Вихрь - Йожеф Дарваш
— Нет, ничего.
— Нет, с тобой что-то неладное, я тебя не узнаю.
— Вода сильно хлорирована, глаза ест.
— Да ты весь опухший какой-то. Может, съел что-нибудь несвежее?
— Ты же знаешь, у меня просто очень чувствительная кожа.
— Глаза действительно какие-то странные. — Она подошла ко мне и положила свою ладонь мне на лоб. — У тебя, случайно, не жар?
— Откуда у меня жар! — Я отстранился. — Говорю тебе, это от воды… У меня уже как-то было такое…
Постепенно я успокоился, взял себя в руки, даже похвалил ужин. Ольга обрадовалась, хотя очень хорошо знала, что ужин был хуже, чем всегда. Но ел я с большим трудом. Кусок не лез мне в горло, словно я перед рентгеном желудка заглатывал отвратительную бариевую кашу.
Раздеваясь ко сну, мы говорили о каких-то пустяках, словно между нами абсолютно ничего не случилось. Ольга была уже в одной ночной сорочке, как вдруг вспомнила, что не покормила собаку, которую мы держали.
— Утром покормишь, — посоветовал я.
Она прислушалась и, не услышав жалобного скуления и царапанья в кухонную дверь, успокоилась.
— Ну вот видишь, утром дашь ей двойную порцию, и все.
Постель была холодной и даже чуть-чуть влажной. Весенние вечера были еще довольно свежими, особенно здесь, на склоне горы неподалеку от Дуная.
Ольга залезла под одеяло.
— Согреть тебя? — спросил я.
Она ничего не ответила и даже чуточку отодвинулась от меня. «Что бы это значило?» — подумал я и, дотянувшись до нее рукой, крепко прижал к себе. Она не отвернулась, но и ко мне ближе не стала. Я стал ее покрывать поцелуями, но она продолжала оставаться холодной и бесчувственной. Мне вдруг почему-то захотелось избить ее. Я решил оставить ее в покое, отодвинулся от нее подальше и вдруг вспомнил Анну…
Утром над рекой стоял туман, мохнатый и серый. Небо постепенно начало светлеть, на противоположном берегу Дуная стали видны силуэты тополей и кустов. Краешек неба на востоке окрасился багрянцем. Туман медленно расходился. Деревья еще казались черными, но такими тонкими, словно были вырезаны из бумаги, и сквозь них чувствовалась чистота неба на горизонте. Умолкли птицы. В этот момент солнце приподняло свою голову и залило золотом воды Дуная. Через широкое окно солнечный свет вливался в комнату.
Ольга имела привычку, проснувшись и открыв глаза, смотреть на это четырехугольное световое пятно, которое светилось, словно экран в кино. Она видела мириады пылинок, танцующих в снопе солнечных лучей. Вдруг затявкала собака, но затявкала по-доброму, не возвещая ничего плохого. Озябнув, Ольга нырнула поглубже под одеяло, сложив на груди озябшие руки. Снова бросила взгляд на световое пятно. Оно уже чуточку сместилось, но стало еще ярче и светлее.
Наконец Ольга вскочила с постели. Сбросила с себя ночную рубашку и протянула руку, чтобы взять комбинацию. Она вошла в зону светового пятна и вдруг почувствовала, словно за ней кто-то подсматривает. Испуганно осмотрелась. Муж продолжал спать. По спине ее пробежал холодок, но руки, грудь, ноги жадно впитывали солнечное тепло. Она чуть-чуть наклоняется вперед, поднимает руки, которые останавливаются на полпути. Она не понимает, что с нею сегодня творится. Тревожно пытается заглянуть в самое себя, но сердце бьется спокойно, легкие, как обычно, вдыхают и выдыхают воздух. Она умылась и оделась. И лишь когда чистила зубы, обратила внимание на то, что желудок у нее как-то сводит. Обычно такое бывает с ней только тогда, когда она чего-нибудь боится. Но чего и кого ей бояться сейчас? Непонятно. И все-таки ее мучает предчувствие какой-то беды.
Войдя в кухню, она собрала вчерашние остатки еды и вынесла их собаке. Та явно проголодалась, но, приученная к дисциплине, проявила выдержку и не подходила к своей миске до тех пор, пока Ольга не отошла от нее. Принявшись за еду, пес время от времени поглядывал на хозяйку и степенно облизывал длинным языком края миски. За время пребывания в этом доме он вырос и превратился в красивую овчарку с блестящей гладкой шерстью. Однако порой он был еще не прочь подурачиться, поиграть, как во времена ушедшего детства: он прыгал, бегал, громко дыша, по двору и топтал цветы.
Ольга охотно осталась бы возле собаки и дальше (сначала она ей не нравилась, а потом она полюбила доброго пса). Однако нужно было спешить в дом. Войдя в комнату, Ольга схватила сумочку, даже не посмотрев, все ли в ней есть, что нужно. На пороге комнаты она запнулась о туфлю мужа, тот проснулся от шума, что-то пробормотал, но Ольга сделала вид, что не слышит его, и, закрыв дверь, помчалась к автобусной остановке.
Неподалеку был виден Дунай, тихий и спокойный. Солнце освещало верхушки тополей. Листва на них была чуть влажной от ночной росы. Начинался день, обычный, как все другие дни. И все-таки было в нем что-то не такое, как всегда.
Когда я вернулась, сделав нужные покупки, муж уже не спал. Он стоял в пижамных штанах, по пояс обнаженный в кухне у электрической плиты и кипятил воду в алюминиевой кастрюльке. Кухню заполняло бульканье кипящей воды.
— Представь себе, — начал Элек, — этот чертов пес опять бегал к соседям.
— Старик сказал?
— Жена его, старуха. Раскричалась, что собака съела яйцо.
— А что мы можем сделать? Почему эта их курица всегда несется под забором?
— Прикидываются бедными и несчастными, а сами получают прекрасную пенсию.
— Почему они не приучат курицу нестись в сарае?
— Я говорил об этом старухе. Она так раскричалась, что я испугался, как бы не сбежалась вся улица.
Пес как ни в чем не бывало лежал перед открытой дверью кухни, положив свою умную красивую голову на половик, и смотрел на нас. Влажно блестел кончик его носа, он переводил взгляд с одного на другого.
— Я тебе покажу, как есть яйца! — пригрозил ему муж.
Я тоже что-то сказала собаке и ушла в спальню. Стала убирать постель. Открыла настежь окно и положила подушки и одеяло с простыней на подоконник.
Не знаю почему, но я вдруг вспомнила вчерашнюю нашу ссору на улице, и мне стало стыдно за себя, что мы докатились до этого.
Четыре года назад, когда мы поженились, Элек мне так нравился… Мне все в нем нравилось, даже его амбиция, даже его честолюбие. Я гордилась им тогда. Но за последнее время, с тех пор как мы стали жить в Будапеште, от прежней моей восторженности не осталось и следа. Отношение мое к мужу стало весьма противоречивым. Меня начали раздражать его манеры на службе, и я не раз ловила себя на
