Вихрь - Йожеф Дарваш
Глядя на их квартиру, можно было подумать, что они прожили в ней вместе не один год. Тут были предметы мебели, которые они привезли каждый с собой, и те, что приобрели, живя вместе. Мебель была самая разная по стилю — и новая, и подержанная. Не проходило месяца, чтобы Ольга что-нибудь да не переставляла: то подцветочницу, то комод. Переставляя тяжелый шкаф, она показывала такую силу, которой в ней, казалось, и не было. Очень редко, когда она звала кого-нибудь на помощь. Она любила делать все перестановки сама и получала от этого большое удовольствие.
Стены во всех трех комнатах были побелены известкой и подчеркивали красоту хотя и разностильной, но одинаковой по цвету темно-коричневой мебели. На стенах висело несколько картин. На книжных полках вперемежку с книгами виднелись облитые глазурью тарелки и глиняные декоративные кружки. Между окнами стоял молодой зеленый филодендрон, рядом с ним — старинное, чуть тронутое молью кресло, обитое лиловым плюшем. Все это создавало настроение уюта и теплоты. Посреди комнаты лежал огромный мохнатый ковер, который Ольга, пожалуй, любила больше всех вещей.
Секретарша уже минут десять собиралась уходить, но все не уходила, не переставая щебетать:
— …Если бы ты только видела! Как жаль, что ты не видела его там! Это было ужасно интересно. Твой муж был похож на бога! На какого-то греческого бога! Потрясающий мужчина!
— А где он сейчас? — нетерпеливо спросила я.
— Я не могла отвести от него глаз, — продолжала она. И вдруг спохватилась: — Ой, я наверняка наделала в протоколе ошибок! Придется переписывать.
Я переспросила:
— Он уже выехал?
— Выехал, выехал, — быстро ответила секретарша. — Вот-вот будет дома. Ну, я побежала, а то, если он меня здесь застанет, я пропала. Он и так всегда меня упрекает за то, что я все тебе передаю. — Она пошла к двери, но и на ходу продолжала говорить: — Словом, товарищи очень просили, поговори ты с ним сама. Они на тебя надеются. Дальше оттягивать решение этого вопроса нельзя, и так очень затянули, а то снимут премию, а это, знаешь…
— Если они сами не смогли его убедить, то как же это сделаю я?
— О-ля-ля! А ты не знаешь? — Она снова затараторила: — Я же говорю тебе, что он был похож на греческого бога. Прямо как Геракл. Честное слово! Знаешь, когда он поднял руку… — И она подняла свою руку, пытаясь показать, как это было, но рука у нее была короткая и толстая, жест получился таким комичным, что я невольно засмеялась. Она немного обиделась, но тут же продолжала: — Он обвел всех собравшихся взглядом и сказал… — Она хотела процитировать, но не могла вспомнить ни одного слова. — Ну, в общем, он так говорил, что хотелось рыдать. Завидую я тебе, — вдруг вздохнула секретарша.
— Да?
— Такой человек! Такой мужчина!
Я любила Манци и не видела в ней соперницы, как бы восторженно она ни отзывалась об Элеке, как бы взахлеб ни говорила о нем. Я видела в ней порядочного человека, готового в любую минуту помочь мне и моему мужу, у которого она работала. Поэтому я была откровенна с ней всегда. И сейчас тоже.
— Он замечательный человек, ты права.
— Во всем?
— Ну как бы тебе сказать…
Я взглянула на нее и почувствовала, что сейчас в ней говорит любопытство жадной на сплетни женщины, которая что-то унюхала и во что бы то ни стало хочет узнать, что же именно творится тут, за семейными кулисами. И тут, весьма кстати, скрипнула дверь в прихожей.
— Боже мой! — воскликнула Манци.
Я обрадовалась: он пришел! И побежала к серванту, чтобы достать из него что-нибудь выпить.
— Сначала выпусти меня отсюда!
— Иди в спальню, оттуда через ванную выйдешь. Он тебя и не заметит. Только осторожно, а то у нас дверь в прихожей скрипит, слышишь? — Говоря все это, я достала бутылку джина и поставила ее на маленький столик.
— Хорошо, хорошо, я осторожно. — Уже пройдя в спальню, Манци в полуоткрытую дверь просунула лицо: — Не забудь поговорить с ним! Обязательно!
— Поговорю, поговорю, иди!
В комнату вошел муж, по его виду было заметно, что он устал. Он поздоровался и уселся в старое кресло, стоявшее между окнами.
Я подбежала к нему и поцеловала.
— У тебя плохое настроение? Что случилось?
Он махнул рукой и, закрыв глаза, откинулся на спинку кресла.
Я села перед ним на ковер и, устроившись поудобнее, потерлась щекой о его колени.
— Почему ты себя мучаешь?
Он промолчал.
— За срыв плана ты не несешь ответственности. Если и остальные считают такое положение ненормальным, попроси все перепроверить.
— Нельзя, — проговорил он тихо.
— Почему нельзя?
— Потому что нельзя. — Он рывком встал и лег на ковер.
— Ты сам придумываешь себе больше забот, чем следует. — Я тоже легла на толстый лохматый ковер, прислонив голову к ножке кресла, изображавшей лапу льва.
— То, что они творят, настоящий саботаж.
— Так хорошо все началось и…
— В госплане сказали, что сроки для них — святая святых, никаких отставаний.
— И теперь сразу… Я не понимаю, что это на них нашло, скажи?
— Я не позволю им посадить себя на скамью подсудимых.
— Ужас! — сказала я, повернувшись на живот, подперла голову руками.
— А тут еще оказалось, что опоры невозможно установить согласно утвержденной документации! Как это так? Не хотят устанавливать, вот в чем дело. Я не хуже их знаю положение дел. Когда-то верхний слой почвы полз, это верно, но глубже идет толстый слой глины. Я им об этом толкую, а они усмехаются. Пробы грунта! Пробы грунта!
— Эту маленькую кружку нашли там при рытье котлована, да? — Я показала рукой на книжную полку, где стояла кружка.
— Да, как раз там, когда рыли котлован под фундамент.
— Настоящая турецкая кружка.
На книжной полке стояла небольшая кружка из красной глины, вернее, даже не кружка, а сосуд с узким горлом. Она была склеена из множества кусочков, но издалека казалась целой, а паутинку трещин можно было принять за рисунок. Склеена она была из шестидесяти двух осколков, над которыми Ольга колдовала целых три дня. Ты же, Элек Варью, ее усердие обозвал тогда пустой тратой времени и даже рассердился на жену. Вместо того чтобы помочь ей, все время только мешал, словно ревновал ее к этим допотопным черепкам. Или ты боялся чего-то? Боялся,
