Зеленые мили - Елена «Ловец» Залесская
Будущий салат перекочевывает в багажник старого седана.
— Фруктов тебе каких купить? Витамины растущему организму жизненно необходимы, — голосом Елены Малышевой возвещает Грин.
— Любых. Что там есть?
— Все есть.
Второй заход — за фруктами, а попутно покупаю у веселой семейной пары шмат белого, как сахар, сала и бородинский — в соседнем ларьке. Борщ еще остался. С рынком покончено. Двигаемся за обещанным кофе. Кофейня — крошечный ларек — притулилась у главной городской площади. Внутри стойка вдоль окна, чисто, красиво и пахнет свежесмолотым кофе. Берем американо с лимоном, латте и двойной капучино. Грин заходить не стал. Я читаю объявление о «подвiшенной каве» и радуюсь. Подвешенную тоже берем. На главной площади у администрации елка с рекламой известного банка. Чтобы спонсора благостей и радостей издалека было видать. В субботу тут устраивают праздник для детей. Вокруг все перекрыто, стоит техника. Сначала я ловлю себя на мысли, какие на фиг могут сейчас быть елки? Но за долю секунды приходит понимание: а кому, если не этим детям, как никогда, необходим кусочек НОРМАЛЬНОЙ жизни. Хоть что-нибудь, способное вызвать хоть тень улыбки. И нерушимая вера в Деда Мороза, который принесет им мир и спокойствие, чтобы засыпали они при свете ночников в виде зайца и под звуки «Спокойной ночи, малыши», а не патрульных «вертушек» и эха прилетов и отлетов.
Город живет обычной жизнью. Убери оттуда танки и «Уралы», восстанови движение по правилам — и как будто ничего и не было. Красиво, тепло. Рестораны работают, в магазинах есть все. Даже «Докторская» не по-московски вкусная. Овощи отличные. Большой капуччино, средний латте и два двойных американо в самой дорогой местной кофейне — что-то около 300 рублей. Наверное, потом это изменится, но пока так. Зарабатывают, кстати, здесь буквально на всем. Я разве что только магнитов и марок с «Геранями» не видела.
Дома выгружаемся.
— Пошли на море. — Грин распахивает дверь.
— А оливье?
— Подождет. Никуда не денется. Пошли, пока тепло.
Погода фантастическая. Зима на берегу Азова как ранняя осень: ласковая, мягкая. Идем неспеша.
Над морем лениво, почти касаясь воды, летят два патрульных Ка–52.
— Можно снимать?
— Снимай. Но зачем?
— Все в дом, все в контент.
— Дурко твоя фамилия, — Грин хмыкает недоверчиво и ни к кому не обращаясь, — дурочка на войну приперлась! С ума сошла.
Я делаюсь глухой и снимаю море, вертолеты, гальку. Эту фразу он за пять дней повторил несколько десятков раз в самые неожиданные моменты. Какие-то внутренние диалоги в его голове в ней и останутся.
Тут же на пляже ребята-морпехи смастерили из пустых оружейных ящиков и досок от забора шикарный шезлонг. Сажусь. Удобно. Грин ушел далеко вперед. Я подставляю нос солнцу, снимаю кепку. Тепло и тихо. Как будто это не война, а набережная в Ницце в январе.
Грин возвращается. Берет мою руку и что-то кладет туда, сжимая мою ладонь в кулак. Открываю. Ракушки, три штуки.
— Маме отвезешь. Ты же на море была.
Они и сейчас со мной. Две. Одну потеряла при переезде. А кольцо от той самой гранаты я потеряла, хотя долгое время носила его с гордостью как самое лучшее украшение на дорогой красивой сумке. Как напоминание о том, что все, что тебя не убило, просто этого не хотело. Гуляем долго, солнце уходит за горизонт.
— Оливье сам себя не настрогает.
— Да, пошли назад.
Шезлонг не отпускает меня. Бессовестно оккупирую его на следующий день с утра пораньше и несколько часов просто сижу на пустом пляже, всматриваясь в горизонт. В голове волшебная, недостижимая никакими способами в мирном мегаполисе пустота. В душе абсолютный покой и принятие всего как данности.
Дома Грин и Вал о чем-то оживленно беседуют за столом. Звучат какие-то позывные, странные термины. Захожу, повисает какое-то напряженное молчание.
— Что?
— Я сегодня уезжаю ночью. — Грин смотрит куда-то мимо. — Ты с парнями вернешься по плану.
— Нет!
Слово вырвалось раньше, чем я успела осознать, что без него совершенно не хочу здесь оставаться. Даже с Валом, который мне как самый любимый в мире старший брат. Что произошло за эти пять дней, что не успели вместить в себя предыдущие пять лет, мне пока непонятно. Но я тоже хочу уехать этой ночью. Чтобы у нас были еще одни сутки, и может быть, мы успеем наговориться о чем-то, о чем мы пять лет молчали.
— Ты можешь уехать со мной до Краснодара, там я тебя оставлю и поеду без остановок в Москву. А ты не торопясь спокойно вернешься на следующий день.
— Почему мы не можем уехать на моей машине?
— Потому что мне может понадобиться вернуться срочно. На чем я поеду?
— Я тебя отвезу.
— Нет.
Слезы предательски наворачиваются на глаза. Вал молчит.
— Ну хоть ты ему скажи!
— Езжайте вместе, чего ты в самом деле. Нас то ли отпустят, то ли нет, непонятно, будет потом одна по этим куширям скитаться.
Все как-то уже успели забыть, что одна я сюда и приехала. И я сама тоже.
Грин сопротивляется, но недолго.
— Я подумаю.
— Мы хотели ехать в город, кофе пить…
— Ты хотела — ты и езжай. Я не поеду никуда.
Слезы все-таки прорываются и катятся по щекам.
— Иди ты к черту!
Выскакиваю из дома и по привычке — на берег. Что-то очень важное будто упущено из виду, что-то главное все время ускользает. Я не могу поймать это, и мне кажется, что будь у нас еще чуть-чуть дней, часов, минут, все стало бы
