Леонид Ленч - Из рода Караевых
— Ты веришь в это?
— Нет! По-моему, это чепуха. Но так пишет Мэтьюз, наш морской министр.
Девочка не выдержала и вмешалась в разговор.
— Папа! — сказала она. — А что, если кинуть с неба не атомную бомбу, а этого Мэтьюза?!
Папа побагровел и зашипел, как кот Прикс, когда его схватишь за хвост:
— Тс, тс!.. Тиш-ше!.. В федеральное бюро захотела?!
И мама тоже рассердилась:
— Дороти, зачем ты слушаешь, о чем говорят папа с мамой? Марш из-за стола! И сейчас же забудь все, о чем мы говорили!
Пришлось встать из-за стола и уйти в сад. А там девочку поджидал ее приятель, мальчик Дик, обыкновенный маленький американский мальчик с игрушечной «атомкой» в одной руке, с игрушечным маузером в другой и с игрушечным карабином за плечами.
— Здорово, Дороти! — сказал Дик, который был чуть постарше девочки. — Почему у тебя глаза красные? Ревела?
— Немножко, — честно призналась девочка.
— Выпороли?
— Пока нет!
— Чего же ты ревела, корова?
— Мне очень жалко папу и маму, Дик! От них скоро ничего не останется. Папа сказал, что атомные бомбы будут сыпаться, как град!.. Скажи, Дик, нельзя что-нибудь сделать, чтобы они не сыпались оттуда, с неба?
— Дура ты! — сказал осведомленный Дик. — Откуда же им еще сыпаться, как не с неба? Не из бабушкиного же чулка! Между прочим, они все рвут в мелкие клочки!
— И детей… тоже в клочки?
— И детей в клочки! Давай немножко поиграем, Дороти!
— Давай, Дик! Во что?
— В войну, конечно!
— Я не хочу в войну!
— А я в другое не умею. Слушай, давай так: я буду «летающей крепостью», а ты этим… корейским городом. Встань сюда, а я влезу на дерево и сброшу на тебя свою бомбу. Посмотри, какая она красивая! Это мне дядя Роберт подарил!
— Я не хочу, не хочу!
— Ну, на одну минуточку, Дороти. Я только разорву тебя на мелкие клочки, а потом мы еще что-нибудь придумаем. Постой!.. Куда ты, Дороти, обожди!
«Летающая крепость» погналась за «корейским городом», но, споткнувшись о корень, проехалась носом по песку дорожки и потерпела серьезную аварию.
Девочка скрылась в доме.
Но и здесь было не сладко, потому что говорило радио. Сердитый мужской голос, хриплый и очень страшный, взывал:
— Мы превратим небо и землю в пылающий ад! Мы забросаем их атомными и водородными бомбами! Мы будем убивать взрослых за работой, стариков за молитвой и детей в колыбели!
Хриплый голос вселял ужас и тревогу в истомившееся сердце девочки. Она вскрикнула: «Мама!» — и бросилась в комнату к матери. А мама была не одна, с ней сидела незнакомая худая тетя и что-то рассказывала. Мама строго поглядела на девочку, велела одернуть платьице и поздороваться с тетей Роджиной, которая только что приехала из Нью-Йорка.
Девочка поздоровалась и тихо села. Сердце ее продолжало часто биться, в ушах звенело, и девочке казалось, что тот хриплый и страшный голос проник внутрь головы и жужжит там, как большая навозная муха.
Худая тетя из Нью-Йорка говорила:
— Настроение у нас у всех подавленное, тревожное. Помните Робинзонов? У них сын поехал в Корею, и его там убили. Ужасно! А теперь это чрезвычайное положение! Вы слыхали, что было у нас в нью-йоркском метро? Произошло короткое замыкание, поезда остановились, и вдруг кто-то крикнул: «Началось!» Люди бросились в окна, давили друг друга. Думали, что воздушная тревога. Ужасно! А газеты? Они же пишут такое, что волосы становятся дыбом. Вы читали, как один фабрикант из Чикаго — почтенный человек — предложил президенту, что он, видите ли, полетит на самолете и сбросит бомбу на Москву! Но ведь русские — за мир, они об этом везде говорят и пишут! Зачем же летать и бросать на них?! Они же дадут сдачи! Ужасно! Начитаешься всего этого, наслушаешься, а потом ходишь по улицам и все посматриваешь на небо. Вдруг оттуда… посыплется!
И тогда девочка, сидевшая тихо, вдруг громко захлопала в ладоши и сказала свое:
— Мама, а давай уедем туда, где нет неба!
ЗЕЛЕНЫЕ БУМАЖКИ НА СНЕГУ
Мотор рычал, захлебываясь от злости и напряжения. Приминая снег гусеницами, оставляя за собой широкий коридор с белыми высокими стенами, танк взбирался на перевал.
Ну, еще одно усилие! Давай, милый! Ну, еще! Осталось немного, давай, давай!
Наконец танк достиг нужной точки и остановился. Мотор продолжал работать на полуоборотах.
Открылся люк, и из утробы танка выбрались двое в черных комбинезонах и танкистских шлемах, на ногах — валенки.
Они огляделись, и тот, кто был повыше ростом и пошире в плечах, сказал другому — низкорослому и крупноскулому:
— Вот они кукуют!
Он показал рукой на занесенные снегом по самую крышу легковые машины на шоссе по ту сторону перевала. Крыши у машин были разные — черные, синие, алые. Бриллиантовое сверкание снега, бирюзовое чистое небо и эти яркие цветные прямоугольники на белом фоне — иногда и несчастье бывает красивым зрелищем!
— Интересно, люди есть в машинах или уже ушли в селение? — сказал низкорослый.
— Далековато до деревни. Сейчас узнаем. Пока надо покурить.
Они стояли и курили, обдумывая план спасательной операции, которую им предстояло совершить. А по снегу, проваливаясь в него по пояс и что-то крича, к ним уже шел человек. Он добрался до танка и остановился, тяжело дыша. Темные светозащитные очки, дорогая шляпа, добротное демисезонное пальто. Он стоял и молча разглядывал тех, кого послало ему на помощь небо. Наконец он сказал по-английски:
— Вы русские?
— Иес, рашен! Русские! — ответил ему низкорослый, крупноскулый танкист.
— Я есть Америка. Я есть турист! — обрадовался пришелец. Он произнес эти слова, как ему казалось, по-русски.
— Очень приятно! — сказал низкорослый танкист по-английски довольно точно. Тогда американец, еще более обрадованный, волнуясь, обрушил на него целую лавину английских фраз.
— Чего он там тарахтит? — спросил своего напарника высокий танкист и бросил на снег окурок сигареты.
— Я понял только одно: он хочет, чтобы мы вытащили его машину первой.
— Пусть покажет, где его машина. Какая у нее крыша? Сумеешь ему это сказать?
— Попробую!
Оказалось, что крыша у американской машины красная.
Высокий танкист поглядел, подумал и отрицательно покачал головой.
— Не выйдет! Это нам не с руки. Начинать надо вон с той, с синей. Придется твоей Америке обождать. Переведи!
Низкорослый снял с головы шлем, вытер им взмокший лоб и храбро стал объяснять американцу то, что должен был объяснить, помогая себе жестами и вставляя для дипломатии, где надо и где не надо, слово «плиз» — «пожалуйста». Американец прервал его, недовольно передернув плечами, и снова заговорил. Говорил он быстро, страстно, даже яростно.
— Не части, Америка! — сказал высокий танкист, усмехаясь. — Не поспевает наш толмач за твоими оборотами.
Американец посмотрел на высокого и замолчал. Не потому, что понял, а потому, что закончил свой монолог.
— Понимаешь, акцент у него американский, — виновато сказал низкорослый танкист, — и плюс быстро чешет. Ругает венгерскую зиму. А в общем, повторяет, чтобы мы обязательно его первого вытащили.
— В других машинах тоже есть люди? Переводи вопрос.
Низкорослый перевел вопрос.
Американец скривился и ответил коротко и зло.
— Переводи ответ! — сказал высокий танкист.
— Говорит, что другие машины и другие люди его не интересуют. Он просит за себя, просит учесть, что пришел первым.
— Хорош гусек! — сказал высокий танкист.
Вдруг американец, словно вспомнив нечто очень важное — он даже рукой себя по лбу хлопнул, — быстро расстегнул пальто, извлек из внутреннего кармана пиджака кожаный бумажник и достал из него пачку венгерских форинтов — толстую банковскую пачку с ленточкой-наклейкой. Он выразительно потряс этой пачкой перед лицом низкорослого танкиста.
Низкорослый взглянул на высокого, и они оба, как по команде, расхохотались. Поняв этот смех по-своему, американец тоже хохотнул заискивающе и, приблизившись к низкорослому танкисту, взялся свободной рукой за молнию нагрудного кармана его комбинезона.
Низкорослый танкист смущенно и брезгливо отстранил его руку. Высокий танкист сказал:
— Он что — с ума спятил? Переведи вопрос.
Низкорослый перевел вопрос высокого с буквальной точностью.
— Вы психически больной?
Лицо американца сначала выразило крайнюю степень изумления, но потом он согласно закивал головой, хитренько подмигнул танкисту, спрятал в бумажник форинты и достал другую денежную бумажную пачку — потоньше. Это были доллары. Американец аппетитно похрустел ими. Он стоял в снегу на пустынном перевале с пачкой этих бумажек зеленого, лягушечьего цвета в руке, абсолютно уверенный в том, что теперь-то уж дельце наверняка будет сделано. Он был похож на фокусника, уже взмахнувшего своей волшебной палочкой: сейчас должно произойти привычное чудо — букет бумажных цветочков превратится в жареную курицу, и грянут аплодисменты зрителей.
