотов гулко долбанул ржавым от табака пальцем по лбу.

— Я прямо начинаю влюбляться в этого малыша, — разоткровенничался штурман второй машины.

— Ребята, среди нас женщина!

— Не мешало бы…

Разговор повернул на любовь, но Четушкин и в нем не стал участвовать: уж больно не актуальной теперь показалась ему тема.

Иван, как обозник подводу перед дальним путем, обошел вокруг своей «шестаки», постоял под плоскостями, принюхиваясь, нет ли утечки бензина, проверил ногой, убраны ли из-под шасси стояночные колодки, ждал, когда затрепещет стартовый костерик под навесом в конце взлетной полосы. Моторист Гошка, посмеиваясь, отдыхал на чехлах. Вдруг он вскочил и щелкнул каблуками ботинок.

— Экипаж здесь?

— Десь, товарищ комбриг!

— Хорошо, спасибо. Четушкин, постройте.

— Экипаж, становись, равняйсь, смирно, равнение на середину, — одним духом перечислил сразу все команды Иван и встал самым последним слева.

— Быстро же ты распоряжаешься. А почему на левом фланге?

— А по росту, товарищ комбриг.

— В экипаже ты самый рослый. Понял? — и подумал: «Надо ему звания прибавить. Стесняется парнишка командовать». — Кроме основного задания, проанализируй, как ведут себя их посты ПВО.

— Ясно.

6

Дружба с механиком Вовкой Шипулиным началась скандалом.

Иван после двух боевых вылетов за ночь смежил, не смежил веки и уже выспался. Лежит на животе поверх одеяла, химичит что-то замусоленным карандашом по целлюлозе планшета, работает бровями. Пробурчав:

— Должно выйти, — свалился с