Вихрь - Йожеф Дарваш
— Ну и пройдоха же ты! — заявил он мне как-то в корчме.
Я не понял, что именно он имел в виду, и потому ничего не ответил, только недоуменно пожал плечами.
— Я ведь все знаю, дружище.
— Что ты знаешь?
— Хозяин, дай-ка нам еще по стопке палинки, — попросил он.
— Сливовой?
— Давай сливовой.
— Пробейте чек, пожалуйста.
— Пробью, пробью, ты наливай знай!
Через минуту он уже принес стопки с палинкой, одну из них подвинул мне:
— Ну, с богом, поехали!
Он выпил залпом, я же только пригубил — день только начинался, и я боялся за свой желудок.
— Здорово ты все это распланировал, старина. Вот только сейчас вроде бы несколько застрял на месте.
— Распланировал? Что я распланировал?
— Ловко, ловко, ничего не скажешь.
— Да ты тронулся, что ли?
— Брось темнить. Я же все знаю. Я начал выходить из себя:
— Знаешь, тебе вредно пить с самого утра.
Приятель громко засмеялся.
— Ну и ржешь же ты!
— Женщинам мой смех нравится.
— Ну и вкусы же у твоих женщин!
— А у твоих?
Приятель явно обиделся.
— Ну, с тобой, я вижу, и пошутить уже нельзя…
— Я выпиваю — это правда. Пью с детства. Меня дед мой родной приучил. Жили мы с ним в горах на винограднике. — Он немного задумался, а затем снова перешел в наступление: — Пью я много, это верно, но беременную жену из дома никогда бы не выгнал! А ты? Об этом же все говорят.
Что я мог ему ответить? Начал что-то говорить о том, что это не простая история, что она мне самому дорого стоила, что всего этого словами не объяснишь.
— И не старайся мне объяснять, меня это не интересует. Это твое дело. Ты знаешь, что ты делаешь. — Его развезло еще больше, он усмехнулся и продолжал: — Одного я только не знаю, что ты сейчас собираешься делать.
— Что собираюсь делать?
— Я об этом не раз уже думал. До этого все было понятно: разведешься, затем снова женишься, а вот потом что? Не такой ты парень, чтобы не рассчитать все наперед. Я не раз играл с тобой в шахматы и наблюдал, что ты ни одного хода не сделаешь, заранее не рассчитав хотя бы следующий ход.
— Жизнь не шахматы.
— Разумеется, не шахматы, но «ходить» все время приходится.
И он снова пьяно рассмеялся. Мне хотелось ударить его.
— А я знаю, каким будет твой следующий шаг!
— Ну, скажи!
— Я тебя разгадал, старина.
— Буду рад послушать.
— Меня сейчас вот только осенило… Ты уйдешь из газеты.
— Великолепно! А не скажешь ли куда именно?
— Пока я этого еще не знаю.
— А жаль.
— Но думаю, — он ехидно растянул припухшие губы, — ты метишь на какой-нибудь директорский пост.
— Пьяный дурак, вот ты кто! — выкрикнул я.
— Я никогда более трезвым, чем сейчас, не был, старина. А зачем же тогда ты взял такую жену, у которой дядя работает в министерстве? Ну скажи — зачем?
— Да ты за кого меня, собственно, принимаешь? — возмутился я. — За последнего мерзавца, что ли? Ошибаешься!
— Ничего плохого я о тебе не думаю, но знаю: раз ты бросил красавицу жену и женился на этой Ольге, то сделал это не без умысла.
— А ты что-нибудь слышал о любви? О том, что на свете существует любовь? Или нет?
— Не играй со мной в прятки, старина. У тебя это не получится. Ты не Вронский, ни Золтан Сатмари, ни Жюльен Сорель, ты пигмей.
— О, да ты, оказывается, знаток литературы!
— Такая женщина, как Ольга, все равно что лифт: с ее помощью можно быстрее взлететь вверх по служебной лестнице. Нужно только нажать ту кнопку, которая лучше сработает.
Идиот! Так хотелось дать ему по морде, но он был сильнее меня, и я, не попрощавшись, ушел.
— Не такой-то уж ты стыдливый, каким хочешь казаться! — крикнул он мне вдогонку.
На третий или четвертый день после этого, когда мы с ним встретились в редакции, он сделал вид, что ничего не помнит, подошел и попросил у меня огонька, чтобы прикурить дешевенькую сигарету.
Глава восьмая
Спустя две недели после разговора в корчме с приятелем Элек Варью написал разоблачающую статью, направленную против директора только что национализированной мельницы Маутлингера. В ней он вскрыл случаи различных злоупотреблений и ошибки. С большим жаром писал о том, что директор мельницы придерживается старого, бережет свой покой, ставит различные препятствия на пути развертывания стахановского движения и тем наносит большой вред государству. В статье приводились довольно длинные цитаты из выступления Ракоши на первом всевенгерском совещании стахановцев. Заканчивалась статья следующими словами: «Тех, кто злоупотребляет доверием народа, необходимо немедленно убирать с нашего пути. В наших рядах не место тем, кто мешает движению вперед!»
В области все знали, что после опубликования этой статьи директора мельницы немедленно снимут с работы. Но произошло вот что. Директор на общем собрании признал свои ошибки, его выступление было весьма самокритично (это был добрый мельник, страдающий от болезни легких). Во всех злоупотреблениях, оказывается, был виноват старший мельник. Раньше он не один год работал у эксплуататора Маутлингера и, видимо, не смирился с новым порядком.
Старшего мельника сразу же уволили, а две недели спустя против него было возбуждено уголовное дело. Элек Варью присутствовал на судебном заседании, намереваясь написать об этом в газете, но неожиданно ему стало плохо, и он покинул зал суда.
В январе 1954 года Элека Варью послали учиться в одногодичную партийную школу, откуда он приезжал домой только раз в две недели.
«Сегодня понедельник, нужно как-то прожить еще четыре дня, и ты снова будешь со мной. С тех пор как ты уехал, все стала для меня совсем другим. Когда я иду по улице, то мне кажется, что ты идешь рядом, но стоит мне захотеть взять тебя за руку, как я не нахожу ее. Все в доме напоминает о тебе, да и не только в доме: и главная улица, и рыночная площадь, и памятник Кошуту в парке — все-все. Мне хочется плакать с досады. Я не знаю, как я проживу без тебя этот год.
В субботу вечером мы с девчонками сидели в кондитерской. Просто зашли выпить по чашечке кофе и поболтать немного. Я все время смотрела в тот угол, в котором мы с тобой не раз сидели вдвоем. Смотрела туда и ждала, а вдруг ты появишься. Знала, что это глупо, и и все же ждала. Разнервничалась так, что даже облила себя кофе.
Девчонки заметили мою нервозность. Они сказали,
