Обязан побеждать - Владимир Георгиевич Нестеренко
Часовой на крыльце, не слыша треска мотоциклов, встревожился и закричал:
– Господин обер-лейтенант, прибыл обоз с кукурузой, но без наших солдат и унтер-офицера!
На крик из конторы выскочил офицер, выхватывая пистолет из кобуры, за ним два солдата с карабинами.
Вечернего света хватало, чтобы увидеть остановившийся обоз без охраны.
– Варвара, где зольдат фюрер? – резко выкрикнул офицер, сбегая с крыльца и размахивая пистолетом.
– На нас напали партизаны! Солдаты и полицаи убиты.
– Где партизанен?
– Ушли в лес.
– Хитрость! – Офицер подскочил к первому возчику, схватил его за грудки, пистолет направил в лоб. – Где партизанен?
– Ушли в лес, – ответил старик.
– Ты врать! – Офицер выстрелил в лицо возчику и отшвырнул от себя убитого.
Услышав выстрел, в бараке забухали сапоги солдат, и весь личный состав отряда высыпал на улицу. Офицер бросился ко второму возчику, тот нырнул под подводу и стал убегать под клены стоящего напротив дома. Обер выстрелил. Убегающий вскрикнул и упал в траву у калитки глухой тесовой ограды. Остальные повозочные тоже бросились убегать, их силуэты быстро поглотила тьма, опустившаяся, казалось, на вымершее село: окна домов не светились огоньками: ни свечек, ни керосиновых ламп, не говоря уже об электричестве. Его в деревне просто не было. Дизель-генератор, подававший энергию в часы доек колхозных коров, был сожжен. Стадо заранее эвакуировано.
Офицер вернулся к Варваре, заледеневшая от кровавой расправы, она не могла двинуть ни рукой ни ногой.
– Теперь сказать мне правду, где партизанен?
Кто-то из солдат включил ручной фонарик, и бледный луч света заплясал на перепуганной Варваре. Она не могла вымолвить слово и стояла, парализованная страхом. Обер, с холодной улыбкой палача, повторил вопрос:
– Варвара, сказать мне правду, где партизанен?
– Не знаю, ушли в лес, – с трудом вымолвила жертва.
– Где напал партизанен?
– На кукурузном поле.
– Сколько их?
– Мало. – Варвара подняла руки, растопырив пальцы.
– Арестовать! Утром спросим весь народ деревни, – приказал обер-лейтенант солдатам на немецком языке. И Варвару увели в барак.
– Что будем делать с обозом? – раздался вопрос солдата.
– Пусть стоит здесь, мы не знаем, где партизаны. Занять оборону у телег! Первую лошадь распрячь, чтобы не ушла с подводой.
– Завтра утром будет экзекуция? Я так поняла слова офицера? – спросила Таня командира.
Они лежали в чердаке у слухового окна столетнего дома, что стоял почти напротив колхозного барака-конторы, видели и слышали разыгравшуюся трагедию. Вместо стекла оконце затянуто мешковиной от дождя и пыли, которая изрядно посыпалась, когда лейтенант осторожно приподнял лоскут для обзора улицы. С ними находился полевод Никита. Диверсанты прибыли сюда по свету, почти за час до прихода обоза, заняли этот дом и школу – господствующие высоты на тот случай, если придётся применить оружие. Белухина шокировала дерзкая расправа фашиста с мирными жителями. Горечь усиливалась от предположения, что кровь все-таки не прольётся, ибо обоз с кукурузой прибыл и колхозники в гибели солдат не виноваты. Ему казалось, что логическая цепь выстроена верно и здравый смысл должен возобладать.
Увы! О каком здравом смысле мог себя убеждать командир в схватке со зверьём? Варвара правильно заметила: не надо наивничать. Прав оказался и Степан – последствия атаки для сельчан могут быть весьма и весьма печальны. И все же он сам трижды прав: на войне существует один закон: око за око! Чем глубже он втягивался в партизанскую борьбу, тем сложнее и ответственнее становилось принятие решений. Он не мог быть только исполнителем, он должен стать защитником в самом широком смысле слова. Видеть и просчитывать события наперёд, с главной задачей – бить врага всюду и беспощадно. Даже ценой людских жертв? Этот вопрос был самым тяжелым и, можно сказать, неразрешимым.
Никита рассказал, что в первый день, то есть позавчера, захватчики грабили колхозников. Резали свиней, били кур, гусей, отнимали яйца, молоко, масло, муку. Попутно отстреливали дворовых собак. Коров не трогали. Понимают оккупанты, что кормилицы и сейчас, и в будущем будут давать исправно молоко и мясо, восполнить же утраченное поголовье непросто, и стол солдат фюрера значительно обеднеет. Награбленное добро погрузили на четыре грузовика и отправили куда-то на базу. Назавтра полевода заставили организовать уборку кукурузы, а заготовленные початки собирались отправить на вернувшихся машинах. Они уже стояли во дворе конторы. Шофёры были вооружены винтовками.
Пауза с ответом на вопрос Татьяны затянулась. Она понимала осечку любимого человека и молчала, щадя его.
– Будет, – наконец откликнулся Константин. – Я насчитал двенадцать солдат, обер – тринадцатый. Вооружены винтовками и только на оставшемся мотоцикле пулемёт. Входят ли в это число шофёры – неизвестно. Но всякие соображения потом, у калитки раненый человек. Окажем ему помощь.
– Его зовут Глеб Матвеевич, – послышался шепот Никиты, – надо бы мне к нему.
– Оставайтесь здесь, наблюдайте. Татьяна, за мной!
Белухин на цыпочках стал пробираться в кромешной темноте к дверке чердака, где стояла лестница. Под ноги попадались старые вещи, поношенная обувь, сложенные здесь про запас, на чёрный день. Поднималась многолетняя пыль, щекотала в носу. Диверсанты, зажав ноздри, чтобы не чихать, продолжали движение. Более чувствительная Таня все же не смогла сдержаться и, сорвав с головы берет, стала им глушить опасные звуки. С трудом спустились по лестнице во двор. Выходившее сюда окно дома зияло мертвой чернотой. Здесь жили две старушки, и как только раздались выстрелы, керосиновая лампа была погашена и дом замер во тьме, словно человек, ожидающий нападения хищного зверя. Быстро достигли калитки. Она была заперта изнутри на щеколду. Осторожно приподняв её, Костя медленно, боясь скрипа шарниров, отворил. Смутно просматривались напротив стоящие подводы с притаившимися за ними солдатами. До них рукой подать. Как бы не встревожить? Над селом висела гнетущая тишина. Не слышны были ни лай собак, ни иные звуки, словно всё живое затаилось, предчувствуя беду. Привыкшие к темноте глаза различили в метре от калитки лежащего ничком человека.
– Глеб Матвеевич, вы живы, это мы, партизаны? – спросил шепотом Костя.
Послышался стон. Лейтенант ухватил старика за шиворот и втащил во двор, закрыл калитку и, подхватив человека на руки, понёс в глубину двора под старый покосившийся навес из жердей, опустил на пол, шуршащий соломой. Таня склонилась над раненым,
